../../Книга Екклисиаста (Толковая Библия. Комментарии к Ветхому Завету)

Толковая Библiя
или комментарiй на все книги Св. Писанiя Ветхаго и Новаго Завета
Книга Екклесiаста

Книга Екклесiаста, какъ видно изъ ея начала, содержитъ въ себе слова Екклесiаста, сына Давидова, царя въ Iерусалиме. Такъ какъ лишь одинъ сынъ Давида былъ царемъ, именно Соломонъ, то очевидно, что этотъ последнiй и названъ здесь Екклесiастомъ. Соломонъ во все времена еврейской исторiи считался величайшимъ мудрецомъ и, какъ творецъ многихъ назидательныхъ притчей, учителемъ народа. Съ такимъ характеромъ онъ выступаетъ и въ нашей книге. Онъ "самъ былъ мудръ и училъ народъ познанiю", замечаетъ писатель книги въ XII, 9 Соответственно этой черте Соломону дано еврейское названiе Когелетъ. Оно происходитъ отъ корня kahal, который въ глагольной форме значитъ: созывать, собирать (= греч. ekkalew) ср. Лев. VIII, 3; Числ. I, 78; Второз. IV, 10 и др., въ форме существительнаго имени (какъ греч. ekklhsia {Греч. ekklhsia и лат. concilium имеютъ общiй корень съ евр. kahal.}; собранiе вообще, религiозное собранiе въ частности, напр. Числ. X, 7: Пс. 22, 23, 35, 18; Неем. V, 7 и др. Отсюда евр. koheleth, какъ и греч. ekklhsiastsV значитъ: созывающiй собранiе, говорящiй въ собранiи, церковный ораторъ, проповедникъ. Къ такому наименованiю Соломона могъ дать частный поводъ въ высшей степени знаменательный фактъ, описанный въ 3 Цар. VIII (ср. 2 Пар. V-VI), когда Соломонъ при освященiи своего храма созвавъ (jakhel) израильтянъ, произнесъ свою замечательнейшую молитву о ниспосланiи милости Божiей всемъ приходящимъ во храмъ, какъ народу еврейскому, такъ и иноплеменникамъ, затемъ благословивъ собранiе (kehal) обратился къ нему съ речью, въ которой молилъ Бога о томъ, чтобы Онъ направилъ сердце народа на сохраненiе уставовъ и соблюденiе заповедей. Здесь такимъ образомъ въ наглядной, осязательной форме Соломонъ явился темъ, чемъ онъ былъ для своего народа и во все последующiя времена, т. е. когелетомъ, проповедникомъ. Женская форма евр. имени указываетъ или на подразумеваемое существительное chokma (мудрость) или, вероятнее, на оффицiальную миссiю Соломона, какъ народнаго учителя, такъ какъ имена, означающiя должность, часто принимали у евреевъ форму женскаго рода. Вероятно такимъ путемъ образовавшееся символическое имя Соломона - Когелетъ - (Екклезiастъ) дало названiе и самой книге.

Все содержанiе книги Екклесiаста служитъ какъ бы ответомъ на вопросъ: въ чемъ счастье на земле, возможно ли для человека полное, совершенное счастье (I, 3, III, 9, V, 15, VI, 11)? На этотъ вопросъ Екклесiастъ самымъ решительнымъ образомъ даетъ отрицательный ответъ. Ithron - такъ называетъ онъ совершенное счастье - въ отличiе отъ временныхъ и скоропреходящихъ радостей - невозможно для человека. Ничто въ мiре и въ жизни человека не можетъ дать такого счастья. Отсюда все суетно, все ничтожно, все безполезно. Суета суетъ, все суета. Вотъ выводъ, къ которому пришелъ Екклесiастъ путемъ долгихъ и тяжелыхъ исканiй, и который онъ одинаково решительно высказываетъ какъ въ начале, такъ и въ конце книги (I, 2; XII, 8). Но почему недостижимо абсолютное счастье, почему все оказывается въ этомъ смысле безполезнымъ и суетнымъ? Причина этого въ томъ, что все въ мiре подчинено неизменнымъ и въ тоже время однообразнымъ законамъ и вследствiе этого находится въ постоянномъ круговращенiи, не дающемъ ничего новаго, ничего такого, что могло бы хотя въ будущемъ обезпечить достиженiе Ithron (I, 4-11). Движенiе не впередъ, а вокругъ, безпрогрессивное круговращенiе наблюдается не только во внешней природе, но и въ жизни человеческой, где психическiя явленiя чередуются съ тою же последовательностью, какъ и явленiя природы, столь же мало зависятъ отъ воли человека, где также есть всему свое время (III, I-8). Эта неотвратимость естественнаго хода вещей, безсилiе человеческой воли изменить его направленiе, подчинить себе, делаютъ счастье, доступное человеку, непрочнымъ, непостояннымъ, случайнымъ, скоропреходящимъ. Человекъ ни за одну минуту не можетъ поручиться, что счастье не изменитъ ему. Конечно такое счастье не есть Ithron. Изследуя затемъ частные случаи изъ собственной жизни и жизни людей, Екклесiастъ еще более убеждается въ томъ, что ничто не можетъ дать человеку истиннаго счастiя. Мудрость? Но она приноситъ людямъ мученiе, обнажая и въ мiре и въ человеке безобразiе и ничтожество, прикрывающееся видимой красотой и целесообразностью, рождая въ человеке тяжелое сознанiе ограниченности его ума и непостижимости всего существующаго (I, 13-18). Безпечное веселiе, пользованiе всякими удовольствiями и развлеченiями? Но оно оставляетъ въ душе человека мучительное ощущенiе пустоты и безсодержательности (II, I-2). Радости труда, разнообразной деятельности? Но оне меркнутъ отъ сознанiя ничтожности и случайности результатовъ труда (II, 3-11). Последнiе зависятъ не столько отъ самого человека, его талантовъ и энергiи, сколько отъ времени и случая (IX, 11). Не зависитъ отъ человека и то благо, чтобы есть и пить (II, 24). Богатство? Но оно принадлежитъ собственно не человеку, а жизни. При смерти обладателя оно переходитъ къ наследнику, который можетъ оказаться глупымъ и злоупотребить наследствомъ (II, I8-19). Да и при жизни богатые часто чувствуютъ себя одинокими, мучатся завистью, раздорами, жадностью (IV, 4-8; VI, I-6) или внезапно теряютъ богатство (V, 10-16). Но надъ всеми этими человеческими скорбями и превратностями царитъ величайшее зло - смерть, которая одинаково поражаетъ и мудрыхъ и глупыхъ (II, I4-16), и праведныхъ и нечестивыхъ (IX 1-3) уничтожая такимъ образомъ всякое различiе между людьми и делая счастье ихъ призрачнымъ. А то, что следуетъ за смертью, состоянiе въ шеоле, есть жизнь безъ знанiя, размышленiя, безъ любви, надежды и ненависти, жизнь, по сравненiю съ которой даже печальное земное существованiе есть благо, такъ какъ и псу живому лучше, чемъ мертвому льву (IX, 4-6, 10). Где царствуетъ смерть, тамъ не можетъ быть прочнаго счастья. Но что же отсюда следуетъ? Долженъ ли человекъ придти къ мрачному унынiю, къ сознательному отвращенiю къ жизни, столь безжалостно разбивающей все мечты о счастье? Нетъ. Тамъ, где повидимому безпросветнымъ туманомъ долженъ былъ нависнуть крайнiй пессимизмъ, для Екклесiаста заблестела живая надежда на возможность некотораго счастья, вера въ некоторую ценность жизни. Ithron - совершенное счастье для Екклесiаста по прежнему оставалось недостижимымъ, но онъ нашелъ въ жизни сравнительное благо, относительное счастье, то, о чемъ съ уверенностью можно сказать, что это нечто лучшее. На место недостижимаго Ithron является возможное для человека Tob. Что такое это Tob? Чтобы понять и суметь достичь это Tob, для этого необходимо взглянуть на мiръ и жизнь человека съ совершенно новой точки зренiя, съ точки зренiя религiозной, надо на место мiросознанiя поставить богосознанiе, живое сознанiе действующей въ мiре Божественной силы. Все въ мiре подчинено известнымъ неизменнымъ законамъ, но эти законы суть ничто иное какъ выраженiе Божественной воли. Человекъ зависитъ не отъ слепого рока, а отъ Божественнаго провиденiя. Все отъ руки Божiей. Безъ него человекъ не можетъ даже есть и пить (II, 24-26). Человекъ не въ состоянiи препираться съ Богомъ (VI, 10), изменить то, что делаетъ Богъ (III, 14; ср. VII, 13). Онъ не знаетъ путей Божiихъ (III, 16-17), не знаетъ ни будущаго, ни целей настоящаго (III, 11, XI, 5; VII, I4). Но если пути Божiи и непостижимы, то они во всякомъ случае не могутъ быть несправедливы. Богъ воздастъ каждому по заслугамъ, наградитъ боящихся Его и накажетъ нечестивыхъ (VIII, 12-13). Какъ только человекъ начинаетъ взирать на мiръ съ религiозной точки зренiя, кореннымъ образомъ изменяется его настроенiе. Убедившись въ томъ, что судьба человека въ рукахъ Божiихъ (IX, I), онъ оставляетъ все безпокойныя заботы и боязливыя ожиданiя будущаго, всякое раздраженiе огорченiе и досаду (V, I6), которыя, ни къ чему не приводя, портятъ настоящее, отравляютъ всякiя радости, и наиболее верное средство къ обезпеченiю будущаго видитъ въ прiобретенiи милости Божiей сердечной молитвой, благоговейнымъ исполненiемъ обрядовъ, соблюденiемъ заповедей и обетовъ (IV, 17, V, 4). Спокойный за будущее онъ безмятежно наслаждается теми радостями, какiя посылаетъ ему Богъ (VII, 14). Онъ естъ съ веселiемъ хлебъ свой, пьетъ въ радости вино свое, считая то и другое за даръ Божiй (IX, 7; III, 13). Онъ наслаждается жизнью съ женою своею, которую далъ ему Богъ на все суетные дни подъ солнцемъ (IX, 9). Во всякое время одежды его светлы, и елей не оскудеваетъ на голове его (IX, 8). Сладокъ ему светъ и прiятно ему солнце (XI, 7). Если Богъ посылаетъ ему несчастiе, онъ размышляетъ (VII, 14) и примиряется съ нимъ, вполне убежденный въ целесообразности и справедливости Божественнаго промысла, въ воспитывающей и очищающей силе страданiй. Зная, что при печали лица сердце ублажается (VII, 3), онъ намеренно ищетъ того, что возбуждаетъ печаль. Онъ предпочитаетъ день смерти дню рожденiя, домъ плача дому пира, сетованiе смеху, обличенiя мудрыхъ песнямъ глупыхъ (VII, 1-6). Въ отношенiи къ людямъ онъ проникается чувствомъ незлобiя, снисходительности, доброжелательства. Онъ ищетъ нравственнаго единенiя съ людьми, зная, что двоимъ лучше, чемъ одному (IV, 9-10). Уверенный, что отъ судьбы другихъ людей зависитъ и его судьба, онъ всячески содействуетъ ихъ благополучiю, щедро раздавая свое имущество (XI, 1-2). - Таковое состоянiе духа, когда человекъ, всецело вручивъ себя Божественному провиденiю, безмятежно наслаждается жизнью, спокойно и благополучно перенося все посылаемыя ему испытанiя, и есть единственно возможное для него счастье, его Tob. Но это счастье не полное, оно не можетъ вполне удовлетворить вложенному въ человека стремленiю къ вечному счастью (III, 10-11). Ithron недостижимо. Все суета и томленiе духа. Вотъ результатъ, къ которому пришелъ Екклесiастъ. Съ его ученiемъ о шеоле, съ его неопределеннымъ представленiемъ о суде Божiемъ, съ его полнымъ незнанiемъ воскресенiя мертвыхъ Екклесiастъ не могъ придти къ иному выводу. Онъ искалъ совершеннаго счастья "подъ солнцемъ", т. е. въ пределахъ земного бытiя, но тамъ его не могло быть.

Книга Екклесiаста въ надписанiи своемъ (I, 1) усвояется Соломону. Но само по себе надписанiе книги не решаетъ окончательно и безусловно вопроса о ея писателе. Въ древности было въ обычае воспроизводить мысли и чувства замечательныхъ историческихъ лицъ въ разговорной или поэтической форме. Это было своего рода литературнымъ прiемомъ, особой литературной формой, въ которой авторъ, заботясь о тожестве духа, а не о тожестве буквы, бралъ изъ исторiи лишь общую мысль, подвергая ее самостоятельной разработке. Примеръ такого своеобразнаго изложенiя речей пророческихъ, можно находить въ книгахъ Царствъ и Паралипоменонъ. Некоторыя особенности книги Екклесiаста убеждаютъ въ томъ, что и въ ней мы имеемъ дело съ подобнымъ литературнымъ прiемомъ. Прежде всего языкъ книги съ несомненностью показываетъ, что она явилась уже после плена вавилонскаго когда еврейскiй языкъ потерялъ свою чистоту и получилъ сильную арамейскую окраску. Книга Екклесiаста переполнена арамеизмами даже въ большей степени, чемъ книги Ездры и Неемiи и другiя послепленныя произведенiя, заключаетъ въ себе множество отвлеченныхъ и философскихъ выраженiй и даже имеетъ кое-что общее съ талмудическимъ словоупотребленiемъ (см. особенности языка у Кейля Bibl. comment. ub. d. poet. B. A. T. IV B; 5 197-206 и М. Олесницкаго, Книга Екклезiаста, стр. 156-157. Правъ одинъ изследователь сказавшiй, что если бы Соломонъ написалъ книгу Екклезiаста, то не было бы никакой исторiи еврейскаго языка. Во всякомъ случае тогда нельзя было бы усвоять Соломону книгу Притчей. И въ самомъ содержанiи книги мы найдемъ не мало признаковъ ея позднейшаго происхожденiя. Екклезiастъ говоритъ о себе: Я былъ царемъ надъ Израилемъ въ Iерусалиме (I, I2). Самъ Соломонъ не могъ употребить здесь прошедшаго времени такъ какъ онъ оставался царемъ до конца своей жизни. Такимъ образомъ могъ сказать о немъ человекъ, жившiй после него. Тоже следуетъ сказать о выраженiи: Я возвеличился и прiобрелъ мудрости больше всехъ бывшихъ прежде меня надъ Iерусалимомъ (I, 16). До Соломона лишь одинъ Давидъ былъ царемъ въ Iерусалиме, следовательно при жизни Соломона нельзя было говорить о всехъ бывшихъ царяхъ въ Iерусалиме. По II, 3 9 представляется, что Соломонъ предавался чувственнымъ наслажденiямъ ради философскихъ экспериментовъ, по идеальнымъ мотивамъ. Этого не могъ сказать о себе историческiй Соломонъ. Говоря о религiозныхъ недостаткахъ современнаго общества, наша книга совершенно умалчиваетъ объ идолопоклонстве, столь широко распространенномъ во времена царей, а отмечаетъ фарисейское, бездушное исполненiе обрядовъ (IV, 17; V, 1 и д.), о которомъ часто говоритъ пророкъ Малахiя. Непонятно для времени Соломона и предостереженiе отъ составленiя и чтенiя многихъ книгъ (XII, 12). Самое содержанiе книги, жалобы на суетность всего, общее чувство неудовлетворенности, увещанiе не поддаваться мрачному унынiю, довольствоваться немногимъ въ жизни, - мало подходитъ къ славной и блестящей эпохе Соломона, когда еврейскiй народъ переживалъ пору своей юности, полный силъ и надеждъ, гордый своими успехами, не знавшiй еще разочарованiя. Здесь сказались скорее общее недовольство послепленнаго времени, общее утомленiе въ постоянной борьбе съ тяжелыми политическими и соцiально-экономическими условiями жизни. Не говори, отчего это прежнiе дни были лучше нынешнихъ, наставляетъ Екклезiастъ. Ни въ одну эпоху это такъ часто не говорилось, какъ после плена. Все это побуждаетъ признать, что книга Екклезiаста написана не Соломономъ, а лицомъ, жившимъ въ послепленное время. Уже м. Филаретъ допускалъ некоторое сомненiе въ принадлежности ея Соломону. "Къ сожаленiю, писалъ онъ, обращенiе Соломона не столь достоверно, какъ его заблужденiе. Книга Екклезiаста повидимому есть памятникъ его покаянiя" (Начерт. церковно-библ. исторiи. Изд. 9. стр. 230 231).

Какъ видно изъ содержанiя книги и изъ историческихъ обстоятельствъ ея появленiя, цель, какую ставилъ себе ея писатель, состояла въ томъ, чтобы утешить впадавшихъ въ унынiе современниковъ, съ одной стороны выяснивъ суетность и тленность всего земного, съ другой стороны указавъ средство и при существовавшихъ тяжелыхъ условiяхъ создать более или менее сносное существованiе. Это средство заключалось въ томъ, чтобы жить, трудиться, наслаждаться всякими доступными радостями, ежеминутно, такъ сказать, ощущая свою зависимость отъ Божественнаго провиденiя и въ немъ почерпая для себя источникъ нравственнаго мужества и душевнаго спокойствiя. Такая задача книги, какъ и все ея содержанiе, вполне согласное съ богооткровеннымъ ветхозаветнымъ ученiемъ, не даютъ никакихъ основанiй сомневаться въ каноническомъ достоинстве книги. Если некоторые древнiе раввины, а за ними и христiанскiе писатели (напр. Iустинъ, Ириней, Климентъ Александрiйскiй, Оригенъ) совершенно умалчиваютъ о книге Екклезiаста и сомневаются въ каноническомъ достоинстве книги, то это объясняется темъ, что они брали и толковали некоторыя соблазнявшiя ихъ места отрывочно, безъ связи съ общимъ содержанiемъ книги, и вследствiе этого находили въ нихъ признаки эпикуреизма, фатализма и пессимизма. Ничего подобнаго не оказывается въ книге при правильномъ ея пониманiи.

Предисловие | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12