Ложная духовность есть отрицание плоти, истинная духовность есть ее перерождение,спасение, воскресение.
В.С. Соловьев
Когда мы говорим об экзистенциальной терапии, психологии, да и вообще об экзистенциализме, первое, что приходит на ум, это философия и литература: Киркегор, Сартр, Камю, Марсель, Тиллих, Толстой, Достоевский. Некоторые наши коллеги из других школ, к примеру, так и говорят, что экзистенциальная психотерапия - это психотерапия для особого типа людей, склонных к рефлексии и любящих пофилософствовать. К слову сказать, и сами экзистенциальные психотерапевты не спешат опровергать это явное недоразумение. Например, одна из учениц Медарда Босса Хейди Бреннер так открыто и провозглашает: «Единственным медиумом в экзистенциальной психотерапии остается медиум говорящего мира»18. Задавшись вопросом, а почему же собственно в экзистенциальной психотерапии сложилось мнение, что медиум говорящего мира (канал связи между пациентом и терапевтом) считается единственным, я провел небольшое исследование19, в результате которого пришел к выводу, что данное мнение сложилось вследствие двух устойчивых традиций. С одной стороны, Фрейдистской, с другой - Хайдеггерианской. Вспомним, что первые экзистенциальные психотерапевты учились либо у самого Фрейда (как, например, Л. Бинсвангер и М. Босс), либо у его многочисленных учеников и последователей. А техника психоанализа, как мы помним, преимущественно вербальная. Что же касается Мартина Хайдеггера, также широко известен его пристальный интерес к языку (вспомним хотя бы высказывание «Язык - дом бытия»20). Таким образом, обе традиции акцентируют свое внимание преимущественно на вербальных аспектах коммуникации.
Но разве коммуникация ограничивается исключительно вербальными аспектами? Возьмите любой учебник по социальной психологии, и там Вы, наверняка, обнаружите, что вербальная составляющая в процессе коммуникации составляет не более 30% от целостного процесса коммуникации. Так почему же медиум говорящего мира является единственным? А как насчет оставшихся 70% процентов? И что это за оставшиеся 70%? Ответ напрашивается сам собой, оставшиеся 70% в процессе коммуникации - это все, что связано с телом: мимика, жесты, интонация, тембр, непосредственный телесный контакт. Можно ли в экзистенциальной психотерапии использовать и другие медиумы, помимо медиума говорящего мира? На этот вопрос очень хочется дать вполне традиционный для экзистенциальной терапии ответ: «А почему бы и нет?»21 Почему бы нам не использовать другие более широкие возможности, которые нам открываются, к примеру, в использовании техник телесно-ориентированной терапии?
При этом важно отметить, что речь идет о техниках именно как медиумах встречи терапевта с пациентом, а может быть, и не только терапевта с пациентом, поскольку в экзистенциальной терапии мы говорим о больших целостностях, которые нам открываются в экзистенциалах бытия-вместе и бытия-вмире. Термин «встреча» также требует некоторого прояснения, поскольку в разных психотерапевтических школах этот термин по-разному трактуется. Встречу мы понимаем близко к феномену встречи в процессе творчества, описанном Ролло Мэйем в книге «Мужество творить»22. Особенностью и итогом такого рода встречи является изменение в отношениях «Я - окружающий мир». Данный процесс может сопровождаться ярко выраженным чувством страха у пациента, поскольку чувство его самотождественности в момент встречи оказывается под угрозой: «мир, данный нам, в опыте изменяется, а поскольку существует корреляция между "я" и окружающим миром, мы тоже изменяемся. Будущее, прошлое и настоящее создают новый гештальт»23.
Понятию встречи Р. Мэя оказывается очень близким понятие инициации Карлфрида Дюркхайма24. Согласно Дюркхайму в процессе инициации происходит встреча человека с бытием, которая существенным образом изменяет саму структуру его существования, структуру его бытия-в-мире. А поскольку собственно терапия Дюркхайма на такого рода изменения и направлена, он ее называет инициальной, т.е. терапией, инициирующей изменения. Возникает закономерный вопрос, а зачем вообще эти изменения нужны, если они ставят под угрозу чувство самотождественности и стабильности собственного бытия, причем процесс смены различных форм структуры бытия-в-мире пациента может быть весьма болезненным, а новая структура бытия-в-мире может быть менее адаптивной, чем предыдущая? Однако в экзистенциальной психологии во главу угла ставится не адаптивность, а онтологическая или экзистенциальная аутентичность. В этой связи Д.А. Леонтьев говорит об экзистенциальной необходимости и экзистенциальном долге25. Проблема заключается в том, что голос экзистенциальной необходимости начинает явственно звучать лишь для человека, способного подняться над детерминацией со стороны своей собственной биологии, социума, а также стереотипов прошлого опыта. Когда человек становится свободным, он начинает ощущать потребность отдать свою свободу чему-то большему, чем он сам26. Возникает парадокс, описанный Аркадием и Борисом Стругацкими в работах последних лет: «Чем свободнее человек, тем меньше у него выбор».
Этот последний высший уровень детерминации человеческого поведения можно определить как онтологическая детерминация. На этом уровне «человек принимает решения в соответствии с сутью вещей. Его выбор доброволен, но не произволен, потому что суть вещей не произвольна, а императивна»27. Тема императивного характера сути нашла свое отражение и в работах К. Дюркхайма. По Дюркхайму суть - это само бытие, раскрывающееся в уникальном паттерне конкретной человеческой экзистенции. Наша суть, которую Дюркхайм также называет внутренним образом, одновременно имманентна и трансцендентна по отношению к нам28. Однако реальность человеческой жизни такова, что для того чтобы реализовать требования своей сути, человек должен преодолеть сопротивление внешней среды. А для того, чтобы это сопротивление преодолеть, человеку необходимо обладать бытийной структурой определенной жесткости. Жесткость же, в свою очередь, приводит к ригидности основных способов и манер действования. А такого рода ригидность препятствует проявлению сути человека в мир, поскольку суть по своей природе динамична, а не статична.
Единственно возможным способом удовлетворения требований собственной сути и выхода из порочного круга является естественное рождение новых форм бытия, их созревание, а потом умирание или изменение, которое может быть радикальным и очень тяжело переживаться пациентом («расставание - маленькая смерть», как поется в песне известной советской певицы). Не случайно в этой связи, что тема смерти - необходимый атрибут самых разных практик инициации. Дюркхайм определяет этот процесс формулой «умри и стань»29.
Таким образом, для того, чтобы быть онтологически или экзистенциально аутентичным, человеку необходимо периодически изменяться в соответствии с требованиями своей сути. Слово периодически (а не постоянно) здесь выбрано намеренно, поскольку для того, чтобы эти требования выполнить, человеку необходим инструмент воплощения сути. А этот инструмент есть не что иное, как его жизнь, или, выражаясь философским языком, структура его бытия-в-мире, причем не просто структура, а именно та форма, которая соответствует сути, а этой форме нужно родиться, созреть и в свое время умереть, чтобы дать место рождению новой формы.
Проблема заключается в том, что серьезное изменение структуры бытия-в-мире пациента всегда является для него риском, поскольку несет в себе угрозу стабильности в самом широком понимании этого слова, это угроза авторитету, уважению со стороны близких, угроза стабильному куску хлеба, риск оказаться не состоятельным. Данная проблема усугубляется явлением, метко обозначенным М. Хайдеггером термином «постав» (Gestell)30. Постав пронизывает всю нашу жизнь сверху донизу. Все, что у нас получается хорошо, мы, в некотором смысле, пытаемся поставить на конвейер и впоследствии извлекать из этого социальную выгоду. Однако наша суть, которая в то же самое время не только наша, но и суть вещей, и само бытие, зачастую требует от нас отказа от привычных социально успешных моделей поведения и риска погружения в неизвестное и не освоенное.
Необходимо отметить, что экзистенциальная терапия, как и экзистенциальная психология, не однородна. Рассматриваемый в данной статье подход можно охарактеризовать как онтоцентрический в противоположность антропоцентрическому31. Антропоцентрический экзистенциализм32 ставит во главу угла не бытие, а свободный выбор человека. В антропоцентрическом подходе мы в итоге имеем свободу ради свободы, т.е. не «свободу для», а только лишь «свободу от». Чем заканчивается такая свобода, наглядно проиллюстрируют порнографические журналы типа «Free teens», «Free Amateurs» и т.д. Освободившись от социальной детерминации (регламентирующее нормирование социума), человек часто попадает в еще более жесткое рабство собственной биологии.
Онтоцентрический подход помещает в центр своего рассмотрения само бытие (онтос - бытие, греч). Одним из самых ярких представителей онтоцентрического подхода является Мартин Хайдеггер: «Такой вещи, как человек, являющейся человеком только благодаря самому себе, не существует»33. У Хайдеггера и Дюркхайма бытие приобретает черты субъекта действия34. Поэтому наряду с социальной и биологической детерминацией мы вправе говорить о детерминации онтологической, как требовании к человеку действовать в соответствии с сутью вещей. Проблема заключается в том, что традиционные картезианские схемы членения реальности на субъект и объект в исследовании данного вопроса оказываются не адекватными, поскольку бытие одновременно имманентно и трансцендентно по отношению к человеку: моя суть и суть вещей - не есть нечто противоположное, в своей сути суть всегда одна. При этом важно понимать, что, стремясь построить свою жизнь в соответствии с онтологической детерминацией, мы не ведем войну с другими видами детерминации, например биологической или социальной. В частности, такие важнейшие механизмы социальной идентификации, как национальная, семейная, религиозная, являются конститутивными для самой структуры нашего бытия. Лишившись этих механизмов, мы переходим на субчеловеческий уровень существования. То же самое можно сказать и относительно биологической детерминации. Возможность дать начало новой жизни, новому человеку, забота о нем также являются конститутивным элементом человеческой экзистенции, лишаясь которого она остается неполной, ущербной. Проблема возникает тогда, когда биологическая и социальная детерминация становятся доминирующими и полностью преграждают путь к детерминации онтологической. Таким образом, мы можем говорить о том, что механизмы социальной и биологической детерминации являются важнейшими составляющими формы, в которой реализуется онтологическая детерминация.
Какой же, исходя из вышеизложенного, должна быть задача психотерапевта? Задача психотерапевта будет заключаться в том, чтобы помочь пациенту достичь состояния экзистенциальной аутентичности, что означает помочь ему осознать требования своей собственной сути, и, что не менее важно, помочь ему в перестройке или построении новой, прозрачной по отношению к сути, структуры бытия-в-мире. Причем очень важно понимать, что на этом пути психотерапевт ничего сам не строит и не формирует (кроме, возможно, своей собственной структуры бытия-в-мире). На этом пути он для пациента лишь проводник и сопровождающий. Он в самом прямом смысле этого слова заботится о своем пациенте. Причем забота эта должна быть не замещающей (вместо пациента), а антиципирующей и оберегающей35. В своей антиципирующей заботе психотерапевт должен быть впереди своего пациента на несколько шагов, однако он не должен стремиться полностью оградить его от опасности (иногда даже наоборот). Он лишь следит за тем, чтобы встреча с
опасностью привела пациента не к разрушению, а к рождению новой бытийной структуры, а в конечном итоге - к онтологической зрелости. Проще говоря, психотерапевт ведет пациента навстречу его (пациента) собственной сути, при этом у терапевта нет четкого образа, чем конкретно эта суть должна быть. Выражаясь метафорически, его задача привести к ней (к сути) своего пациента «живым и здоровым».
Возникает закономерный вопрос, а каким же образом и с помощью чего психотерапевт может привести пациента к его сути? Для этой цели действительно используются различные методологические и технические средства, которые в данном конкретном случае уместно назвать медиумами, посредниками. Например, вышеуказанный медиум говорящего мира может быть проиллюстрирован классическим сократическим диалогом, кстати говоря, неслучайно названным «майевтикой» - т.е. искусством родовспоможения, иными словами способствования рождению нового состояния, новых способов и манер поведения. Опыт групповой терапии говорит о том, что такого рода медиумом может быть и психотерапевтическая группа. Наше глубокое убеждение заключается в том, что медиум говорящего мира не является единственно возможным в экзистенциальной терапии. В ряде случаев другие медиумы, в большей степени задействующие телесность человека, могут оказаться не менее, а, может быть, более перспективными и эффективными в психотерапии, что, однако, вовсе не означает, что мы можем вообще, отказаться от вербальной составляющей в процессе терапии вообще, и от медиума говорящего мира в частности. Он был, есть и всегда будет важнейшим инструментом в любой психотерапии, не только в экзистенциальной.
Итак, мы говорим о методах работы в экзистенциальной терапии как медиумах, т.е. своего рода пространстве, где происходит встреча человека со своей сутью. Следствием такого рода встречи будет изменение привычной формы, способа бытия человека, изменение в сторону большей аутентичности. А поскольку мы утверждаем, чт.е. и другие медиумы помимо медиумов говорящего мира, а именно медиумы в большей степени задействующие телесность человека, то на экзистенциальном понимании самой телесности стоит остановиться более подробно.
Известно, что в экзистенциальной терапии понятие телесности развивал ученик и последователь Мартина Хайдеггера - Медард Босс. Речь идет о так называемом экзистенциале телесности. Сначала попробуем прояснить понятие экзистенциала. Строго говоря, по Хайдеггеру, экзистенциал - это даже не понятие, а определенная данность, черта, без которой человек, а точнее Вотбытие (Da sein), вообще не мыслим. Экзистенциалы по Хайдеггеру - бытийные черты человеческого Dasein, Вот-бытия, Присутствия, экзистенциалы суть «человечности человека». Босс выделяет следующие экзистенциалы как важнейшие: бытие-в-мире, бытие-вместе, пространственность, телесность, темпоральность, бытие-к-смерти.
Непосредственно же сама телесность человека определяется Боссом как «телесная сфера исполнения человеческого существования» (Boss, 1979, pp.100). Босс- один из немногих экзистенциалистов, уделяющих телесности человека самое серьезное внимание. Телесность по Боссу не ограничивается тем, что под кожей. В качестве иллюстрации он приводит пример указания на чтолибо. Телесность простирается до того объекта, на который указывают, и даже далее ко всем феноменам мира, с которыми индивидуум имеет дело. Такая телесность есть проявление человеческой экзистенции, она имеет не только материальный, но также смысловой, эк-зистирующий характер. Отношение человека к миру всегда находит свое отражение в его отношении к своему телу. Традиционный естественно-научный подход рассматривает тело человека в качестве одного из множества объектов природы. Очевидно, что только благодаря такому подходу и становится возможным воздействие на человека, а также управление им посредством физико-химических и кибернетических методов. Только в этом случае становится возможным применение естественно-научного метода исследования. В самом естественно-научном методе нет ничего плохого. Проблема заключается в том, что такого рода представление о человеке переносится на всю человеческую реальность.
Босс говорит о том, что, рассматривая телесность человека исключительно как материальную вещь, естественная наука пренебрегает всем, что делает телесность человека собственно человеческой. В качестве примера он приводит предметы искусства, в частности картины Пикассо. Босс задается вопросом, смог бы естественно-научный подход постичь сущность этих предметов посредством своего метода - т.е. измерив размеры картин, проведя химический анализ краски и т.д. Ответ Босса однозначен, - конечно же, нет. Подобным образом, на его взгляд, обстоит дело и с изучением телесности человека.
Согласно Боссу, даже когда человек забывает о своем теле, он не перестает быть телесным. Все проявления человеческой жизни телесны. Взгляды, представления и визуализации так же телесны, как и непосредственные касания, поскольку и в этих случаях мы имеем дело с цветом, запахом, вкусом и текстурой поверхности. Все, что мы видим так называемым внутренним взором, также телесно. Даже самые абстрактные математические мысли пронизаны нашей телесностью.
Для того чтобы понять суть человеческой телесности, мы должны разграничить ее с телесностью неживых физических объектов. Подобное разделение можно провести с двух стартовых точек. Первая касается предельных границ нашей телесности и телесности физических объектов. Вторая представляет собой фундаментальное различие местоположений (способов занимания места) человеческой экзистенции и неживых материальных объектов.
Наше тело всегда как бы простирается дальше вперед и в пространственном, и во временном аспекте. Оно простирается к потенциальным способам бытия, в которых мы существуем и которые конституируют нашу экзистенцию в каждый конкретный момент времени. «Границы моего тела совпадают с границами моей открытости миру», - говорит Босс. Поэтому телесные феномены должны пониматься в контексте меняющихся отношений с миром. А в той мере, в какой мы остаемся закрытыми - в той же мере наша телесность
сужается. Проще говоря, открытость расширяет наше жизненное пространство и сферу присутствия в мире, а закрытость сужает36.
В подходе М. Босса к телесности для нас принципиально важно, во-первых, то, что телесность как таковая не ограничивается границами кожи, а во-вторых, что телесная сфера - это сфера исполнения, исполненности нашей экзистенции, вне телесности экзистенции нет как таковой. Следующий мало разработанный, но очевидно весьма перспективный с психотерапевтической точки зрения аспект, - это наша телесная выдвинутость вперед в экзистенциале «бытия-к»37. У здоровых людей и у невротиков «выдвинутость вперед» существенным образом различается.
В близком подходу М. Босса ключе, однако со своей спецификой, понимает феномен телесности К. Дюркхайм38, который говорит о том, что наше традиционное понимание тела (Leib) страдает от дуалистического представления о теле (Korper), лишенном души, которому противостоит бесплотная душа, с которой тело загадочным образом связано. Дюркхайм настаивает на том, что такое разделение в отношении человека не правомерно. «Кто-либо видел тело, бегущее без души, или бегущую душу?» - вопрошает Дюркхайм39. Если спросить человека, что он слышит, когда разговаривает со своим партнером, он может ответить, что слышит звуки определенного тона и частоты, т.е. речь пойдет о теле Korper. Он также может сказать, что слышит нечто духовное или даже что-то вроде единства тела, души и духа. В любом случае ответ не будет соответствовать действительности.
Простой ответ на вопрос: «Кого вы слышите?» - должен звучать просто: «Я слышу Вас». Т.е. слышат меня, человека, говорит Дюркхайм, который, будучи таковым, находится по ту сторону противоположности физического тела и души. И если бы в науке о человеке научились подходить к этому серьезно, то в истории человечества была бы открыта новая глава. Дюркхайм пишет о том, что в культуре Запада тело упражняют и тренируют для эффективной работы. При этом речь идет преимущественно о теле Korper, т.е. теле, которое я имею, имею как инструмент для производства чего-либо.
Решительный переворот, который предлагает осуществить Дюркхайм, - это переход от понимания тела как инструмента, который я имею, к пониманию тела, которое есть я сам. Особенно важен этот поворот в понимании тела для психотерапии. Этот пункт Дюркхайма созвучен пониманию психопатологии Р. Лэнгом, который утверждает, что отчуждение человека от его тела, рассматривание его в качестве инструмента, является составляющей шизофренического процесса40. Лэнг называет этот феномен онтологической незащищенностью41. Тогда как противоположное здоровое состояние, в котором тело (в широком смысле) воспринимается как «Я сам» Лэнг называет «онтологическая защищенность». Соответствующий этому термину термин Дюркхайма очень близок Лэнгу по своей семантике - это «Онтологическая укорененность».
«Что подразумевается под телом (Leib), которым ты являешься? - спрашивает Дюркхайм - Здесь имеется в виду весь человек, весь человек как личность в том виде (образе жизни), в котором он не только познает себя, но и живет (der-leibt). Эт.е. тело (Leib), как чувственно осязаемый образ, в котором я как личность присутствую тут в мире, мое окружение реально воспринимает меня, а я воспринимаю других»42.
Таким образом, по Дюркхайму тело - это способ, в котором человек является видимым и осязаемым. Как уже ранее указывалось, важнейшей задачей человека, согласно Дюркхайма, является соответствие способа (формы) своего существования своей сути. Внешнее выражение данное соответствие находит в феномене прозрачности. Дюркхайм говорит о том, что прозрачность как таковая относится не только к внутреннему состоянию человека, но и непосредственно к его телу (Leib). В этой связи Дюркхайм выделяет три вида совести тела:
Дюркхайм пишет о том, что человек может находиться в прекрасной физической форме тела (Korper), но в то же время быть очень далеким от всякой прозрачности. И наоборот, человек может находиться при смерти, но в смысле проницаемости для своей сути «быть в высочайшем порядке». Он также говорит о том, что мы можем нарушить нашу прозрачность чем-нибудь таким, что не вредит нашему здоровью, например: тем, что мы немножко больше чем нужно съедим за обедом, или тем, что больше всего препятствует на пути духовного развития у молодых людей, - речь идет о мастурбации. Чувство вины, которое обусловлено моральными причинами, можно подавить, но его невозможно подавить, если оно идет из сути. Подход к телу Дюркхайма интересен тем, что он открывает путь использованию специальных упражнений, развивающих чувствительность к прозрачности тела Leib. Особое внимание при этом уделяется правильному дыханию и тонусу (собранности).
В подходе к телесности К. Дюркхайма мы можем уловить новый и возможно даже звучащий более экзистенциально аспект, нежели в концепции М. Босса. Это участная позиция по отношению к своему телу и своей телесности. Не оппозиция к телу, а принятие его как одного из важнейших условий своего собственного существования. Вне телесности нет экзистенции как таковой, вне моей телесности нет формы, в которой я могу реализовать свою суть.
Я намеренно акцентирую внимание читателей на этой теме, поскольку в экзистенциальной психологии и психотерапии зачастую бытует пренебрежительное, если не оппозиционное отношение к телу. Более того, можно даже говорить о том, что в ряде случаев экзистенциальные терапевты просто боятся тела и телесности. Примером тому может быть недавний разговор с одной из моих московских коллег, локализующей себя в жанре экзистенциальной терапии. Волею судьбы оказалось, что мы работали с ней с одним и тем же пациентом. Когда я рассказал ей, что работал с ним (с пациентом) в Дюркхаймовской технике (медиуме) Leibarbaiten, предполагающей непосредственный телесный контакт, она тут же среагировала: «Нет, нет, только не тело!»
Откуда же все-таки берется это наше «Нет, нет, только не тело!»? Я думаю, что глубинная причина этого страха лежит все в том же страхе перед жизнью и бегстве от ответственности, против которых собственно и борется экзистенциальная терапия. Однако здесь есть один тонкий момент, на котором стоит остановиться подробнее. Речь идет о так называемой ноодинамике44, которая характерна для конфликта между духовной составляющей человеческого бытия (ноологическое измерение) и чувственно-телесной. Широко известны Франкловские примеры преодоления нечеловеческих условий существования в концентрационном лагере исключительно в опоре на дух45. Другая группа примеров - это примеры борьбы, если так можно выразиться, с плотскими искушениями, которые так же можно встретить в работах Франкла46, а также в христианской (особенно православной) аскетике47.
И здесь важно понять, что наше понимание телесности, базирующееся на подходах М. Босса и К. Дюркхайма, никоим образом не противоречит возможности и очевидной полезности ноодинамики (с ее пафосом главенства духа) как таковой. Ведь мы говорим о том, что необходимо ответственно относиться к телесному модусу человеческой экзистенции, а не о том, чтобы локализовать человеческую экзистенцию преимущественно в телесном модусе. Более того, мы отчетливо осознаем опасность гедонистических тенденций в перенесении акцента в работе на телесность человека. И поэтому мы лишь отчасти можем согласиться с высказыванием Ролло Мэя: «Я предлагаю новую форму физического мужества - использовать тело не для развития мускулатуры, а для воспитания чувств. Это будет означать развитие способности слушать телом, "мыслить телом", как говорил Ницше. Это будет оценкой тела как объекта эмпатии, выражением собственного «я» как эстетической категории и неиссякаемого источника наслаждения»48.
Можно согласиться с тем, что необходима работа по собиранию человеческого тела (в более широком его понимании, не только как физического) воедино, к большей его целостности и цельности. Необходима работа по развитию чувствования своего тела как выражения своего «я». Но самое главное для нас это развитие чувствования того, насколько моя телесность в целом, т.е. физическое тело, эмоции и чувства прозрачны по отношению к сути. Именно о такого рода чувствительности говорит К. Дюркхайм, описывая третий вид совести тела49. Очень важно развитие органа такого рода чувствительности. Данный орган может быть развит путем специальных упражнений, которые поэтому должны быть не просто упражнениями, а именно медиумами, т.е. пространством, где возможна встреча человека со своей собственной сутью. Причем слово возможна здесь принципиально, поскольку никакая техника не способна такого рода встречу гарантировать, она может лишь ей способствовать.
Возвращаясь же непосредственно ко второй части высказывания Р. Мэя, хочется сказать, что призывы, направленные на развитие чувственности в связи с получением наслаждения, нас серьезно настораживают. Мы не имеем ничего против телесного наслаждения как такового, поскольку оно естественно. Однако постановка принципа удовольствия во главу угла нам глубоко чужда. Гедонизм в психотерапии мы уже проходили, всем известно к чему это приводит. Наберите в интернете, в поисковой системе одного из популярных провайдеров слово «Фрейд», и компьютер сразу вам выдаст несколько порносайтов, что-нибудь вроде «Уголка дедушки Фрейда».
Возвращаясь же к теме прозрачности, можно сказать, что именно потворствование прихотям своего тела и его эмоционально-чувственной составляющей делает нашу телесность наименее прозрачной50. Кроме того, важно отметить, что телесная прозрачность очень мало коррелирует с разного рода бодибилдингом и бодишейпингом, в случае которых часто оказывается правомерным высказывание о смещении или сужении экзистенции преимущественно к ее телесному модусу. Дюркхайм прямо говорит о том, что дряхлый старик может быть телесно гораздо более прозрачен, чем великолепно физически развитый атлет или же супермодель. Таким образом, работая с телесностью человека, мы работаем не только и не столько с его физическим телом, сколько с целым человеком, а именно со структурой его бытия-в-мире. Мы обращаемся к телесности человека именно потому, что само бытие предстает нам телесно, и обращение к другим, помимо медиума говорящего мира, медиумам позволяет нам более полно и более целостно с ним (с бытием) взаимодействовать в процессе терапии. Однако цель терапии остается прежней, а именно - это экзистенциальная или онтологическая аутентичность, иными словами прозрачность человека по отношению к собственной сути. При этом не будем забывать, что суть не локализуется где-то в глубинах бессознательного, не важно индивидуального или коллективного, суть - это само бытие, одновременно трансцендентное и имманентное по отношению к человеку. Именно в этом смысле оказывается удачным перевод Бибихина Хайдеггеровского Dasein51 как Присутствие, При-Сутствие т.е. обитание, бытие при сути. Вот это то обитание при сути и есть знаменитое Хайдеггеровское «пастушество бытия».
Перенося акцент на телесный модус человеческой экзистенции, мы открыто признаем и предупреждаем об опасности гедонистического дрейфа, который не способствует, а, наоборот, препятствует экзистенциальной аутентичности. Однако мы предупреждаем и о другой опасности - опасности пренебрежительного и исключительно инструментального отношения к своей телесности, которое в крайних шизофренических формах проявляется в диссоциациативной симптоматике: обращении к себе самому как «Он» и «Она», что в экзистенциальном смысле означает развоплощение. А в отсутствии воплощенной формы, как известно, мы не только не способны реализовать свою суть, мы не способны сделать что-либо вообще.
Другой важный момент заключается в том, что телесные медиумы в экзистенциальной терапии способны как никакие другие развить третий вид совести по Дюркхайму, а именно: чувствование, насколько моя телесность прозрачна по отношению к моей сути, что этой прозрачности способствует, а что наоборот препятствует.
Определив круг проблем, связанных с телесностью человека в экзистенциальной терапии, и расставив основные акценты, мы можем перейти непосредственно к методологии работы. Вопрос методологии является чрезвычайно важным, поскольку чисто технически те или иные методы работы с телом могут быть очень похожими в разных направлениях психотерапии. В частности, в различных школах телесно-ориентированной психотерапии, связанных с именами Райха, Лоуэна и Фельденкрайза, акцент делается на раскрепощении, высвобождении внутреннего потенциала, развитии чувствования и чувственности52. Тело в этом смысле рассматривается как ресурс, в опоре на который мы достигаем раскрепощения человека и, тем самым, освобождения от симптоматики как на уровне тела, так и на уровне психики. Подход к телу как к ресурсу наглядно иллюстрируется названием Второй всероссийской конференции по телесно-ориентированной терапии в июле 2001 г. - «Тело как ресурс».
В экзистенциальной терапии подход к телу принципиально иной, мы не рассматриваем тело пациента как ресурс, мы изначально нацелены в своей работе на его Dasein, на структуру его бытия-в-мире. Так вот, именно в телесном модусе эта структура наиболее ощутима, наиболее материальна. Кстати говоря, данный факт оказывается особенно полезным при работе с интеллектуально развитыми пациентами, обладающими невероятно изощренными способами защиты53 по типу рационализации. Частота такого рода случаев в моей психотерапевтической практике позволяет выделить особый тип невротического состояния, который я определяю как «невроз интерпретирующего структуралиста»54.
Кроме того, необходимо отметить, что избавление от невротического симптома само по себе не является целью экзистенциальной терапии, целью является более аутентичная с экзистенциальной точки зрения жизнь. Избавление от невротического симптома может быть артефактом успешного процесса терапии. Хотя, безусловно, в отдельных случаях, в зависимости от контекста ситуации, экзистенциальный терапевт может прибегать и к симптоматической (проблемно-ориентированной) терапии. При этом он должен четко осознавать, что часто симптоматическая терапия может быть вредной с экзистенциальной точки зрения и препятствовать решению проблем более глубокого экзистенциального уровня.
Опыт многолетней работы с телом в экзистенциальной терапии позволил нам выделить ряд принципиальных методологических отличий нашего подхода от других психотерапевтических школ:
Принципиальные:
Методические:
Возникает закономерный вопрос, а каким образом все вышеизложенное может быть реализовано на практике? Как уже указывалось ранее, непосредственно техники работы с телом могут быть самые разнообразные, с тем лишь требованием, чтобы в них было задействовано тело пациента. Это могут быть рисовальные, двигательные техники, работа с глиной, с деревянным мечом, это может быть непосредственный телесный контакт. Различие не в самих техниках, а в наших методологических установках и в особенностях толкования опыта, полученного в ходе работы.
В данном параграфе мне хотелось бы поделиться своими мыслями относительно четырех психотерапевтических методов (или медиумов), которым я был обучен в Центре экзистенциального образования и инициальной терапии им. Карлфрида Дюркхайма в г. Тоодтмоос-Рютте, Германия.
Данный метод работы был разработан женой К. Дюркхайма Марией Гиппиус (дальней родственницей известной русской поэтессы Зинаиды Гиппиус) и обоснован ею в докторской диссертации «Выражение чувств в графике», которую она защитила под руководством лидера Лейпцигской школы гештальтпсихологии Феликса Крюгера. То, что подразумевается под Zeichnen, довольно трудно перевести на русский язык. Чаще всего его переводят как «Ведомое рисование». Однажды я спросил у немцев, а не лучше ли назвать этот метод как-нибудь по-другому, уж очень это название отдает спиритизмом. Ведомое рисование, но кем ведомое? В ответ Йозеф Робрехт, один из ведущих терапевтов данного центра, сказал мне, что они действительно рассматривали вопрос о смене названия, однако решили его оставить именно потому, что на вопрос «кем ведомое?» всегда остается возможность ответить кем. Ответить на этот вопрос, однако, совсем непросто. Тем не менее, мы попытаемся это сделать.
Процесс рисования строится таким образом, чтобы были задействованы самые глубокие слои психики, если так можно выразиться, глубинное Я человека. А в глубинном Я, если верить Виктору Франклу55, скрывается не только Фрейдовское оно (т.е. наши инстинктивные, прежде всего, сексуальные потребности), но и наше духовное Я, являющееся по тому же Франклу источником смысла. Причем, неверно было бы локализовать это духовное Я непосредственно в самом человеке, скорее духовное Я - это место встречи человека с ноологическим измерением бытия. На языке Дюркхайма это означает встречу со своей сутью, т.е. с самим бытием, которое в этом смысле и «ведет» процесс рисования.
Технически рисование выполняется в двух вариантах. Обычно сначала рисуются заданные формы, такие, например, как вертикальная и горизонтальные прямые, крест, чаша, треугольник, лемниската, спираль и т.д. Идея заключается в том, чтобы войти в контакт с базовыми типовыми формами, встречающимися повсюду в нашем бытии, можно даже сказать конституирующими наше бытие. При рисовании этих форм человек встречается и коммуницирует со своими корнями, с базовыми началами56. В результате такого рода работы происходит укоренение человека в бытии в самом непосредственном смысле этого слова. Женские принимающие скругленные формы (чаша, круг, лемниската) направлены на проработку принятия, открытости, мягкости, способствуя развитию данных аспектов в структуре бытия пациентов в целом. Соответственно, такие формы как вертикаль, горизонталь, крест способствуют проработке тех бытийных аспектов, которые традиционно принято считать мужскими, это целеустремленность, решительность, выход за границы привычного и т.д.
Толкование опыта в ходе рисования строится не по заранее подготовленной схеме или шаблону, а исходя из конкретной ситуации пациента, т.е. из самого феномена, согласно требованиям феноменологической герменевтики57. При этом центральными вопросами, которые «при помощи терапевта задает себе пациент», как уже ранее указывалось, являются вопросы: «Как я живу? Как я существую?», т.е. каково мое бытие в аспекте принятия, в аспекте решительности, целеустремленности и т.д. Причем толкование осуществляется преимущественно самим пациентом, терапевт лишь помогает ему структурировать мысли, в то же время предупреждая различные ложные пути в сторону психологических защит.
Следует, однако, акцентировать внимание на том, что уход пациента в разного рода символические интерпретации типа «чаши Грааля» также не поощряется, основной акцент в толковании - это насколько способ моего рисования соотносится со способом моего бытия, основными манерами моего действования в моей жизни.
Второй вариант рисования - это свободное рисование. Пациент в этом случае выполняет рисунок так, как ему хочется, без заданной формы. Толкование опыта осуществляется примерно так же, как и в первом случае, разница в том, что в случае свободного рисования мы как бы имеем проекцию целостного бытия-в-мире пациента, а не одного или нескольких его аспектов. Свободное рисование обычно выполняется после серии рисунков заданной формы. Выполняя серию таких рисунков, пациент может отнестись к усвоенному и освоенному им содержанию и следующий рисунок выполнить в ином ключе. Изменение качества и содержания рисунка часто коррелируют с изменениями в его жизни, в структуре его бытия. Из опыта собственной терапевтической практики могу сказать, что появление в рисунках качества прозрачности (которое, кстати говоря, безошибочно улавливается группой) может соответствовать появлению этого качества в жизни, а именно: свидетельствовать об исчезновении двусмысленности, о большей цельности и действенности поступков.
Оба варианта рисования могут выполняться как индивидуально, так и в групповой форме. При работе в группе соответственно используется групповая обратная связь. Рисование проводится с закрытыми глазами на широких листах бумаги, твердыми восковыми мелками. Непосредственно перед рисованием проводится тренировка сосредоточенности и собранности через тело. Инструкция терапевта заключается в просьбе по возможности не рисовать с закрытыми глазами как с открытыми, т.е. придумать образ, а затем его отобразить. Предпочтительна обратная последовательность, сначала рисование, а затем ментальные ассоциации и эмоциональные реакции. Проще говоря, пациенту предлагается рисовать телом, а не головой. Опыт показывает, что большинство пациентов начинает правильно выполнять инструкцию со второй или третей сессии.
Работа с глиной (Tonfeld) - еще один не менее интересный медиум. Этот метод работы достаточно хорошо известен как в Юнгианской терапии, так и в арт-терапии. Однако применение этого метода в экзистенциальной терапии имеет ряд принципиальных отличий. Если в Юнгианской терапии особое внимание уделяется наличию архетипических и символических форм, имеющих отношение к той или иной мифологии, то в нашем случае символика и мифология не имеют большого значения, а если мы и рассматриваем мифологию, то исключительно в контексте конкретной психотерапевтической ситуации и не иначе как индивидуальный способ толкования понятого самим пациентом58. В работе с глиной, как и в случае рисования, нас интересует корреляция форм и способов работы пациента с материалом (с глиной) с его жизнью вообще, с типовыми способами его бытия-в-мире.
Если же говорить об арт-терапии, то тогда терапевтом используется прежде всего исцеляющий эффект самого процесса творчества и самовыражения. В некотором смысле арт-терапия оказывается ближе к экзистенциальной, нежели Юнгианская. Ближе, поскольку истинное творчество - это всегда встреча с бытием59, а значит, и встреча с собственной сутью. Отличие же заключается в том, что в экзистенциальной терапии всегда отчетливо ставится вопрос: А каков я сейчас? Каково оно это мое «Я есть»? Есть ли оно вообще, и насколько оно соответствует моей сути?
Непосредственно техника Tonfeld выглядит следующим образом: Пациент стоит или сидит перед ящиком (50х70 мм) с глиной, заранее подготовленной к работе. Чаще всего работают с белой глиной, заранее увлажненной, высота ящика - около 12-15 мм. Инструкция к работе подобна инструкции к рисованию. Пациенту предлагается очень хорошо прочувствовать свое тело, начиная с ног, и, медленно поднимаясь выше, хорошо прочувствовать голени колени, тазовые кости, позвоночник и т.д. При обращении внимания на тело происходит собирание себя и укоренение себя в своем собственном теле. Затем пациенту с закрытыми глазами предлагается медленно ощупать глину, и далее следовать импульсам своего тела, т.е. делать с глиной все, что он захочет. При этом пациент на период сессии чувствует себя творцом, и то, как он творит в процессе работы с глиной, чаще всего напрямую коррелирует со способами творчества в его жизни. Он может стремиться захватить как можно больше материала или, наоборот бояться до него дотронуться, он может стремиться придать материалу идеальную совершенную форму или, наоборот, старатся вырваться из мира совершенных форм в бесконечно богатый потенциальными возможностями хаос.
В ходе работы с глиной пациент осознает, чт.е. основные его способы обращения с жизненным материалом вообще, и может соответствующим образом к этому отнестись. Однако только лишь такого рода проекциями возможности данного медиума не ограничиваются. Находясь какое-то время в состоянии поиска, пациент может, в конце концов, найти свою форму60, вырастающую из его сути. Встреча с сутью рождает новые идеи, смыслы и ассоциации, устремленные в будущее, а нахождение новой формы сопровождается чувством радости, удовлетворения и в зависимости от степени погруженности пациента в процесс работы может выходить далеко за пределы рабочего стола в кабинете психотерапевта. Часто мы вправе говорить о нахождении новой формы вообще как нового способа отношения к действительности.
Как и рисование, данная техника может выполняться индивидуально и в небольших группах (5-6) человек, в этом случае имеется возможность психотерапевтической работы в экзистенциале бытия-вместе. При этом особенный интерес приобретают следующие вопросы: Как каждый участник группы обходится с результатом работы своего предшественника? Обретает работа группы характер целостности? Что является результатом работы группы как целого?
Очень часто мне приходится встречаться с непониманием данного метода работы. Причем в основе непонимания лежит нежелание разобраться и вникнуть в суть метода. Я часто слышу такие высказывания, как «мечи - это не терапия, это дзен» или «мечи - это Кен-до, а не терапия». Со всей ответственностью я хочу заявить, что данный метод работы не дзен и не Кен-до, поскольку дзен - это особая духовная практика, а Кендо - это путь воина, боевое искусство. А то, чем занимаемся мы, это конкретная психотерапевтическая техника, использующая ряд простейших элементов Кен-до (3-4 движения) в психотерапевтических целях. Как она работает? Работа базируется на тех же методологических основаниях, что и два предыдущих метода работы с телом, поскольку она является тем же самым медиумом, посредником (пространством встречи пациента и его сути). В каждом движении пациента с мечом просматривается вся тотальность его бытия-в-мире, а также специфика способов и манер взаимодействия с другими людьми, с миром и самим собой.
В чем же тогда характерные особенности данного медиума? Если мы вспомним «павшее бытие» Хайдеггера61, т.е. бытие очень далекое от всякой самости и подлинности, то оно характеризуется тремя отличительными чертами: это толки (досужие суждения), любопытство и двусмысленность. Работа с мечом, в частности, позволяет проработать последний момент, а именно развить аспект противоположный двусмысленности - решительность. Первое движение, которое отрабатывается в данной технике - это прямой удар сверху вниз. Удар мечом - это всегда либо «Да», либо «Нет», он исключает какого-либо рода двусмысленность. Кроме того, некоторым пациентам меч помогает произнести императивное для всей экзистенциальной терапии - «Я есть». В своей практике я неоднократно отмечал, что такое простое задание, как произнести громко и отчетливо фразу: «Я есть», оказывается невероятно сложным делом для большинства моих пациентов. Выполнение данного задания очень часто сопровождается бурными эмоциональными проявлениями, включая слезы. Однако выполнение этого упражнения в совокупности с прямым ударом мечом значительно облегчает задачу и улучшает качество ее выполнения.
Следующий аспект, который может быть проработан в опоре технику работы с мечом, - это целеустремленность, для проработки этого аспекта используется другое движение - колющий удар, с выпадом. Выполнение данного движения пациентом также может рассказать очень о многом. Например, одни выполняют это движение снизу, так как будто пытаются заколоть свинью, другие после выполнения движения заваливаются вперед, третьи сосредотчиваются на определенной точке и, только когда почувствуют себя полностью готовыми, выполняют движение быстро и уверенно. Опыт работы говорит о том, что разные способы выполнения данного упражнения всегда находят свое отражение в обычной манере обращения пациента с жизненным материалом, связанной с целеполаганием и способами достижения цели.
Рефлексия в совокупности с отработкой «правильных» движений инициирует начало изменений в структуре отношений пациента с миром в движении в сторону большей аутентичности, большего соответствия своей сути и сути вещей. На теме «правильности» хотелось бы остановиться несколько подробнее. В ходе выполнения упражнений с мечом пациент безошибочно определяет, какое из его движений было правильно, а какое нет. Развитие этого чувства «правильности» является очень важным, поскольку оно может быть в дальнейшем экстраполировано и на другие способы действования в мире. К. Дюркхайм в этой связи говорит о выработке особого органа бытийной чувствительности, или, что то же самое, чувствительности к собственной сути. Можно говорить о том, что все медиумы экзистенциальной терапии направлены на развитие этого органа, однако в работе с мечом этот процесс как бы более нагляден, более ощутим.
Поистине огромен потенциал данного медиума в парной работе. Все без исключения пациенты отмечают, что при работе в паре характер выполняемых движений и их качество коренным образом изменяется. Для некоторых из них выполнение вышеуказанных движений в паре намного легче, для других, наоборот, труднее. Работа в непосредственном контакте иногда способна разбить самые изощренные иллюзии о собственном бытии, например о собственной неуязвимости. Мне вспоминается одна из пациенток, долгое время увлекавшаяся псевдоэзотерическими оккультными практиками. Ее особенностью была полная уверенность в том, что она всегда и полностью управляет жизненными процессами, запуская их на глубинном уровне и в дальнейшем контролируя их течение. Непосредственный контакт в работе с мечом с партнером по паре показал ей полную несостоятельность подобного рода измышлений: она не только не могла управлять целостным процессом работы в паре, а, наоборот, каждый выпад меча в ее сторону вызывал у нее чувство безудержной паники, которое впоследствии, в одиночестве вылилось в настоящее переживание ужаса62. Переживания, которые она испытала в ходе работы в данном медиуме и сразу после него, инициировали очень глубокие изменения в структуре ее бытия, выразившиеся в полном разрыве со своим «эзотерическим» прошлым, смене места работы, а также в серьезных изменениях в личной жизни. Вышеизложенное, однако, ни в коей мере не означает, что терапевт должен стремится вызвать у пациента чувство ужаса намеренно. Каждая психотерапевтическая ситуация уникальна, и ни для одной из них нет заранее готовых решений.
В заключение хотелось бы добавить, что работа с мечом индивидуально и в паре позволяет прорабатывать самые различные бытийные аспекты и психотерапевтические темы, среди них: страх смерти, конформность, границы Я-Ты, а также, как это не парадоксально - единство и целостность, единство со своим партнером и единство с миром вообще.
Последний медиум, на котором мне хотелось бы остановить ваше внимание, - это метод работы с телом Leibarbaiten Карлфрида Дюркхайма. Известно, что Дюркхайм около семи лет провел в Японии, занимаясь серьезными исследованиями духовной культуры этой страны. Поэтому один из первых вопросов, который я задал его последователям в Центре экзистенциального образования и инициальной терапии в Тоодтмоос-Рютте, был следующего характера: «Является ли Leibarbaiten собственной разработкой Дюркхайма или же это его адаптация одной из восточных духовных практик?» На этот вопрос я получил вполне однозначный ответ: Leibarbaiten является собственной разработкой К. Дюркхайма. Более того, работа в данном медиуме является, в некотором смысле, квинтэссенцией его подхода в антропологии, психологии и психотерапии вообще. В настоящее время в центре Дюркхайма рисование Zeichnen и Leibarbaiten являются базовыми методами психотерапевтической работы.
Что же представляет собой метод Leibarbaiten, или как его иногда называют сокращенно, «Лайб»? Ответить на этот вопрос чрезвычайно трудно. Возможно, это будет сделать несколько легче, если в начале мы пойдем апофатическим путем. Лайб - это не работа с мышечным панцирем, не работа с чакрами, не биоэнергетика, не развитие чувственности, не резонансная терапия Мари Розен, не релаксация до потери чувства себя, как это принято у некоторых отечественных танатолюбов63, а, наоборот, это укоренение в теле. Не «улет» в измененные состояния сознания, а напротив - заземление, укоренение в своем бытии.
Феноменологически Leibarbaiten представляет собой непосредственный телесный контакт с пациентом. Обычно он осуществляется следующим образом: пациент лежит на полу на одеяле, либо на невысокой плоской жесткой кушетке. Терапевт работает сидя на небольшой скамеечке, либо на подушке, либо на коленях. Пациенту предлагается расслабиться, но в то же время постоянно сохранять чувство осознанности без напряжения. Терапевт очень бережно касается тела пациента, чаще всего работа начинается с ног, однако нет жестких схем и алгоритмов. После работы пациент делится с терапевтом своими переживаниями и ассоциациями, связанными с конкретными частями тела, и получает от него обратную связь, также привязанную к телу.
Своими касаниями терапевт помогает пациенту почувствовать свое тело как Leib, а именно как телесно душевный континуум, собранный в единое «Я есть». Если пациент склонен все время улетать в мир фантазий, терапевт может очень осторожными движениями постараться его заземлить, вернуть ближе к земле. Однако роль терапевта в целом - лишь сопровождение пациента в путешествии к своей сути, к себе самому. Иногда говорят, что, работая в «Лайб», терапевт в буквальном смысле «берет пациента в свои руки», берет, оберегая и охраняя от тех опасностей, которые ему могут встретиться на его пути к себе. В этой связи к терапевту предъявляются довольно жесткие требования: он должен быть чувствителен, собран и, самое главное - у него должен быть хорошо развит орган правильности64 (орган чувства бытия), о котором мы упоминали, описывая работу с мечом. Подобно тому, как в вербальных техниках работы существует вполне реальная опасность навязывания пациенту образа «правильного» поведения со стороны терапевта, такого же рода опасность существует и при работе с телом, поэтому терапевт должен быть свободен от желания исправить тело пациента по своему представлению о правильности. Когда мы говорим об органе правильности, это близко к таким понятиям, как экзистенциальный долг и экзистенциальная необходимость, которая исходит не из теоретических предпочтений, а из чувства самого бытия, сути вещей. На практике это означает, что терапевт чувствует, что он должен сейчас выполнить именно это касание, а никакое другое65. В ходе работы пациент учится слушать и понимать свое тело как себя самого, как целостного человека. Продвигаясь все дальше и дальше на этом пути, он подходит к тому уровню, когда его восприятие уже не ограничивается им самим. Т.е. когда человек ближе всего к самому себе, он оказывается ближе всего к восприятию бытия в его целостности и единстве.
Что касается терапевта, то у него вырабатывается в ходе постоянной практики особого рода язык тела, который не имеет ничего общего с «языком тела» Алана Пиза, речь идет не о языке телодвижений, а об особого рода чувствовании, о понимании человеческого тела как «Лайб». На практике это означает восприятие и понимание тотальных качеств человека, конституирующих его бытие-в-мире. Такой язык очень трудно поддается вербализации. Тем не менее, ценность овладения этим языком нельзя переоценить. Терапевта, обладающего такого рода чувствительностью, очень трудно обмануть. Например, девушка, внешне демонстрирующая признаки грубого брутального поведения, на деле оказывается очень нежным и тонким существом, прячущим свою ранимость под маской маскулинности. И здесь нет никакой мистики, развитие такого рода чувствительности, равным образом как и «органа правильности» приходит с опытом.
Трудно вербализуемые когниции в ходе «Лайб», могут быть изображены в образной форме с помощью рисунка. Я помню, когда одному из рюттевских терапевтов показали рисунки его пациента в технике «Zeichnen», а это были большие спиралевидные структуры, напоминающие галактики, он сказал:
«Вот это то, что я в нем ощущаю». Естественно, что работа в «Лайб» требует очень глубокого доверия со стороны пациента к терапевту, поэтому к «Лайб» целесообразно переходить после работы в других медиумах, когда с пациентом уже установился хороший контакт. При этом начальные сессии могут допускать в качестве дополнительного средства коммуникации вербальные интеракции, позже работа происходит молча, что способствует большей глубине процесса.
Иногда глубокий контакт пациента с самим собой, приближение к своей сути может сопровождаться различными ассоциациями возвращения домой. Например, один из пациентов описывал такого рода картину: «Старый парусный корабль возвращается домой из очень далекого плаванья, моряки готовятся набросить веревки (швартовы) и поют песню». Иногда по ходу работы терапевт прорабатывает различные телесные зажимы пациента, однако работа с этими зажимами не является самоцелью, а проводится в рамках целостной психотерапевтической ситуации, побуждаемая опять все тем же чувством экзистенциальной необходимости (правильности). Иногда в ходе работы происходит спонтанная проработка старых психологических травм, полученных пациентами очень в раннем возрасте. Например, я помню случай, когда после длительного контакта рук терапевта с костями голени пациента у последнего спонтанно возникло воспоминание травматического характера, связанное с его отношениями с одноклассниками в начальной школе. В результате дальнейшей психотерапевтической работы все негативные моменты, связанные с этим событием, были элиминированы, что в свою очередь явилось толчком к изменению отношения пациента с другими людьми в его ближайшем окружении.
Таким образом, несмотря на всю трудность осмысления и описания данного метода работы с телом, мы с полной уверенностью можем говорить о том, что в нем, как и в других описанных медиумах, происходит встреча пациента со своим бытием, со своей собственной сутью, инициирующая глубокие изменения в структуре его отношений с миром, в самой структуре его бытия.
В данной статье мы прошли путь от принципиальных основных положений онтоцентрического подхода в экзистенциальной терапии к ее методологии и конкретной реализации на практике. Рассматривая методологию, мы пришли к выводу о возможности и необходимости ее расширения за счет методов и техник телесно-ориентированной терапии. Данная статья проиллюстрировала, каким образом может строиться работа экзистенциального терапевта с телом и каковы ее основные отличия от работы терапевтов других телесно-ориентированных подходов.
Сборник научных статей и рабочих материалов к докладам участников II Международной конференции «Философия и психотерапия». Под редакцией С.М. Бабина, В.В. Андрюшина, И.Г. Глуховой. Научное издание. СПб: издательство «Анатолия» 2014. - 232 с. IBSN 978-5-7452-0049-6