Свобода заставляет принимать решения - Типичные обходные пути: конформистские и тоталитарные - Дезориентация, бедствие нашего времени, ведет к экзистенциальному вакууму и произволу
В предыдущей главе мы говорили о той свободе, которая есть у человека для формирования обстоятельств и влияния на свою жизнь. Но свобода - это не только подарок, но и обязательство. Открывая нам возможности для формирования жизни, она одновременно настоятельно требует принятия решений. (Настоятельно - потому что, даже когда мы не останавливаем свой выбор ни на одном из вариантов, мы тем самым принимаем решение не выбирать.) Оглядываясь назад, порой - с печалью, - мы испытываем гордость за то, что были - тогда - свободны. Как бы я ни поступил в прошлом со своей свободой, к чему бы - к успеху или поражению - это ни привело, - я сделал это сам, выбрав по каким-то своим соображениям одно и отвергнув другое. И в любом случае - было ли то решение хорошим или плохим для моей жизни, для моей биографии, - я в ответе за него. Я несу ответственность за каждый выбор, сделанный свободно (об этом мы поговорим подробно в последней главе).
Но именно по этой причине люди иногда избегают личной свободы: им досадна и тягостна ответственность за те поступки, которые не привели к успеху. Это так удобно - иметь на случай неудачи прикрытие, «стрелочника»! Тогда не будет стыдно ни перед другими, ни перед самим собой, и следовательно, тогда не придется тогда решать одну из самых трудных в жизни задач - не придется меняться.
Какие отговорки используются чаще всего? Есть группа оправданий, которые сводятся к конформизму. Люди утверждают, что «так принято», «в наше время иначе нельзя», «хочется быть не хуже других»… Кроме того, так поступил бы, конечно, каждый, - да и один раз не в счёт… Хотя к таким оправданиям прибегают в любом возрасте (и не нужно быть психотерапевтом, чтобы найти тому убедительное число примеров), по моему опыту, конформистские отговорки чаще используются молодыми.
Иные, наоборот, чувствуют себя вынужденными поступать так, а не иначе, под влиянием какой-либо силы. Отговорки тоталитарного типа - это ссылки на давление - внешнее или внутреннее, - которое ограничивает свободу. Иногда это давление обусловлено общественными требованиями или политическим положением, иногда - требованиями науки, иногда - профессиональным долгом или неодолимостью собственного импульса, иногда - вмешательством «интроецированных родителей».
В этом случае мы уже не говорим о присоединении к чужому мнению: люди, использующие тоталитарные отговорки, чувствуют себя объектом давления, во власти которого они, по их представлениям, находятся.
Поясним это следующим примером:
Женщина сорока лет, педагог и профессор, как-то сказала мне во время экзистенциально-аналитической беседы: «Воспитание - это все; как человека воспитали, таким он и будет». В ответ на просьбу пояснить она перечислила те влияния, которым подвергается ребенок с самого рождения и вплоть до зрелого возраста. «Воспитание совершенно деформирует человека, программирует его, и не во власти ребенка этого избежать. Воспитание закладывает будущие решения и предопределяет, чему человек будет радоваться. Видите ли, так было и со мной. Все ковры в моем доме - ручной работы, и они мне нравятся, но - только потому, что так воспитала меня мать. Сама по себе я не придаю этому никакого значения,» - сказала она.
Когда женщина произносила эти слова, ее голос стал жестким, а тон, которым она о себе говорила, резал слух. У меня возникло предположение, что представление о всепобеждающей власти воспитания было отговоркой, которая позволяла моей собеседнице не принимать решений. В процессе экзистенциально-аналитической беседы это предположение подтвердилось. Разговор прояснил, что она годами подавляла себя этим убеждением, стоило только возникнуть конфликту ценностей! Ведь она не могла оправдать присутствие в своем доме красивых ковров и прочих предметов роскоши социальными причинами. Сама она достаточно непритязательна в отношении вещей - лишь бы они выполняли свое назначение. В чем-то она действительно ведет простой образ жизни, она его принципиальная сторонница, и чувствует себя в простой обстановке естественней и комфортней, чем в роскоши.
Этот конфликт преследовал ее с молодости. Не отчуждает ли ее роскошь от собственной жизни? И еще - оправдано ли такое расточительство социально. Кроме того, мы обнаружили, что глубине души она испытывает большие сомнения в своей способности разбираться, красива вещь или нет.
Стало ясно, почему эта женщина так высоко оценивает влияние матери. Она не хотела ни отказываться от роскоши, ни признаваться себе в своих сомнениях по поводу собственного вкуса, поэтому пряталась за подражанием матери. И только закономерно, что по прошествии нескольких лет она стала чувствовать именно то, что выразила словами «воспитание - это все».
Конечно, воспитание неизбежно оказывает на человека влияние. Наша собственная независимая жизнь начинается только после того, как мы занимаем позицию по отношению к влияниям воспитания. Эта пациентка в вопросах приобретения предметов роскоши еще не начала жить своей жизнью. У нее не сложилось собственного отношения к тем противоречиям, которые были связны для нее с ценностями роскошного образа жизни, она не сформировала об этом собственного мнения, продолжая жить чужим.
Итак, человек принимает решение в любом случае; в конечном счёте, использование отговорок - как «конформистских», так и «тоталитарных», - это тоже решение. Но как мы понимаем, что выбрать? Чего держаться, если позиция еще неустойчивая? - На этом вопросе мы детально остановимся в двух следующих главах. А сейчас давайте спросим себя, что происходит, если на него нет ясного ответа.
Можно наблюдать (см., напр., [II]), что отсутствие помощи в принятии решений выросло в особую проблему, духовное бедствие современного человека. Франкл очень метко и лаконично описывает эпидемию дезориентации нашего времени:
«Современный человек, в отличие от животного, не подчиняется инстинкту; в отличие от людей прошлого, не придерживается традиции. И, не зная ни того, что должно, ни того, что дозволено, часто уже не вполне понимает, чего же он в сущности хочет. И потому предпочитает хотеть того же, что и другие (конформизм). Либо делает то, чего хотят - от него - другие (тоталитаризм)» ([III]).
Увеличение свободы переживается как освобождение, только если освобожденный знает, чего он хочет. Быть свободным без знания, «для чего» эту свободу использовать, приводит к непереносимому чувству пустоты, которое быстро становится мучением (вспомним о знаменитых «воскресных неврозах»6, «депрессиях уикендов») Это чувство пустоты, сочетающееся с глубинным чувством бессмысленности, Франкл называл «экзистенциальным вакуумом»7(к этому мы еще вернемся; см. гл. 5). Оба описанных нами способа поведения - и конформистского, и тоталитарного типов, - проистекают из внутренней потерянности и представляют собой попытку уйти от неудобной способности принимать решения. Подлаживаясь под других, люди пытаются таким образом избежать большего зла: диктата произвола, в том числе - и собственного. Непереносимо оказаться во власти слепой и непредсказуемой сиюминутной прихоти, - а произвол именно так себя и проявляет. Произвол ни к чему не стремится, ему ничего не нужно, кроме подчинения как такового. Принимая решения, произвол не признает вопросов «зачем» и «почему»; он хватается за все, что случайно подвернулось под руку. Тот, кто выбирает произвол, кто, повинуясь случайному импульсу, внезапной блажи тянется ко всему, что пришло в голову (может быть, и хотелось бы чего-то другого, но по большому счету ему все равно), тот отвергает свою свободу просто ради того, чтобы от нее избавиться.
Да, свобода может быть обременительной. Человеку, выбирающему ее, приходится снова и снова искать ориентиры - чтобы не растеряться, не оказаться беспомощным перед необходимостью принимать решение. Для этого нужно совершенствовать, оттачивать свой навык ориентироваться. Поэтому постоянно возникает соблазн отказаться от свободы, присоединяясь к решениям других или кидаясь куда попало, чтобы с помощью алкоголя или актов произвола как можно скорее покончить с ней. Любой произвол, любое решение, принятое «просто так» и ни к чему не обязывающее, ничего не стоит и ведет только к удовлетворению сиюминутной потребности. Существование человека, живущего по принципу «не все ли равно, что делать», однообразно и хаотично; оглядываясь назад, он и не вспомнит о том, что это время было полно возможностей…
В эту ловушку попал один из моих пациентов, в 35 лет обнаруживший, что его жизнь стала ему тесна. Он чувствовал, что с одной стороны перед ним открывается головокружительная бездна, а с другой громоздится гора нерешенных задач - гора, которая так велика и крута, «что уже нет никакого смысла что-либо начинать». Путь между ними давно стал пугающе узким. Теперь к страху прибавилась тревога, сопровождающаяся приливами жара, нарушениями кровообращения и пищеварения. В течение дня он чувствовал себя подавленным и усталым, жил словно через силу. Ночью его мучила бессонница, нередко преследовали кошмары, неизменно связанные с экзаменами.
Он называл себя «бродячим псом». Когда-то отчий дом стал для него нехорош, и «с тех пор в моей жизни не происходило ничего сколько-нибудь значительного». Вся его жизнь с юности была бегством, бегством от любых настоящих решений. С двадцати лет он жил лишь мгновением, искал краткосрочного облегчения, используя для этого шансы, которые предоставлял ему случай. «Экзистенциальный вакуум», внутреннюю пустоту он заглушал разнообразной и хаотичной активностью, чтобы поддерживать таким образом иллюзию полноты своей жизни.
«Я всегда, еще в школе откладывал принятие решения на потом», - продолжал он. В дни экзаменов или контрольных работ он не появлялся в классе. Страшась объяснений с родителями, он утешался мыслями о переселении в Австралию, и этот замысел помогал ему бежать в мир фантазий. Его собственная жизнь годами протекала в мечтах. После окончания школы ему нашли должность, но вместо работы он в первый же день пошел к зубному врачу (!) и так ни разу и не появился на рабочем месте. Он годами собирался отправиться в длительное путешествие по Индии и потому устраивался на мелкие должности и постоянно их менял, говоря себе: «Все равно это временно - на год, не больше». Год проходил за годом, а поездка в Индию так и оставалась перспективой.
Он никогда не мог ни на что решиться и всегда против чего-то протестовал. Например, получив наследство, он купил дом - но не потому, что хотел иметь дом, а для того чтобы не потерять на инфляции деньги. Дом он вскоре продал и приобрел трейлер, ибо не желал жить на одном месте. Этот жилище на колесах было символом его образа жизни: «Я хочу постоянно находиться в пути!» Впрочем, трейлер он тоже вскорости продал и купил лодку, чтобы совершить кругосветное плавание; в первый же день своего путешествия вернулся в порт и продал лодку, обнаружив, что боится открытых пространств.
Он поступал и хотел поступать вразрез с общепринятым. Он не хотел конформизма. Он делал то, чего не делал никто, он хотел непричастности. Юношей он вступил в молодежную группу с примечательным названием «перелётные птицы»8. В этой группе он впервые в своей жизни нашел пристанище. Позднее он нашел опору в лице одного биржевого маклера, который время от времени зарабатывал спекуляциями на фондовой бирже, чтобы затем длительное время бродяжничать. «Я выбрал его своим гуру».
Его жизнь определяли другие: за одними он следовал, как в случае с гуру или с «перелётными птицами», от других хотел отмежеваться. Он не желал жить «как все». Он хотел полной свободы и не хотел быть связанным с чем-либо. Решиться на что-то значило для него связать себя. Ему было ясно, что с решением связана ответственность, которой он боялся. Его пугало, что, взявшись за какое-либо дело, он не справится или, принимая решение, ошибется и упадет в глазах других. Этот человек испытывал почти болезненный страх перед всем неприятным, и ничто для него не могло быть неприятнее действительности. Он бежал от «грубой реальности» в мечты о жизни в Австралии, воображал, какое грандиозное впечатление произведет на друзей его длительная экспедиция в Индию, он грезил о кругосветном плавании, заслоняясь от жизни иллюзией прекрасных переживаний.
Если мы попытаемся понять, почему этот человек так жил, то найдем - следуя его собственным рассказам - множество причин тому в «тяжелом детстве». Действительно, именно там он научился избегать встречи с жестокой действительностью, разрывая отношения физически или укрываясь в мечтах. В детстве его так часто били, что он не мог представить себе жизнь без побоев, - а они причиняли ему сильную душевную боль.
Все неприятное в настоящем напоминало ему о тех побоях. Уже став взрослым, он все еще спасался от приступов материнского гнева и побоев своего детства.
Это предположение произвело на пациента глубокое впечатление: он почувствовал, что его правильно поняли. Однако экзистенциально-аналитическая беседа принесла и другое, гораздо более важное событие, последовавшее за такими словами терапевта: «Я хорошо понимаю вас: в тех обстоятельствах вам практически ничего другого не оставалось. Очевидно, вы были вынуждены поступать как поступали, и в рамках своих возможностей делали это хорошо».
И тут произошло нечто особенное. Пациент впервые занял по отношению к своей жизни осознанную позицию. «Верно, - сказал он. - У меня всегда было чувство, что с действительностью бороться невозможно. Я всегда убегал, считая, что у меня нет иных возможностей. Но не могу сказать, что я поступал хорошо. На самом деле, нет. Я никогда не пытался встретиться с реальностью! Я не чувствую себя виноватым, но я не лучшим образом обошелся со своей жизнью».
Точнее и не скажешь. Молодой человек уловил самую суть проблемы. Всю жизнь он чувствовал себя несвободным в своих «решениях», ему «ничего другого не оставалось», он всегда верил, что у него нет выбора. Действительность была ему враждебна, и он не знал иных способов обхождения с ней, кроме бегства. Нести ответственность за свою настоящую неудачу или считать себя по-настоящему виновным можно только тогда, когда действуешь свободно. Именно эту мысль и выразил пациент, сказав: «Если я в чем-то и виноват в своей жизни, то просто не знаю, в чем могла бы состоять моя вина». Он был несвободен, потому что не знал, как можно взаимодействовать с действительностью, вместо того чтобы скрываться от нее.
Жизнь этого человека представляла собой одну сплошную попытку избавиться от несвободы, но чем быстрее он бежал, тем больше увязал в ней. В результате он понял только, что бежать было «не хорошо», но не представлял себе, как мог бы достичь своей цели.
Итак, задача терапии заключалась в том, чтобы продумать вместе с ним, как можно было бы противостоять «суровой действительности». В подробностях, буквально по складам мы разбирали то одно, то другое событие его жизни, вместе переживали сопутствующие тяжелые воспоминания, и размышляли о том, как он мог бы выдержать испытание (вспомним о ночных кошмарах!) Он находил способы и средства смотреть в лицо неприятностям в своей жизни и улаживать их, опираясь на реальность. Мы говорили о том, что никто не хочет совершать серьезных ошибок, но, к несчастью, они все же случаются (по его словам, он никогда не осознавал этого прежде «с такой ясностью»). Мы обсуждали, как порой постепенно, шажок за шажком, человек созидает нечто ценное. Мы говорили о том, что он никогда прежде не задавал себе вопроса, где он нужен. Мы говорили, наконец, об успехе9, и в заключение он сказал: «Теперь я знаю, что должен заботиться о деле, а не о результатах!»
Наши беседы длились в общей сложности несколько часов. Однажды, уже после окончания курса, он оказался по соседству и зашел рассказать о новом для себя стойком чувстве жизни, которое к нему пришло. Он чувствует себя освободившимся и выздоровевшим. Он знает теперь, что способен действовать в своей жизни и что мы - больше, чем наш страх. Еще спустя несколько месяцев он сказал, что обрел «верное представление» о своей жизни.
Как нам удалось достичь таких серьезных перемен за несколько дней
непродолжительных бесед? Не в последнюю очередь это произошло
благодаря той гибкости, которая была естественным следствием его
прежнего образа жизни. Конечно, история его жизни, как и история
любого другого человека, намного сложнее. Обсуждая ее, мы могли
бы затронуть еще множество тем. Однако решающим стало нахождение,
«эпицентра», стержня, вокруг которого складывалась типичная для
него линия поведения - бегство: от жизни, от переживаний, от
принятия решений. Этим стержнем было ошибочное убеждение, будто
бороться с действительностью невозможно. Он выбирал бегство,
оттого что реальность постоянно настигала его. Он жил мгновением,
однако его страдания оставались неизменными. И, пытаясь спасти
приятные ощущения, он чуть не потерял целый мир.
6 «Экзистенциальный
вакуум проявляется в основном в состоянии скуки. Теперь вполне
понятен Шопенгауэр, когда он говорил, что человечество,
по-видимому, обречено вечно колебаться между двумя крайностями -
нуждой и скукой. Действительно, скука в наше время ставит перед
психиатром гораздо больше проблем, нежели нужда. И эти проблемы
растут с угрожающей быстротой, так как процесс автоматизации,
по-видимому, приведет к значительному увеличению свободного
времени. Беда состоит в том, что большинство не знает, что же
делать со вновь образовавшимся свободным временем.
Давайте задумаемся, например, о «воскресных неврозах» - таком
виде депрессии, который охватывает многих при сознании недостатка
содержания своей жизни, когда обрывается натиск недельных занятий
и становится очевидна пустота собственного существования. Немало
случаев самоубийства можно было бы объяснить экзистенциальным
вакуумом. Такие широко распространенные явления, как алкоголизм
или юношеская преступность, будут непонятны до тех пор, пока мы
не обнаружим экзистенциальный вакуум, лежащий в их основе. Это
справедливо также и по отношению к преступникам, и по отношению к
кризисам пожилых людей.
Более того, существуют различные скрытые формы и ложные
проявления, за которыми обнаруживается экзистенциальный вакуум.
Иногда фрустрированная потребность в смысле жизни компенсируется
стремлением к власти, включая наиболее примитивную форму воли к
власти - жажду денег. В других случаях место фрустрированной
потребности в смысле жизни занимает стремление к удовольствию.
Экзистенциальная фрустрация поэтому часто приводит к сексуальной
компенсации. В таких случаях мы наблюдаем сильное сексуальное
влечение, разросшееся на почве экзистенциального вакуума». -
Виктор Франкл, «Поиск смысла жизни и логотерапия». -
Прим.перев.
7 «Франкл различает две стадии синдрома бессмысленности - экзистенциальный вакуум и экзистенциальный невроз. Экзистенциальный вакуум, или, как он иногда говорит, «экзистенциальная фрустрация» - распространенный феномен, характеризующийся субъективными переживаниями скуки, апатии и пустоты. Человек настроен цинично, лишен чувства направленности жизни и ставит под сомнение большинство жизненных занятий. Некоторые жалуются на пустоту и смутное недовольство, наступающие с окончанием рабочей недели («воскресный невроз»). Свободное время заставляет человека осознать, что нет ничего, что он хочет делать. Франкл утверждает, что экзистенциальная фрустрация встречается все чаще и наблюдается во всех уголках мира. Согласно одному из его исследований, «экзистенциальным вакуумом» страдают 40 процентов студентов колледжей в Вене и 81 процент студентов американских колледжей. В другой работе он отмечает быстрое распространение этой проблемы в таких регионах, как Чехословакия, другие страны за «железным занавесом» и Африка. Алоиз Хабингср (Alois Habinger) сообщает о нарастании распространенности экзистенциальной фрустрации среди молодежи в Вене за двухлетний период (1970-1972) с 30 до 80 процентов!» - пишет Ирвин Ялом в книге «Экзистенциальная психотерапия». - Прим.перев.
8 Аналогичное название носило юношеское туристическое движение в Германии накануне первой мировой войны; среди его приверженцев были распространены антибуржуазные настроения и идеи народного единства, вдохновившие и нацистов. - Прим. перев.
9 См. гл. 5
Читать далее: Глава 3. Пути к смыслу