Масса, массовая культура, массовое сознание - продукт достаточно длительной социальной «дрессуры» на основе гуманистических идеалов вроде «человек - венец природы», «неотчуждаемые права человека» и т.п. Реализация программы дала неожиданный и ошеломляющий результат[ 1]. Массовая культура:
Ценности массовой культуры - ценности реального жизненного обустройства, ценностях комфортной, удобной жизни (жизненный успех, понимаемый как социальное признание, достаток и комфорт, а также личное счастье, понимаемое как здоровье, семья, любовь, дети). Эстетическим выражением этого ценностного комплекса является «гламур».
Условиями возникновения и развития артефактов массовой культуры являются:
Поэтому ценностная структура артефактов массовой культуры сродни структуре товарного бренда. Потребителю в наши дни продается не товар, а чаяния, надежды и стремления самого потребителя, его мечты, его представления о «себе самом, каким бы он хотел бы быть». Именно массовая культура обеспечивает консолидацию и стабильность современного общества, выступает манипулятором-регулятором психического и нравственного состояния общества. Социальными функциями массовой культуры являются:
«Игре на понижение» системы ценностей, их нивелированию на основе маркетизации, ведущему к ценностному релятивизму в «плоском» ценностном мире могут и должны быть противопоставлены некие ориентиры. Во-первых, это развитое гражданское общество (в формах гражданской самоорганизации, муниципального самоуправления, конфессиональной принадлежности и т.п.), дающее человеку возможность ориентироваться в «плоском мире», реализовать в социальных формах свою позицию. Во-вторых, это полноценная элита - не просто правящий класс, представители которого получили возможность распоряжаться природными, финансовыми, информационными и символическими ресурсами, а именно элита, представители которой задают нравственные, интеллектуальные, эстетические образцы. В-третьих, это внятная культурная политика, связанная с сохранением и развитием приоритетов культурной идентичности.
Важно, что масскульт, при всей его «стандартности» отнюдь не исключает реализацию ярких, своеобразных и самобытных явлений в искусстве, культурной жизни. Наоборот - дает им дополнительные возможности. Возможности создаваемого массовой культурой глобального информационного и культурного пространства дают исключительные возможности реализации и проявления уникальности и неповторимости[ 3]. Более того, они остро востребованы. Успешные опыты такого самоопределения имеются и они перед глазами: Япония, Сингапур, Финляндия… В самое последнее время это почти уже удалось Китаю и Индии.
В России, вопреки бурным, и чаще всего - лукавым дискуссиям о «судьбе» России, ее «особом пути», исторический цивилизационный выбор российским обществом был сделан уже давно - не в политической сфере, не в экономике, а в сфере повседневности. Катастрофа 1917 года во многом обусловлена несостоятельностью общества, расшатанного войной, сдержать вышедшую на историческую арену массу[ 4]. Историческая вина российской интеллигенции в ее неадекватности, неспособности сориентироваться в природе пореформенного развития страны.
Реальным результатом «строительства коммунизма», «воспитания нового человека» и создания «исторически новой общности людей» в СССР стали именно массовое общество и массовая культура. Да и сама советская империя была повержена не в военном противоборстве, и даже не в экономическом соревновании с какими-то конкретными конкурентами и противниками. Она была повержена силой, утвердившейся не только «во вражеском окружении», но и в душах советских граждан - массовым обществом и ценностным содержанием его культуры.
Российское общество оказалось беззащитным перед массовой культурой. Если в большинстве зарубежных стран социальность имеет устоявшиеся институциональные формы гражданского общества, дающего личности - пусть формальные, но ориентиры и скрепы идентификации в виде институций религиозных, муниципального самоуправления, профессиональной корпоративности, то советский и постсоветский человек этого лишен.
В СССР были безжалостно сметены сословные и классовые барьеры и фильтры реальных субкультур, сберегающих исторические традиции, обеспечивающие дополнение универсальным стандартам, в результате чего в стране сложилось общество почти дисперсное, лишенное структуры. Крушение империи вызвало к активной жизни многообразие национальных культурных форм, которым прививалось «социалистическое содержание». И эта массовая культура противопоставлялась массовой культуре запада - безликой и безнравственной. Культура оказались в некоем виртуальном пространстве «социалистического реализма». Несколько поколений граждан были лишены возможности жизненного самостояния и самоопределения, просто - социально-культурной идентичности[ 5]. Адресом сложившейся дисперсной массы «исторически новой общности людей» были «не дом и не улица»… В результате был выработан некий единый культурный код - выморочный, насаждавшийся пропагандистски и через систему образования - но доступный всем группам населения. Ну а телевизор в России появился раньше демократии.
Перестройка и последовавшие реформы проходили при полном отсутствии внятной культурной политики. В этой ситуации наиболее примитивная, развлекательная западная массовая культура, фактически - культурный ширпотреб, не имея конкуренции на отечественном рынке быстро заполнил вакуум. Деятели культуры, наивно полагавшие, что высокая культура выстоит в любой ситуации, жестоко просчитались. На гребне волны бездуховности оказалась эстрадная попса.
И стало очевидным, что российская массовая культура не имеет социальной почвы - ни исторических, ни фольклорных корней. Она может использовать - по старой имперской и советской привычке - практически любые исторические формы культуры, но не может наполнить его содержанием. Она оказалась просто неадекватной. Она никак не соответствует реалиям образа жизни корчащейся в муках от бездарно проводимых реформ страны, поведение руководства которой напоминает поведение малолетнего имбецила, мучающего кошку. А если реалии жизни не воспроизводятся массовой культурой, если они просто отталкивающи и не воспринимаются, испытывающим болевой шок сознанием, возникает сомнамбулическая масса, не знающая критериев подлинности, не отличающая фальшивку от реальности. Россия - дисперсное общество с ограниченным выбором жизненных сценариев. Человек находится наедине с миром и беззащитным перед властью. Вокруг него отсутствует структурированное социальное пространство. Он лишен внешних скреп и идентификаторов. У него очень ограничен круг сценариев разрешения жизненных проблем и ситуаций. Ситуация усугубляется отсутствием внятного символического ценностного кода современной российской культуры. Нынешняя ценностная символика российской культуры шизофренически противоречива и эклектична, порождает «символический промискуитет».
Для российского искусства в целом, включая массовое кино и литературу свойственны «метафизическая доминанта стоицизма, двусмысленное отношение гражданина и власти, целомудренность, герметизм, имперский синдром и сентиментальность». [1, 177] Доминирует женский тип реакций: несчастное сознание, прежде всего - невостребованная (брошенная) сверхценность, пребывающая в ожидании. Этот ценностной комплекс содержится как в культуре 1960-х, так и культуре конца ХХ - начала XXI столетий. Параллельно педалируется навязчивое стремление обязательно «показать фигу» Америке, выдающее провинциализм, пытающийся обосновать свою несостоятельность.
Драматизм нынешней российской ситуации усиливается тем, что традиционный россиийско-советский духовный опыт по своему нормативно-ценностному содержанию носит вне- и даже анти-рыночный характер. [2] Уходя корнями в синтез славяно-финно-угорского язычества и православия - апофатической ветви христианства - этот опыт не мобилизует человека на жизнь в этом мире. Отечественная массовая культура не выполняет своей главной функции - социальной адаптации индивида к изменяющимся условиям жизни, создавая неоправданно завышенный уровень социальных притязаний, не подкрепляемый ростом реальных доходов населения. Отсюда повышенная нетерпимость и жестокость.
Одним из наиболее ярких и полных примеров неадекватности российского массового сознания и особенностей российской массовой культуры стала рецепция творчества склонного к мизантропии кинорежиссера А.Балабанова является ярким примером. Фильм «Брат», в котором речь идет о социально опасном существе с редуцированным инфантильным сознанием, пришедшим на гражданку с профессиональным навыком убийства «не наших», отчаянно ищущим свою идентичность, фактически - лабораторный анализ воспитания обыкновенного убийцы. Трагедия постсоветсткого инфантила была воспринята на ура массовым сознанием, в Даниле увидели нового героя, а в фильме - апологию убийства. Балабанов откликнулся на этот «социальный заказ» откровенно издевательским ура-патриотическим «мочиловом Америки» - фильмом «Брат-2», вариацией компьютерной игры - «ходилки-стрелялки». Даже следующий фильм А.Балабанова - «Война» - безжалостная констатация факта, что война всех против всех стала в нынешней России нормой жизни, был принят, опять-таки, за агитку в духе невзоровского «Чистилища». Наконец, снятая А.Балабановым в стиле ретро, сага о первоначальном накоплении в России 1990-х, архивированный для грядущих поколений диагноз - фильм «Жмурки» - воспринят как крутая комедия. Дошло до того, что Балабанову потребовалось снять фильм «Груз 200», чтобы окончательно прояснить свою позицию.
Распад мифологии советского массового сознания и мифократии в широком масштабе предстал профессиональной, политической, а то и личностной смыслоутратой. У шестидесятников еще сохранялась иллюзия, что верные идеи осуществляются неверными методами. История дала им шанс в виде "перестройки". И оказалось, что "социализм с человеческим лицом", "больше социализма", "возврат к ленинским принципам", "вся власть Советам" и т.п. - не более чем несостоятельные версии все той же мифологии. Но в СССР еще сохранялась иерархия статусов и ценностей. В новой России - маркетизирована даже власть и прежде всего - власть.
Дело оказалось намного трагичнее, чем предполагалось первоначально. Вроде бы все плюсы поменялись на минусы и наоборот, произошла радикальная смена ценностей и ориентиров. Место материализма заняла духовность. На полках книжных магазинов место литературы по диалектическому и историческому материализму заняла литература "духовная", ментальный и супраментальный план, Шри Ауробиндо, технология медитации, Кастанеда. Место рационализма занял иррационализм. "Наука" и "научность" - почти ругательные слова: сплошная астрология, гороскопы, хиромантия, парапсихология, телекинез, НЛО, пришельцы. А место утопизма занял прагматизм - откровенный и приземленный. Но - итог тот же самый: все те же невменяемость, бегство от свободы, и никто ни за что не отвечает.
Фактически мы имеем дело с новым обличьем все той же невменяемости. Сохраняется вера в запретительные меры и прямое насилие. Персонифицированная власть остается "священной коровой". Большой Миф рухнул, но духовный опыт, его породивший, остался. И осколки "помнят" друг друга еще достаточно, чтобы тянуться друг к другу. Социальная неустойчивость и незащищенность, нравственный вакуум, правовой беспредел создают питательную среду преступности и одновременно - ностальгию по сильной руке. В условиях дисперсности, "размазанности" общества, отсутствия в нем социально-экономических и политических связей и отношений, направленных на реализацию интересов различных социальных сил, при неосознанности самих этих интересов - политическая активность носит деструктивный характер. Выборы теряют реальный политический смысл, партии становятся группировками вокруг амбициозных самозванцев.
Ярким примером истероидной формы выражения массовой национальной истерики являются фильмы-экранизации многотомной саги В.Лукьяненко о «ночном» и «дневном дозорах». Человек - игрушка неких сил добра и зла, которым доступны иные планы («уровни») бытия, и которые борются друг с другом во имя и ради людей - оказывающимися марионетками, в итоге - жертвами в их руках. Картина мира сугубо манихейская. Есть только свои, «наши» и чужие, иные. И за своих надо безжалостно мстить «иным». Противостояние «дозоров» весьма напоминает бандитские разборки. А разводит их некая «крыша» - «инквизиция», состоящая из особо отобранных «темных» и «светлых» - прямой аналог спецслужб, с азефовщиной, амбивалентных по отношению к добру и злу, действующих во имя некоего «закона». Персонажи мечутся по экрану, демонстрируя сугубо истерический тип поведения. Если кто-то говорит, то это надрывный крик. Если ведет машину, то на бешенной скорости, сметая все и вся. Общение с другим быстро переходит в обмен сокрушающими ударами. А противостояние сил добра и зла завершается полным разрушением столицы. И над всем этим витает отчаянное стремление переписать настоящее, раздобыть магический артефакт, который позволит вернуть переписанное прошлое.
Сегодня мы имеем фантомную массовую культуру, оторванную от образа жизни реального массового общества, порождающую виртуальное массовое сознание. Ситуация особенно трагическая в сочетании с незавершенностью первоначального накопления и традиционным апофатизмом, неспособностью ценить или даже просто уважать реальность и настоящее. С очевидностью российская массовая культура выражает специфические особенности российской культуры, связанные с ее ценностным акцентом на жизнь иную, но не на реальности здесь и сейчас. Это пренебрежение реальным существованием предопределяет культурные, идеологические, политические и экономические шатания и шараханья из крайности в крайность. Пренебрежение культурным наследием в конечном счете оборачивается беоглядными заимствованиями в духе Петра Великого, коммунистов, нынешних младореформаторов. Российские марксисты оказываются самыми марксистскими марксистами в мире, а либеральная экономика - самой либеральной. То же самое можно сказать и о массовой культуре в России. Российское общество сейчас - ценностно невнятное и дисперсное, «плоское» до неприличия - самое массовое общество в мире с правящей элитой, которой характерно ярко выраженное массовое сознание. Причина этой ситуации - незрелость, а теперь и отсутствие традиционной культуры. Попытки апелляции к имперскому прошлому (вроде дизайна празднования 60-летия Победы) и державническим ценностям сути дела не меняют именно в силу их внеэтничности, ценностной универсальности. И в этом итоги постмодерна и российско-советского опыта совпадают.
Россия, вместо того, чтобы «о-предЕлиться», осознать и сформулировать свои пределы - цели, возможности, чтобы от слов о собственной уникальности перейти к уяснению и конкретизации этой уникальности, сосредоточиться на собственных брендах, продолжает претендовать на всемирность и всеохватность вселенского масштаба. Есть подозрение, что с такими амбициями в становящемся все более плотным мир можно просто не вместиться. Промедление с таким самоопределением чревато тем, что придется входить в этот новый и плотный мир по частям. Построение же всемирной альтернативы всему миру - вещь непосильная метафизически. Или Россия - страна «не для (в) этой жизни»?
1 Рыночная экономика и массовая культура буквально воплотили в жизнь гуманистическую программу в механизме «всевозрастающего удовлетворения всевозрастающих потребностей» - именно так формулировался «основной закон социализма» в программных документах КПСС.
2 Это едва ли не первая в истории человечества культурная формация, лишенная трансцендентного измерения. Она совершенно не интересуется нематериальным, потусторонним бытием, иным его планом. Если что-то сверхъестественное и фигурирует в ней, то, во-первых, описывается конкретно и буквально подобно описанию потребительских качеств товара, а во-вторых, это сверхъестественное подчинено вполне земным целям и используется в решении самых что ни на есть земных потребностей.
3 Глобализация и массовая культура часто несправедливо отождествляются с экспансией «американизма». Довольно длительный период успешной экспансии американских ценностей можно объяснить двумя основными факторами. Во-первых, более ранним по отношению к другим странам вступлением американского общества в стадию массовой культуры. Во-вторых, тем, что именно в американских условиях «страны-новодела» и наиболее чистой модели капиталистической экономики и демократии, массовая культура получила исключительно благоприятные возможности развития. И наконец, в-третьих, ни о какой экспансии говорить было бы невозможно, если бы эта массовая культура и ее продукты не были бы столь привлекательны. Да и в самих США довольно остро проявляется противостояние ценностей традиционной американской культуры («одноэтажной Америки) и массового общества, символом которого «калифорнизация» (с весьма существенным компонентом культуры Юго-Восточной Азии). Это противостояние Калифорнии все прочей Америке не менее остро, чем культурное противостояние современной Москвы «всей прочей» России.
4 Германия и Россия после I Мировой войны являют собой яркие примеры того, что происходит, если такие социальные сдержки отсутствуют, расшатаны, а то и сметены. Получившиеся в результате дисперсные общества оказались бессильными перед напором массы. Именно выход на историческую арену ничем не сдерживаемой массы, сметение гражданского общества и элиты, приход к власти носителей массового сознания и массовой культуры, объясняют и удивительные стилистические параллели в «дизайне» советского общества и III рейха.
5 За 150 лет в стране 5 раз радикально перераспределялась собственность.
Доклад на семинаре в РГГУ. 18.05.07. Авторская версия.