Когда мы ведем речь о культурном и религиозном развитии Дании второй половины XIX столетия, нельзя не упомянуть имя великого датского просветителя Николая Фредерика Северина Грундтвига (1783-1872), которого нередко называют «датским Лютером».
Продуктивность Грундтвига как писателя была уникальной даже для его времени. Помимо огромного количества статей на самые разные темы он написал около ста книг. Его исследования по истории, скандинавской мифологии, образованию не утеряли своего значения до сих пор, а его псалмы и духовная поэзия составляют фундамент церковной жизни Дании XIX - нач. XX века[1].
Успеху Грундтвига и его понимания христианства способствовали «сила и популярность его личности, в которой тесно были переплетены народное с национальным и гуманистическим началом, религиозная искренность и церковный ум с поэтической одаренностью и увлеченностью скандинавским характером; твердое объективное (в отношении рационализма) основание его церковной позиции (акцентирование на Символе веры и Таинствах); радостный, открытый миру (в противоположность Кьеркегору…) характер его христианства»[2].
-------------------------------------------------------89-
В свое время Грундтвиг оказал значительное влияние на идейное
развитие Кьеркегора - как позитивное, так и негативное. Несмотря
на развернутую критику грундтвигианских идей, Кьеркегор не мог не
уважать силу творческого порыва и личные достоинства Грундтвига,
его решимость реформирования официального христианства. Однако
выходы из церковного кризиса мыслители предлагали разные. И тот,
и другой хотели возвращения к истокам, мечтали «воссоздать»
подлинное, «первоначальное» христианство, порицали поверхностное,
обрядовое отношение большинства датчан к вечной истине Христовой,
когда посещение воскресной службы превращается в повод надеть
новый наряд и узнать последние сплетни о соседях, а пастора ценят
не за его праведный образ жизни, а за красноречие и влияние на
умы прихожан. Знаменитый датский романист, лауреат Нобелевской
премии по литературе, Хенрик Понтоппидан (1857-1943) иронично
описывал священнослужителей, «которые носят красивые черные
сюртуки, белые батистовые галстуки и делами своими славят родной
город и его церковь, а потом становятся кто протоиереем, кто
епископом и при этом никогда не кичатся своим благочестием,
никогда не ставят себя выше людей и не делают вид, будто им не
пристало заниматься мирскими делами и принимать участие в
различных увеселениях»[3].
Кьеркегор не уставал подчеркивать разницу между современным ему
христианством и новозаветным Христианством, незадолго до смерти
он писал: «Христианство Нового Завета совершенно не присутствует.
Здесь нечего реформировать»[4]. Постоянно высмеивая привычку
датчан считать себя христианским народом, он отказывался от
статуса христианского философа, настоящего христианина, говоря:
«Я всего лишь поэт». А Грундтвиг называл проповеди, звучавшие с
церковных кафедр, «заумным и хвастливым учением», «человеческим
сообщением», которое нельзя отождествлять с истинным Словом
Божиим.
-------------------------------------------------------90-
Как и Кьеркегору, Грундтвигу пришлось пострадать за свои
убеждения. После произнесения в
1810 г. своей кандидатской проповеди «Как Слово Господне исчезло
из Дома Его?» ("Hvi er Herrens Ord forsvundet fra hans
Hus?")[5] ему некоторое время
запрещали вступить в должность пастора, он с трудом даже получил
разрешение помогать своему отцу-священнику в его приходе в Удбю.
Несмотря на многолетнюю изоляцию, внутренняя работа духа
Грундтвига была напряженной, ее плодом явились работы по мировой
истории и теологии, в которых мыслитель подвергал осуждению за
рационализм и разрушение традиционных ценностей современное ему
интеллектуальное сообщество, а всю историю человечества осмыслял
исходя из одной точки - момента Рождества Христова. После резкой
критики, высказанной Грундтвигом в 1825 г. против учения датского
профессора теологии Х.Н. Клаусена (сильно зависевшего от
Шлейермахера) о церковном состоянии католицизма и протестантизма,
обрядах и догматике, Грундтвиг был присужден к денежному штрафу,
его произведения подвергались теперь цензуре (до 1838 г.).
Грундтвиг не произносил своих проповедей[6] до 1832 г., наконец, в 1839 г. ему
разрешили занять должность проповедника в копенгагенской молельне
при госпитале. Вартовская молельня прославила Грундвига на всю
Данию. Община, сложившаяся там под его патронажем, стала ядром
нового культурно-религиозного течения, названного по имени
мыслителя грундтвигианством. До самой своей смерти в 1872 году
Грундтвиг занимался активной общественно-политической и церковной
деятельностью, много лет был членом законодательного собрания. Во
время торжественного празднования пятидесятилетия его церковного
служения он был возведен в сан епископа. Для молодых теологов
Грундтвиг стал культовой фигурой, они превозносили его, называя
«скандинавским апостолом», что вызывало у Кьеркегора
саркастические замечания о том,
-------------------------------------------------------91-
что они всего лишь помышляют о хорошей должности в сени его
апостольской славы.
После поездок за границу, в Англию, Грундтвиг осознал, как нежелательно, когда государственная церковь теряет свое влияние на народ. Он задался вопросом, как сохранить государственную церковь и при этом дать религиозной жизни непринужденно развиваться. Идея национального преломления основных постулатов христианской религии стала для Грундтвига основополагающей. По его мнению, народ сам должен избирать священника, а священник должен иметь право свободного выбора тем для проповедей. Сам народ есть Церковь, ядро христианства - это «живое слово» ("det levende Ord") Господне, которое составляет основу Церкви наряду с таинством св. Крещения.
Грундтвиг выступал за образование в строго национальном духе, он был инициатором создания Высших народных школ (Folkehøjskulen), которые получили широкое распространение по всей Скандинавии и даже миру, включая Россию[7]. Высшие народные школы были «не только протестом против бесплодного, по его мнению, и противоречащего народным интересам научного метода, применяющегося в гимназиях и в университетах, но вместе с тем и верным средством к осуществлению его поэтических грез относительно расцвета гражданских и христианских добродетелей среди простого народа»[8].
Превозношение Грундтвигом и его последователями национального
(выражаясь языком Грундтвига, «народности») являлось камнем
преткновения для Кьеркегора. Он называл грундтвигианцев
националистами-фанатиками за их теории, вступающие в противоречие
с учением Христа, отрекшегося от привязки ко всему
национальному[9]. Между тем необходимо
различать понятия «народное», «национальное» и
-------------------------------------------------------92-
«националистическое». Грундтвига нельзя назвать националистом,
ведь, с его точки зрения, народное и универсальное неразделимы:
национальное ограничено, народное же - безгранично. Народная
идентичность и национальный характер - не одно и то же. Народная
идентичность - это то, как данный народ воспринял
общечеловеческие ценности, а национальный характер формируется
историей этого народа, его языком. Народность предполагает как
любовь к своему народу и языку, так и уважение к другим народам,
национализм, напротив, вырастает из чувства превосходства и
проявляется в стремлении силой подчинить иные культуры, переделав
их по образу своей. Государство, по мнению Грундтвига, не должно
довлеть над гражданином, а преобладание националистических
тенденций в государственной политике ведет к гибели страны.
Горячо любя родной язык, он призывал к сохранению его чистоты (в журнале "Dane Virke", который он издавал с 1816 по 1819 гг.). Любовь к датскому языку объединяет Кьеркегора и Грундтвига, хотя основания для любви разные. Для Грундтвига родной язык - это, прежде всего, «плоть народной души», тот инструмент, через который действует народная душа. Зато Кьеркегор превозносит его прежде всего как превосходный язык для выражения трудных мыслей[10].
В начале 30-х гг. манера проповедей Грундтвига претерпела
изменение в силу духовного кризиса, который он испытал, его стиль
стал менее риторическим, утверждения - менее категоричными и
обвинительными, однако он продолжал указывать на отличие
государственной церкви от церкви Нового Завета. Такая позиция
представлялась Кьеркегору полумерой. Он обвинял Грундтвига и его
последователей в «бесхарактерности», так как они, заявляя, что
государственная церковь разрушает христианство, бездействовали и
не отделялись от нее. Грундтвигианцы называются им поэтому
«самыми
-------------------------------------------------------93-
деморализованными христианами нашего времени», людьми, у которых
слово расходится с делом, в лучшем случае - занимающимися
самообманом.
Датский исследователь Отто Бертельсен в связи с этим ставит вопрос о том, правильно ли понимал Кьеркегор грундтвигианцев? Действительно ли Грундтвиг выдвигал требование отделения от государственной церкви? Грундтвиг, «конечно, желал максимально возможной свободы от государственной церкви, но не полного отделения от церкви и государства. Отсюда может следовать, что Кьеркегор воспринимал конечный итог церковных распрей, как полный роспуск государственной церкви»[11] - считает Бертельсен.
Одно время Кьеркегор даже подумывал о создании альянса с
грундтвигианцами (не будем забывать, что родной брат Сёрена -
Питер Кристиан, был епископом, известным грундтвигианцем), но эти
мысли так и не обрели воплощения. Неудивительно, что они все же
посещали Кьеркегора, ведь несмотря на определенные различия в
понимании христианства, между воззрениями Кьеркегора и Грундтвига
много общего. Точнее, идеи Кьеркегора и Грундтвига исходят из
одного корня: из позиции противопоставления официального и
«подлинного» христианства, современной им философии (прежде всего
- гегельянства) и собственного понимания мира и места человека в
нем. Как и Кьеркегор, Грундтвиг полагал невозможным проникнуть в
человеческую экзистенцию, представить ее в виде некоей системы.
Показательным в этом отношении можно считать его
разговор[12] с немецким профессором
теологии Мархайнеке, приверженцем гегелевской философии.
Грундтвиг выразил ему свои опасения. Мархайнеке считал, что
настоящим главным противоречием являлось противоречие мышления и
бытия, на что Грундтвиг заметил: «Вы, крупные философы, часто
забываете саму жизнь в конструировании своих
-------------------------------------------------------94-
мысленных построений». По мнению известного датского историка
философии Сёрена Хольма, эта фраза с таким же успехом могла
принадлежать и Кьеркегору[13].
Также общей точкой соприкосновения между Кьеркегором и Грундтвигом можно считать сократическую отсылку к личному опыту. Они оба считали крайне важным, чтобы истина родилась сама в душе слушателя или читателя. Здесь ключ к парадоксальному утверждению Кьеркегора «Субъективность есть истина»: для него «только та правда, что созидает, есть твоя правда», и только такая правда - правда, пережитая в личном экзистенциальном опыте, правда, созидающая экзистенцию по подобию Божию, и ее высшее воплощение в Homo religiosus, на религиозном уровне экзистенции, есть Истина, и только в этом смысле эта истина субъективна. Это положение сродни грундтвиговскому рассуждению о «живом Слове» - о Слове Божием, которое должно ожить в сердцах слушателей, и тогда будет возможно религиозное обновление народа. Для Грундтвига фольклорные произведения и старинные саги были своего рода отправным пунктом: в них, как он полагает, ощущается непосредственная связь человека с его народом; он стремился в своих церковных проповедях подражать их стилю, создавая у внимающего внутреннее напряжение духа, которое должно выразиться в деле христианского милосердия и деятельной любви к ближнему.
Основным пунктом расхождения во взглядах Грундтвига и Кьеркегора
О. Бертельсен называет понимание ими объективного и
субъективного. Для Грундтвига на первом месте стояло объективное
содержание христианского вероучения - догматы, для Кьеркегора
важнее было напряжение воли субъекта в акте веры. Кьеркегор любил
иронизировать, говоря: «То, что каждый спасется именно через
свою, а не через чужую веру, у нас, видимо, воспринимается как
последнее изобретение». Однако и для Грундтвига очевидно, что без
личной веры
-------------------------------------------------------95-
спасение невозможно. Грундтвиг упрекал Кьеркегора в том, что тот
строит слишком много теорий, основываясь лишь на собственном
субъективном опыте, упрекал в излишнем акцентировании
субъективной составляющей религиозной веры, так как в запале
полемики Кьеркегор часто переоценивал положение истинно верующего
человека, помещая Homo religiosus в полное уединение, своего рода
отшельничество, пренебрегая существованием вмешательства и помощи
Всевышнего. Несмотря на ряд расхождений в оценке настоящего
положения христианства, Кьеркегора и Грундтвига объединяла
горячая любовь к родной стране и искренняя приверженность
христианским идеалам. Кьеркегору импонировала страстность
Грундтвига как поэта, но ему сложно было сносить громкую славу
Грундтвига как национального героя. Грундтвиг также уважал
Кьеркегора за его непримиримость в отстаивании христианского
вероучения, однако, замечал он, объективное содержание этого
учения не менее (а может быть, и более) важно, чем субъективная
воля к вере. Вместе с тем, точно также, как Грундтвиг полагал,
что абстрактное содержание вероучения безотносительно веры
конкретного человека не значит ничего, так и для Кьеркегора вера
сама по себе, безотносительно содержания вероучения, воспринятого
субъектом как парадокс, который требует личной
заинтересованности, не может называться настоящей верой. Таким
образом, «для Грундтвига принципиально важно выяснить, что же
является истинным христианством, для Кьеркегора - показать, как
становятся истинным христианином»[14] - можно подвести итог полемики
Кьеркегора с Грундтвигом[15].
-------------------------------------------------------96-
За изолированное положение человека на высшей ступени духовного
самосовершенствования резко критиковал Кьеркегора также епископ
Ханс Лассен Мартенсен (1808-1884), преемник епископа Мюнстера
(духовника отца Сёрена) по кафедре. Признавая правоту Кьеркегора
относительно кризисного состояния религиозности в обществе,
Мартенсен замечал, что даже при всеобщем распаде должен
существовать один общественный институт, в котором христианин не
имеет права сомневаться, а именно - святая Церковь. Рассуждение
Кьеркегора о Единичном заставляет вспомнить «положение, которое
занимал стоик во время разложения римского общества, ведь здесь
также нужно искать Единичного, помогающего себе тем, что он
находит прибежище в этическом»[16]. Положение христианина никогда не
может стать абсолютно изолированным, ибо он в любом случае будет
осознавать свою принадлежность церковной общине. Нельзя
допустить, чтобы церковь потеряла влияние на своих чад, поскольку
во все времена она являлась надежным кораблем, на котором человек
был призван совершать свой путь по водам житейского моря.
Прогресс в общественных отношениях, распространившаяся
эмансипация отнюдь не уменьшают той опасности, которой
подвергается христианин в течение своей земной жизни. Даже если
допустить, что нынешнее состояние государственных, общественных и
церковных учреждений оставляет желать лучшего, если принять
аргумент Кьеркегора о принципиальном отличии официальной и
новозаветной древней церкви, все равно отдельно взятый христианин
не может обладать всей полнотой истины Христовой, продолжает
Мартенсен. Кьеркегор, по его мнению, упускает из виду, что
Христос вверил истину и власть не одному человеку, а собранию
ближайших учеников - апостолов, и Св. Дух сошел в день
Пятидесятницы не на одного человека, а на двенадцать апостолов,
собравшихся вместе[17].
-------------------------------------------------------97-
Можно сказать, Мартенсен принимал кьеркегоровское различение
номинального христианства (Kristenhed) и Христианства подлинного
(Kristendom)[18], говоря, что
Церковь не должна полностью отождествляться с наличной церковной
организацией, у которой могут быть недостатки и которая может и
должна подвергаться изменению и улучшению, однако не соглашался с
тем, что Церковь может существовать без церковной системы как
гражданского установления. А уж христианство без Церкви
существовать и подавно не может. Мартенсену представлялось, что
выражением церковности для Кьеркегора была община отдельных
личностей, которые в своем уединении пытаются исполнить заповеди
Христа (но достигают состояния полного единения с Богом в любви
только за порогом земной жизни). Такие независимые общины, или
свободные церкви, не могут, по мнению Мартенсена, вполне
достигнуть своей цели, большей глубиной и основательностью
обладает только национальная государственная церковь, которая
является опорой и поддержкой не только для высокоинтеллектуальных
и сознательных последователей Христа, но также и для огромного
большинства юных и необразованных граждан, детей, низших сословий
и особенно сельского населения. В истории есть лишь два периода,
когда свободная церковь была нормальным явлением - это начало и
конец времен, и оба эти периода были периодами гонений. «В
течение всего промежуточного периода нормальное явление
представляют собой национальные церкви; свободные церкви должны
быть рассматриваемы как исключение»[19]. Среди испорченности и разложения
национальная церковь всегда сохраняет связь со своим основанием
-
-------------------------------------------------------98-
Христом, посредством благодати, и Св. Дух действует в ней всегда
и неизменно.
Отдельно Мартенсен упоминает о понимании Кьеркегором феномена толпы, публики или массы (Mængde, Publikum)[20]. В толпе индивид чувствует себя разобщенным, одиноким, но «поразительная вещь - эта "абстракция", это "ничто" диктует эталоны обществу, раскрывая тем самым, что его сущность несущественна, равна "ничто"»[21]. Массу, толпу Кьеркегор склонен отождествлять в полемике последних лет с официальной церковью. Между тем, ошибочно считать, что духовное назидание внутри общины, собрания верующих, церкви - это то же, что получение духовного наставления в массе (en masse). «То, что делает общину общиной, не есть численность»[22]. Церковь - это не просто собрание отдельных индивидов, она есть «тело Христово» (1 Кор. 12, 27). Христиан соединяет между собой в единое целое Св. Дух. В своей индивидуальной вере христианин незримо связан не только с собранными в данном месте и в данное время верующими, но также и со всеми верующими, которые были и еще будут призваны из земной жизни к вечному небесному бытию, с цепочкой святых, тянущейся с давних пор по настоящий момент. Христианская вера истинна не потому, что ее придерживается «масса» народа, не потому, что исповедание множества людей более истинно (в своей массе народ может лишь номинально принадлежать к христианской церкви, лишь внешне исполнять предписываемые ею обряды, успокаивая себя словами «все мы христиане», гарантируя друг другу звание добрых христиан), а потому, что вся история и мироздание обретают смысл только исходя из осуществленной Христом в Его жизни истины.
Мартенсен не согласен с распространенным мнением об
исключительности утверждения Кьеркегора о необходимости показать,
как
-------------------------------------------------------99-
делаются настоящим христианином[23]. Он настаивает на том, что эту
проблему ставит каждый искренний проповедник[24]. Проповедь действенна только
тогда, когда проповедник пропускает ее истины через свое сердце и
совесть, становится в личную зависимость к ее предмету[25]. Свидетельство об истине
Мартенсен и Кьеркегор понимают различно: для Кьеркегора
«свидетель истины» - это «человек, который свидетельствует об
истине в нищете, незнатности и презрении, когда он не признан,
ненавидим, внушает отвращение, когда над ним насмехаются,
издеваются, смеются. Хлеб насущный он, пожалуй, не всегда имел,
но насущный хлеб гонений получал он с избытком каждый день. Для
него не было продвижения по службе, повышения в должности, кроме
противоположного, так что он шаг за шагом все сильнее ослабевал.
Свидетель истины, один из подлинных свидетелей истины, - это
человек, которого бичуют, истязают, волочат из одной тюрьмы в
другую; которого наконец, - это последнее повышение в чине,
вследствие чего его поднимают в первый класс христианского табеля
о рангах, к подлинным свидетелям истины, о которых говорит проф.
Мартенсен, - которого наконец распинают или обезглавливают или
сжигают или поджаривают на медленном огне. Его бездыханное тело
бросается палачом непогребенным в удаленном месте - так погребают
свидетеля истины! - или сожженным до праха развеивается на все
четыре стороны, сором мира, которым стал апостол, по его словам,
- чтобы уничтожить всякий след его пребывания на земле»[26]. Это отрывок из статьи в
копенгагенской газете "Fædrelandet", послужившей
началом знаменитой яростной полемики между
-------------------------------------------------------100-
Кьеркегором и официальной датской церковью, отголоски которой
сказывались на культурной жизни Скандинавии еще очень долго. Для
Кьеркегора истинная христианская проповедь была связана в первую
очередь со страданием. Он не мыслил «свидетеля истины», который
бы не страдал - и душевно, и телесно. Кьеркегора возмутили слова,
сказанные Мартенсеном во время погребения Мюнстера, когда тот
назвал покойного епископа «одним из подлинных свидетелей истины,
звеном в святой цепи» свидетелей истины, которая тянется от
апостольских времен до наших дней. Ведь еп. Мюнстер жил в покое и
обеспеченности, был уважаем и любим всеми (в том числе самим
Сёреном Кьеркегором), похоронен под громкую музыку, после смерти
над его могилой произнесли хвалебные речи - где же страдание?
Защитники еп. Мюнстера говорят, что тот был скорее «проповедником
мира», нежели «проповедником страдания», будто еп. Мюнстер жил в
покое лишь внешне, но в его внутреннем мире покоя не было. Но для
свидетеля истины это сомнительно, «так как вся истинная
христианская проповедь есть в первую очередь проповедь
страдания»[27]. Быть свидетелями
о Христе означает проводить жизнь в нищете и унижении, страданиях
и гонениях, как Он. А называть свидетелями о Христе в
новозаветном смысле пасторов, пробстов и епископов кощунственно,
так как это такие же профессии, как и остальные - как учителя,
чиновники, преподаватели и т.д[28]. «Ибо я знаю совершенно различных
в высшей степени достойных, образованных, блестяще образованных
духовных лиц; но я осмеливаюсь утверждать, что во всем
королевстве не найдется ни одного, который был бы более комичной
фигурой, чем "свидетель истины"»[29] - писал Кьеркегор.
Вера покупается дорогой ценой, подчеркивал он. Страдание -
главная жертва, которая доставляет радость, если совершается от
всего
-------------------------------------------------------101-
сердца. И чем дороже цена, тем ты блаженнее. «Даже влюбленный так
говорит: ему не доставляет радость получить возлюбленную за
жалкую цену - нет, чем дороже он купил, тем он радостнее. Цена -
это радость»[30]. Бог хочет, чтобы
мы верили Ему безусловно, т.е. безоговорочно. Христианство не
терпит компромиссов.
И для Мартенсена было несомненно, что искренний проповедник Слова
Божиего должен прежде всего провозглашать Христа без всяких
компромиссов, то есть не утаивать от слушателей
сверхъестественность истин христианства, не заострять внимания
исключительно на человеческой природе Христа (хотя таким
способом, быть может, удобнее приводить людей к Богу), а
возвещать «Бога Откровения», Христа распятого - «для иудеев
соблазн, а для эллинов безумие» (1 Кор. 1, 23). Ведь если бы
настал такой момент, когда все христианские догматы стали бы
прозрачны для естественного человеческого рассудка, «если бы это
стало возможным, то христианство перестало бы быть
христианством»[31]. Честный
проповедник может свидетельствовать об истине, может даже умереть
за нее во время опасности, и в этом смысле он называется
«свидетелем истины» (умирать, впрочем, необязательно: Лютер и сам
апостол Иоанн Богослов не были поджарены и брошены палачом
непогребенными, тем не менее, Церковь причисляет их к подлинным
«свидетелям истины»). И все же в полном смысле слова его
экзистенция не может быть истиной.
Только Христос есть истина. Каждая же
«другая человеческая субъективность может через Него лишь
приобщиться к истине, но никогда сама истиной не будет»[32]. Проповедник может жить в
достатке, так как евангельское требование оставить всё и
следовать за Христом следует понимать не буквально, а духовно,
как требование внутренней бедности - независимости от земных благ
и забот. Мартенсен оправдывает даже роскошь, утверждает, что
она
-------------------------------------------------------102-
«находит себе оправдание в том, что жизнь назначена и для
наслаждения», пишет о том, что человек «должен одеваться смотря
по своему положению» и сословию[33].
Для Кьеркегора это было неприемлемо. Пафос его писательской деятельности в последний период жизни может быть выражен одной фразой: «В самом деле, бывает нечто, что более противно Христианству и сути Христианства, чем всякая ересь, всякая схизма, более чем все ереси и схизмы вместе взятые, и это - что в Христианство играют»[34]. В Христианство играют в том же самом смысле, как ребенок играет в солдата, когда настоящая опасность отсутствует, между тем как неложное свидетельство о Христе и опасность всегда сопутствуют друг другу. Христианство - это самая серьезная вещь на свете, и к нему нужно относиться подобающим образом, заключал Кьеркегор.
Подлинное Христианство, по Кьеркегору, предъявляет человеку
безусловные требования. Быть христианином «до определенной
степени» - словно играть на театральных подмостках. Актеры на
сцене обнимают и целуют друг друга, но это лишь игра, не больше.
Точно так же «до определенной степени» принятие безусловного -
это лишь фантазия, не имеющая никакого отношения к
действительности. Кьеркегор писал: «Больше, чем смерть и больше,
чем потеря возлюбленной, меня ужасает, когда о христианстве
говорят, что оно истинно "до определенной степени".
Если бы мне было семьдесят лет и я бы сокращал в исследовании
христианства ночной сон и увеличивал ради этой цели год от года
мою ежедневную работу - сколь незначительно все-таки такое
маленькое изучение, если бы мне дали право так
"возвышенно" судить о христианстве! Если я при этом
беглом ознакомлении стал бы настолько озлобленным на
христианство, что считал бы его за ложь, то это было бы более
извинительно и более по-человечески. Но
"возвышенность", которая лежит
-------------------------------------------------------103-
в основе поворота "до определенной степени", кажется
мне настоящей гибелью. Она делает невозможным всякое спасающее
вмешательство, - а это могло быть все-таки случаем, когда
христианство есть истина»[35].
Субъективность есть истина в том случае, если Христос сделался для человека современником, если Христианство вошло в жизнь человека реально, а не теоретически, если человек в истине пребывает, ею живет. В подлинном же смысле ни один человек не является истиной, кроме Христа, говорит Кьеркегор в «Упражнении в Христианстве»[36], так что упрек Мартенсена в этом отношении нельзя назвать справедливым. Субъективность становится истиной, если личность уподобляется Богу, созидает из своей экзистенции, из своего «образа Божия» «подобие Божие». «Истина в христианском понимании, конечно, не в том, чтобы истину знать, а в том, чтобы истиной быть»[37] - не устает повторять Кьеркегор. Истину знать означало бы здесь самому быть вне истины. Знание уничтожает Иисуса Христа[38], и тем более - человеческую экзистенцию. Тот, кто подлинно верит во Христа, должен быть одновременно с Ним в Его унижении, а страдание всегда страшит малодушных. История - это прошедшее. Она не может стать действительностью «для меня», потому что действительность «для меня» - это то, чем я живу в данный момент, это только одновременное. В этом смысле жизнь Христа на земле не является историей. Личность Христа внеисторична. Точно так же, как тысячелетия назад, заповеди Христа актуальны для каждого отдельного человека и каждого поколения в целом. «Если ты не сможешь себя преодолеть, стать христианином в смысле одновременности со Христом, или Он не сможет тебя взволновать в смысле одновременности, не может тебя к Себе привлечь, то ты никогда не станешь христианином» - пишет Кьеркегор[39].
-------------------------------------------------------104-
Мартенсен упрекает Кьеркегора в том, что у последнего в его обширных штудиях понятие Церкви совершенно не присутствует. «Церковь (Gemeinde) является ему впервые на небе, в будущей жизни, когда Единичные после своей личной борьбы и страдания наконец встречаются друг с другом на небе как случайное сообщество»[40]. На этот недостаток в рассуждениях Кьеркегора указывали многие исследователи его творчества. Например, уже упоминавшийся грундтвигианский священник Отто Мёллер в своей книге[41] «Отпущение грехов» указывает на то, что для Кьеркегора речь, в основном, идет о страданиях и смерти, об искуплении, в то время как воскресение не играет для него никакой роли. И таким же образом Христос для Кьеркегора является единственным христианином, который когда-либо жил. Все наличествующие формы исповедания христианства - всего лишь попытка приблизится к идеалу.
Необходимо все же заметить, что если бы Кьеркегор совершенно не принимал идеи Церкви и не считал возможным реальное осуществление заповедей Христа на земле, вряд ли бы он вообще посещал церковь (а он это делал всю жизнь, с тех пор как осознал пагубность эстетического способа существования, и только в последний период публичной полемики в датской печати с тем же еп. Мартенсеном он демонстративно ходил по воскресеньям в читальный зал объединения «Атенеум»). Вряд ли кто-нибудь осмелится оспаривать, что Кьеркегор был глубоко верующим и «воцерковленным» человеком. Кроме того, церковные службы представлялись ему крайне важными, на что он неоднократно указывал в своих сочинениях. Однако одно участие в богослужениях не является достаточным условием для спасения, оно мнимое, если жизненная установка и сам образ жизни человека не меняется, говорил он.
-------------------------------------------------------105-
Положение Кьеркегора о парадоксальности христианства
представлялось Мартенсену известным преувеличением. Он соглашался
с тем, что истина христианства является парадоксом относительно
поврежденной первородным грехом человеческой природы[42], однако полагал, что абсолютным
парадоксом, «чему надо верить вопреки всякому разуму»,
христианская истина не является[43]. Вечный Бог удивительным образом
действительно вошел во временность человеческой истории, но сама
временность приобретает смысл из божественного домостроительного
Промысла о человеческой истории. Воплощение Бога на земле не есть
некий изолированный факт, не поддающийся никакому рациональному
осмыслению, но событие, напрямую связанное с замыслом Бога о
человеке.
Важно будет также отметить замечания Мартенсена относительно
феномена веры. Мартенсен дополняет здесь Грундтвига: вера - это
не только акт свободной человеческой воли, прежде она есть дело
божественной благодати. Это обстоятельство известно Кьеркегору,
но он упускает из виду, что благодать эта имеет не единовременный
характер. Помимо предваряющей и пробуждающей благодати есть
благодать сопутствующая, она-то и поддерживает христианина в
моменты сомнений и искушений, Бог никогда не оставляет верующего
совершенно (человеку только кажется, что Бог его оставил, а на
самом деле Всевышний испытывает таким образом верность
христианина). Кьеркегор акцентирует внимание на парадоксальности
акта веры, непостижимости ее для мышления, трудности ее
обретения, Мартенсен - на ее плодах. Для Кьеркегора вера - это
«противоположность греха»[44], для Мартенсена вера - «не
столько сама добродетель, сколько мать всех добродетелей»
[45], она и любовь в своей основе одно
и то же, но вера - корень любви, а любовь все
-------------------------------------------------------106-
же есть «главная добродетель»[46]. Принятие разумом христианских
догматов еще не будет свидетельством о настоящей вере, говорит
Мартенсен. Если бы это было так, философы («мудрые и разумные» -
см. Мф. 11, 25) были бы ближе всего ко спасению, а простецы
(«младенцы») - дальше всего. Препятствие к подлинному обращению
(а, следовательно, и ко второму - духовному - рождению)
«заключается не в вере, а в воле»[47]. Воля должна покориться Богу в
любви.
Кьеркегор пишет о том, что Христианство провозглашает
божественную любовь к людям, к каждому отдельному человеку, к
самому убогому и покинутому: ради него Бог, так сказать, «привел
в движение небо и землю», а потом умер на кресте за грехи
человечества. Однако божественная любовь не означает, по
Кьеркегору, снижения высоких моральных требований: даже «если бы
все люди, которые жили и сегодня живут, вместе потребовали бы
только капельку изменения», это было бы Богу не угодно - Он
ничего бы менять не стал[48]. Тезис о неизменности
Христианства очень важен для Кьеркегора. Христианство постоянно
хотят сделать более «понятным», приспособить его к насущным
требованиям времени в угоду публике, толпе - будто бы оно может
меняться, как листья на дереве или направление ветра. Кьеркегор
подчеркивает: даже если бы никто не захотел принять Христианство,
оно бы осталось неизменным, и оно ни капельки бы не изменилось,
если бы его приняли все. И все же Кьеркегор больше делает упор на
одном аспекте догмата Искупления, много рассуждает о бесконечной
виновности человека перед Богом, забывая другой аспект - о
примирении человека с Богом, считает Мартенсен. Верующий
оказывается предельно одинок и покинут, и даже «задавлен тяжестью
требований» Кьеркегора. Он постоянно впадает в крайности: то им
овладевает невыразимое отчаяние, то «экстатическая
восторженность»,
-------------------------------------------------------107-
правильное же состояние души христианина - «устойчивое
равновесие» оправдывающей веры. Ведь небесный «Отец есть
искупляющая любовь, спасающая и воспитывающая благодать, которая
не требует, чтобы дети сразу же достигали цели, а в бесконечном
терпении и долгом снисхождении руководит их только шаг за шагом
посредством тщательной системы воспитания»[49]. По Мартенсену, одиночество и
общественная жизнь - две стороны одной медали: истинная жизнь в
обществе приводит к одиночеству (молитве и размышлению о
божественных вещах в уединении), а истинная жизнь в одиночестве
приводит к обществу (служению людям делами христианского
милосердия и любви).
В целом Мартенсен признавал несомненные достоинства писательской деятельности Кьеркегора, его тонкое проникновение в глубины человеческой души («богатое духовными странностями»), однако предостерегал от соблазна считать размышления и проповеди Кьеркегора полностью согласными с ортодоксальным христианским учением: «паломничество Эремиты, в сущности, чем дальше, тем больше является несдержанным ложным путем, который заканчивается искаженным изображением истины»[50]. Превосходно, что Кьеркегор призывает пройти современников «через узкий проход единичности», но «все зависит от того, какова эта область, в которую мы проникаем через теснину: представляет ли она собой глухую и пустынную местность, или плодородную ниву»[51].
Итак, Кьеркегор и Грундтвиг были единодушны в необходимости
различать так называемое «первоначальное» Христианство и
христианство официальной церкви, ярким представителем которой был
еп. Мартенсен, но не сходились в вопросе о конкретных способах
реформирования современной им лютеранской церкви: в то время как
Кьеркегор настаивал на более радикальных методах (вплоть до
самоизоляции вопреки враждебному непониманию и осуждению
окружающих «христиан»),
-------------------------------------------------------108-
Грундтвиг сумел не только найти компромисс, оставшись в ограде
церкви, но и повести за собой многих «алчущих и жаждущих» истины.
Несмотря на различие подходов, оба выдающихся датских мыслителя
оказали огромное влияние как на своих современников, так и не
последующее культурное развитие Дании и соседних стран, а
отдельные аспекты их творчества были восприняты далеко за
пределами Скандинавии.
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 |
[1] Грундтвиг перевел средневековую
хронику норвежских королей выдающегося исладского историка и
скальда Снорри Стурлусона - "Heimkringla" («Земной
круг»), хронику датского историка XII в. Саксона Грамматика с
латинского языка на датский, сделал вольный перевод «Беовульфа» и
др. Краткая история скандинавской мифологии была своеобразно
изложена Грундтвигом в "Nordens Mythologi"
(«Скандинавская мифология») и "Nordens Sindlilledsprog"
(«Символический язык Скандинавии»). По материалу древних саг им
было написано множество поэтических произведений ("Optrin af
Kjaeempelivets Undergang I Nord", "Optrin af Nornens og
Asers Kamp" и др.). Некоторые греческие, латинские,
англосаксонские, новоанглийские и немецкие песнопения и псалмы
также подверглись его переработке. Фр. Шлегель перевел часть
грундтвиговской «Скандинавской мифологии» для своего журнала
«Немецкий музей» и назвал автора «величайшим поэтом
Дании».
[2] Die
Religion in Geschichte und Gegenwart. Handwörterbuch in
gemeinverständlicher Darstellung. Tübingen. Bd. I. 1909.
S.1942.
[3] Понтоппидан
Х. Счастливчик Пер. М.: Панорама, 1995. С.
5-6.
[4] Kierkegaard S.
"Eine These - nur eine einzige"//"Das
Vaterland", Nr. 74, den 28. März 1855. (Sören Kierkegaards
Angriff auf die Christenheit. Von A. Dorner u. Chr. Schrempf. Bd.
1: Sören Kierkegaards agitatorische Schriften und Aufsätze.
1851-1855. Stuttgart: Fr. Frommann's Verlag, 1896. S.
141).
[5] См.: Nik. Fred.
Sev. Grundtvigs Udvalgte Skrifter I-X v. København: Holger
Begtrup, 1904. B. II, s. 15 и далее.
[6] За всю жизнь Грундтвиг произнес
более трех тысяч проповедей.
[7] Подробнее о распространении
грундтвиговских идей об образовании см.: Николай Фредерик Северин
Грундтвиг и его идеи. М.: Амрита-Русь, 2004. С.
92-112.
[8] Горн Ф.В.
История скандинавской литературы от древнейших времен до наших
дней. М., 1894. С. 179.
[9] См.: Søren Kierkegaards Papirer
I-XIII, udg. af P.A. Heiberg, V. Kuhr, og E. Torsting, anden
forøgede Udgave v. Niels Thulstrup, København, 1968-70. B. X 2 A
356.
[10] Многие
языковые тонкости в сочинениях Кьеркегора (не говоря уже о его
неповторимом ироничном стиле) плохо поддаются переводу даже на
немецкий и английский языки.
[11] Bertelsen O. Dialogen mellem
Grundtvig og Kierkegaard. København: Reitzel, 1990. S.
72.
[12] Разговор
приводится еп. Мартенсеном в его воспоминаниях, а также в
вышеупомянутой книге О. Бертельсена.
[13] Holm S. Grundtvig und
Kierkegaard: Parallelen und Kontraste. København, 1956. S.
40.
[14] Bertelsen O.
Dialogen mellem Grundtvig og Kierkegaard. København: Reitzel,
1990, s. 111.
[15] Действительно, история
недолгой, но яркой и трагической жизни Кьеркегора, его
самоотречение, его, по выражению одного из значительнейших
деятелей грундтвигианства Отто Мёллера, «столпническое стояние»
внушают больше душевного трепета, нежели долгая жизнь Грундтвига
(он прожил 89 лет, был трижды женат и умер в почете и славе).
Впрочем, этим замечанием мы ни в коей мере не желаем умалить
достоинства великого датского просветителя, обладавшего,
безусловно, огромным богатством духа, могучим интеллектом,
самобытным поэтическим даром и талантом
пастыря-проповедника.
[16] Martensen H.L. Die christliche
Ethik. Allgemeiner Theil. 5-e Aufl. Berlin, 1887. S.
299.
[17] См.: Ibid, S.
295.
[18] В немецком
языке есть соответствующие кальки: "Christenheit" и
"Christentum". Для различения двух типов христианства в
контексте русского языка я переводила "Kristenhed" как
«христианство», а "Kristendom" как «Христианство» (то
есть, с заглавной буквы). Другие варианты: у Е.В. Лавренцовой -
«христианство» и «христианщина» (см.: Лавренцова Е.В. Проблема
абсурда в философии Серена Кьеркегора. Дисс. канд. филос. н. М.,
1999), у О.И. Ставцевой - «христианство» и «христианскость» (см.:
Ставцева О.И. «Экзистенция» в философии С.Кьеркегора и
М.Хайдеггера. Дисс. канд. филос. наук. СПб.,
1998).
[19]
Мартенсен Г.Л. Христианское учение о нравственности. В 2 тт.
Пер. с последнего авторизованного английского издания А.П.
Лопухина. СПб.: Тузов, 1890. Т. 2. С. 787.
[20] Необходимо отметить, что своим
понятием «публика» («масса», «толпа») Кьеркегор в отдельных
аспектах предвосхищает учение Хайдеггера о безликом «das Man» как
преобладающем способе существования современного
человека.
[21]
Гайдукова Т.В. У истоков. Кьеркегор об иронии. Ницше.
Трагедия культуры и культура трагедии. СПб.: Алетейя, 1995. С.
11.
[22] Martensen
H.L. Die christliche Ethik. Allgemeiner Theil. 5-e Aufl. Berlin,
1887. S. 294.
[23] Отказывает Мартенсен Кьеркегору
также и в изобретении категории единичности. По его мнению, эту
категорию еще до Кьеркегора ввел в литературный обиход
швейцарский либеральный теолог Александр Вине (Alexandre Vinet,
1797-1847). Вообще, «единичность», «индивидуальность» есть
категория теизма, и в этом смысле предшественниками Кьеркегора
можно считать и Лейбница, и Шеллинга, и Баадера, и Фихте. Однако,
заметим мы, экзистенциальный смысл единичности был раскрыт в
полной мере именно Кьеркегором.
[24] См.: Ibid, S.
296.
[25] См.:
Мартенсен Г.Л. Христианское учение о нравственности. В 2 тт. Пер.
с последнего авторизованного английского издания А.П. Лопухина.
СПб.: Тузов, 1890. Т. 2. С. 759.
[26] Kierkegaard S. War Bischof
Mynster ein "Wahrheitszeuge", einer von den
"rechten Wahrheitszeugen?" - ist das Wahrheit? //
"Das Vaterland", Nr. 295, 18 Dez. 1854 (Kierkegaard S.
War Bischof Mynster ein "Wahrheitszeuge", einer von den
"rechten Wahrheitszeugen?" - ist das Wahrheit? // Sören
Kierkegaards Angriff auf die Christenheit. Von A. Dorner u. Chr.
Schrempf. Bd. 1: Sören Kierkegaards agitatorische Schriften und
Aufsätze. 1851-1855. Stuttgart: Fr. Frommann's Verlag, 1896.
S. 93-94).
[27]
Kierkegaard S. "Eine Aufforderung an mich von Pastor
Paludan-Müller" // "Das Vaterland", Nr. 10, 12.
Januar 1855. (Ibid., S. 123).
[28] Kierkegaard S. "Zwei neue
Wahrheitszeugen" // "Das Vaterland", Nr. 24
(Feuilleton), den 29. Januar 1855. (Ibid., S.
131).
[29] Ibid., S.
131-132.
[30]
Kierkegaard S. Die Leidenschaft des Religiösen. Eine Auswahl
aus Schriften und Tagebüchern. Stuttgart: Reclam, 1968. S.
52.
[31] Мартенсен
Г.Л. Христианское учение о нравственности. В 2 тт. Пер. с
последнего авторизованного английского издания А.П. Лопухина.
СПб.: Тузов, 1890. Т. 2. С. 763.
[32] Martensen H.L. Die christliche
Ethik. Allgemeiner Theil. 5-e Aufl. Berlin, 1887. S.
285.
[33] Мартенсен
Г.Л. Христианское учение о нравственности. В 2 тт. Пер. с
последнего авторизованного английского издания А.П. Лопухина.
СПб.: Тузов, 1890. Т. 2. С. 374.
[34] Kierkegaard S. War Bischof
Mynster ein "Wahrheitszeuge", einer von den
"rechten Wahrheitszeugen?" - ist das Wahrheit? //
"Das Vaterland", Nr. 295, 18 Dez. 1854. (Ibid., S.
94).
[35] Kierkegaard
S. Die Leidenschaft des Religiösen. Eine Auswahl aus Schriften
und Tagebüchern. Stuttgart: Reclam, 1968. S.
88.
[36] См.:
Kierkegaard S. Einübung im Christentum / Gesammelte Werke. Abt.
26. Düsseldorf-Köln: Diederichs, 1955. Übers. von Emanuel Hirsch.
S. 194-195.
[37] Ibid.,
S. 196.
[38] См.:
Ibid., S. 31.
[39] Ibid., S.
64.
[40] Martensen
H.L. Die christliche Ethik. Allgemeiner Theil. 5-e Aufl. Berlin,
1887. S. 292.
[41] Møller O. Gienløsningen.
København, 1884.
[42] См. 1 Кор. 2,
14.
[43] См.:
Martensen H.L. Die christliche Ethik. Allgemeiner Theil. 5-e
Aufl. Berlin, 1887. S. 287.
[44] Серен Кьеркегор. Болезнь к
смерти // Кьеркегор С. Страх и трепет. М.: Терра-Книжный клуб,
Республика, 1998. С. 309.
[45] Мартенсен Г.Л. Христианское
учение о нравственности. В 2 тт. Пер. с последнего
авторизованного английского издания А.П. Лопухина. СПб.: Тузов,
1890. Т. 1. С. 324.
[46] Ибо «и бесы веруют, и трепещут»
- Иак. 2, 19; вера, надежда и любовь - главные христианские
добродетели, «но любовь из них больше» - 1 Кор. 13,
13.
[47] Мартенсен
Г.Л. Христианское учение о нравственности. В 2 тт. Пер. с
последнего авторизованного английского издания А.П. Лопухина.
СПб.: Тузов, 1890. Т. 2. С. 156.
[48] Kierkegaard S. Gesammelte
Werke. Jena: Diederichs, 1922. Übers. Von A.Dorner u.
Chr.Schrempf. Bd. 11: Zur Selbstprüfung der Gegenwart anbefohlen.
1922. S. 132-133.
[49] Мартенсен Г.Л. Христианское
учение о нравственности. В 2 тт. Пер. с последнего
авторизованного английского издания А.П. Лопухина. СПб.: Тузов,
1890. Т. 1. С. 323.
[50] Martensen H.L. Die christliche
Ethik. Allgemeiner Theil. 5-e Aufl. Berlin, 1887. S.
291.
[51] Ibid., S.
303.