Самое страшное в жизни: смерть? - Чем менее полно мы живем,
тем страшнее нам умирать - Открытость и участие? -
«Онтологический смысл»: «смысл всего» - Наконец, жить! -
«Экзистенциальный смысл»: смысл благодаря мне - Ключ к нахождению
смысла: быть человеком означает быть адресатом вопроса - Жить
означает давать ответ
В заключение давайте снова поразмышляем о жизни. Не об отдельных ее сторонах, а о жизни в целом; о том, что делает ее сущностной.Самый быстрый путь к нашей цели - обсуждение необычного, может быть, вопроса: что в жизни самое страшное? Общеизвестно, что самый большой страх на свете внушает нам смерть. Когда мы думаем о ней, у нас возникает чувство, будто в нашу жизнь вламывается неизвестный в маске старости, некто совершенно чужой и неуместный здесь. Нам жутко видеть, как смерть рыщет, отвоевывая пространство у жизни; как она коварна и неразборчива в средствах; она не гнушается ни загрязнением окружающей среды, ни радиацией. И потенциальная угроза в присутствии смерти внезапно оборачивается настоящей бедой - болезнью, несчастным случаем или катастрофой.
Соблазнены техническим прогрессом и успокоены верой во власть науки, мы пронесли через десятилетия смутную фантазию о том, что вот-вот наступит время, когда смерть не нужно будет воспринимать всерьез. В этом направлении развивались техника, биология, медицина. Ну и кое-чего мы достигли: смерть теперь вытеснена - если не из жизни, то уж из нашего сознания - точно. Никогда ещё не было так легко и необременительно стареть. Тем не менее, никогда не делалось так много, чтобы быть молодыми, оставаться молодыми, вновь становиться молодыми. «Осуществленная жизнь», как однажды назвал старость Виктор Франкл, обесценена обществом. Прошлое отсечено и отправлено на психоаналитическую кушетку. А снаружи, в настоящей жизни занимаются фитнесом, спортом, йогой, и подтягивают свое прошлое к заманчивому будущему. Мы добились того, чтобы оставаться молодыми до глубокой старости, и молодыми же - умирать. Горькая участь: тяжело умирать молодыми.
Несколько испуганными проснулись мы сегодня от грез последних десятилетий. Смерть, эта гидра, о которой мы надеялись позабыть, снова здесь. Атомные реакторы (Чернобыль!), аварии танкеров, проблемы экологии, лавины, СПИД, коровье бешенство, ящур уже у нашего порога; они доводят до нашего сведения то, что знает каждый ребенок: несмотря на все наши успехи, мы смертны. Также они говорят нам, от чего умрет завтра прогрессивный человек. Во все времена люди боялись, - и во все времена жизнь была опасной. Некоторых опасностей сегодня уже нет, чума и полиомиелит уничтожены. Благодаря прогрессу, люди стали считать себя более защищенными. Однако возникли новые опасности.
И самая большая из них - вытеснить из сознания мысли о своей смертности, не допускать их до себя, откладывать «до поры». Но эта пора давно настала; всякое время - это также и час смерти. Чем сильнее вытесняется этот факт, тем больше у нас страхов.
Нас уже не удивляет, что в то время как смерть забыта, а против ее предвестников - старости, болезни и страдания - люди успешно борются, спрос на медицину и целительство растет; это кажется само собой разумеющимся. И на лечение год за годом уходит все больше средств.
Пока смерть считается чуждой нашей жизни, а прошлое если и не отрицается, то надежно удалено в деликатный мир психоанализа, вопросам посмертного существования - и подавно место в архиве: они больше не имеют значения. Но к счастью, жизнь не дает нам покоя, она назойлива. Она не довольствуется полумерами. Она хочет быть прожитой целиком. Жизнь дарит нам удовольствия, услады и радости, но с отрезвляющей силой вторгается в уютный мир наших желаний и грез, пугая нас грубой явью. И тогда мы снова дезориентированы, - и уже не уверены даже в том единственном, что точно ждет нас: в смерти. Умирание родственников и друзей не вернуло нам соприкосновения с нею: как могли бы наши близкие передать нам этот опыт? Ведь почти все, около 90% умирают в стерильных условиях больниц. Смерть теперь принадлежит учреждению, а не человеку. Может быть, только катастрофы напоминают нам о ней чаще, чем прежде.
Вытеснив смерть, мы едва не лишились слишком многих проявлений жизни. Жизни, которую мы черпаем теперь не только во всесилии человека, а еще и в цветении деревьев, журчании вод, в способности всего живого к росту, развитию и восстановлению.
Мы перестали отмахиваться от законов природы; мы понимаем ее собственную значимость и снова открываемся ей; мы больше не грабим ее ради своего удобства.
Давайте теперь спросим себя еще раз: правда ли, что именно смерть пугает нас? Разве не знаем мы людей, которые вопреки естественному страху смерти сохраняют присутствие духа? Можно припомнить великих, от Сократа до отца Максимилиана Кольбе; но я думаю сейчас и о тех безвестных, обыкновенных людях - со многими из них мы с вами были знакомы, - которые с достойным восхищения спокойствием смотрели смерти в глаза. Для них умирание не было самым страшным на свете.
Так что же делает смерть такой тяжелой? Когда она становится нашим главным пугалом?
Чувство упущенной жизни превращает смерть во врага, а
умирание - в муку. Это результат множества упущенных
возможностей:
любить,
действовать,
страдать.
Эти возможности в точности соответствуют трем «дорогам к смыслу», по Франклу: ценность переживания, ценность творчества, и ценность отношения (см. гл.3).
Смерть так ужасна из-за чувства, что жизнь еще не осуществлена, не принадлежит нам во всей своей полноте. Кончина преждевременна, когда мы чувствуем, что до сих пор не очень-то и жили. Человек будет противиться приближению смерти до тех пор, пока жаждет настоящей, цельной, наполненной жизни; пока не утолена его глубинная тоска по ней.
Тяжелее всего - когда мы чувствуем, что жизнь упущена при нашем участии. Есть много способов жить деятельно и одновременно упускать жизнь. Зачастую в таком поведении есть и достоинство, и правота, и чистота, и подлинность. Однако войдя в привычку, оно становится значимым уже само по себе, и тогда его жесткие рамки ограничивают нас и стесняют в движении. Когда много тревоги, суеты, когда нам уже не до смеха, - течение жизни нарушается.
Так, один упускает жизнь, потому что очень ценит стабильность: тогда смертный час ужасен, невыносим, потому что его ни предсказать, ни отсрочить.
Страхи другого сосредоточены на возможной причине его смерти. Действительно, можно ведь бояться всего - и отравления, и простуды, и рака, и атомной войны, и радиации. Конечно, стоит принимать меры для снижения риска, - но смысл жизни заключается не только в профилактике зла, но и в приверженности добру, тому, что мы считаем ценным; а также - в переживании радости.
Третий боится боли и страданий, сопровождающих умирание.
Но разве нет возможности и здесь, в этой неприглядной действительности увидеть смысл? Может быть, у кого-то из вас есть опыт, показывающий, что страдание, при всей своей тягостности, приносит не одну только боль, но и способствует развитию? Те, кому довелось пережить страдание и стать сильнее, вероятно, встретят последний этап своей жизни с несколько большей надеждой.
У кого-то наибольшую тревогу вызывает прощание с близкими. Невероятно тяжело умирать, когда твои дети еще маленькие, еще так нуждаются в семье, когда их привязанность только формируется. Экзистенциальный анализ дает нам шанс в этом страдании: он задает вопрос, присутствовали ли мы и прежде во всей полноте, целиком ли мы были рядом с нашими любимыми? Мы ничего уже не можем сделать, - но это-то мы в состоянии исполнить до конца. Мы способны на глубинную встречу, когда живем в сознании единственности, неповторимости, исключительности каждого мгновения. Когда мы время от времени осмеливаемся подумать: а что бы я сейчас сделал или сказал, если бы знал, что эта встреча - последняя… И может быть, я сейчас могу сделать что-то, что потом уже будет делать поздно. Наша жизнь более экзистенциальна, если с самого начала принят и до самого конца не выпускается из виду ее финал.
Итак, о чем идет речь? Основания для страхов и тревог есть всегда, так же как всегда возможны неудачи, стрессы и травмы: они свойственны жизни. Но жизнь этим не исчерпывается. В нашей привычке к повседневному существованию заключена экзистенциальная опасность: мы упускаем жизнь, когда оказываемся не способными так обойтись с потерей, чтобы она стала духовной победой и привела к нашему внутреннему росту и созреванию, когда нам не удается воспринимать и принимать беды, разлуки и страдания как наш шанс, как часть бытия. Так мы упускаем смысл бытия и отвергаем полную жизнь, - то есть жизнь в этой реальности, в соответствии с действительными фактами и возможностями. Все разрушительное, опасное, угрожающее и прискорбное, если присмотреться, может быть пережито как полное надежды, вожделенное и желанное, - исключительно в реальности. Это отличительный признак экзистенциальной зрелости: идти по жизни с такими вот открытыми глазами. Мы больше ничего не можем сделать, - но нам и не нужно ничего делать. Потому что жизнь идет своим чередом, и земля совершает свой путь, - и я должен только следовать своей дорогой.
Пренебрежение к логике жизни может привести к страхам и другим психическим расстройствам. Чаще всего в их основе лежат события, которые не были нами вполне прожиты. За ними, а скорее и, по всей видимости, в связи с ними всегда обнаруживаются жизненные установки, которые уводят нас от поддержки, от ценностей, от подлинной встречи или шансов на развитие.
Жить полной жизнью - значит не щадя сил участвовать в каждом событии. И совершать при этом не какие-то произвольные действия, а только те, которые мы находим осмысленными. Чем больше в нашей жизни таким образом прожитых событий, тем полнее она в конце. Тем больше почвы под ногами.
Тогда - как быть смерти, если я переживаю каждое мгновение моей жизни? В самом деле, что может меня пугать, когда я не отвергаю требований и даров жизни, а включаюсь в них? - Не то чтобы смерть стала от этого ласковой. Пожалуй, она может быть нам другом и избавителем, но точно также способна мучительно, больно, грубо и безжалостно сломать, разрушить, прервать, уничтожить нашу жизнь. Вероятно, некоторое беспокойство в связи со способом прихода смерти всегда останется. Но она может утратить свое разрушительное влияние, которое пронизывает наше бытие, лишая его смысла, - если мы будем помнить, что в каждое наше мгновение у нас есть шанс полного согласия с жизнью. Потому что страх смерти питается тоской по непрожитой жизни, врожденным стремлением человека к исполненному и цельному бытию. Экзистенциальный анализ и логотерапия утверждают, что именно эта потребность лежит в основе всех желаний человека. Динамика страха смерти обусловлена волей к осмысленной, исполненной жизни.
Но страх смерти остается пока неопределенным: ведь мы еще не поняли, каков его предмет. Собственно говоря, смерть - лишь символ, только ссылка на что-то более глубокое. В глубине же, оказывается, страх смерти тождественен страху перед Ничто. Это страх не-быть; не-жить; не-быть-самим-собой; а также - не-состояться. То есть страх смерти может касаться и пустоты в жизни.
Удивительное дело: придя в мир, мы чувствуем, что наше присутствие здесь должно иметь какое-то значение. В этот «онтологический смысл» нашего бытия мы можем заглянуть лишь частично, как мы уже упоминали выше. Потому что смысл вещи, если он есть, известен, вообще говоря, только ее создателю. Я не могу знать ответа на вопрос, почему все это есть - этот мир, я, болезни, горе и беды. «Онтологический вопрос о смысле» нам недоступен. Ответ на него можно пытаться найти в философии, - но по сути он находится в ведении религий. Их ответ выходит за пределы человеческого опыта.
Так что мы не можем с достоверностью утверждать, каков смысл у нашего собственного существования, - разве что через посредничество веры, если она у нас есть. Но мы несем в себе чувство, что мы здесь не просто так. Мы ощущаем, что в этом что-то есть. Поэтому очень тяжело чувствовать, что жизнь прожита «ни для чего». Это такое вполне ясное ощущение: я прошел мимо смысла жизни. Неразрешенное противоречие между этими переживаниями - изначальной значимости своего бытия и бестолково прожитой жизни - приводит человека к отчаянию.
Смутно чувствуя, что ведешь почти или полностью бессмысленное существование, обнаруживаешь посреди своей самой деятельной жизни бездну экзистенциального вакуума ([VII]). Можно иметь все, что наполняет жизнь, - и при этом ничего из того, ради чего ее стоило бы вести. Это типичное переживание экзистенциальной фрустрации (там же). Если ты день за днем развлекаешься и используешь бесчисленные средства ради избавления от пустоты и скуки, и тем не менее страдаешь от них, то приходишь к мыслям о том, насколько же ужасной должна оказаться смерть! Она ведь еще хуже непрожитой жизни, она - Ничто?!
Теперь мы понимаем также, почему человек пытается вытеснить смерть, обыграть ее. - Потому что его подтачивает чувство бессмысленности, и он бежит всего, что в его глазах означает «пустоту»: квартира, в которой никого нет, исчерпавшие себя отношения, - в той же мере, что спокойствие или смерть. Однако именно будучи вытесненной, смерть по-настоящему лишает жизнь даже шанса на осмысленность. Избежать чувства ничтожности своего существования, у-ничтожения нашей экзистенциальной сущности мы можем, только если у нас будет, для чего жить.
Но это «для чего» не сделать, и оно не сконструируется само. «Для чего» уже есть, и должно быть воспринято человеком, обнаружено. Здесь нет произвольности; это каждый раз совершенно определенная и бесценная возможность, сокрытая в событиях прошлого. И она воплощается в мой смысл, только если окажется впору именно мне.
Ни сила воображения, ни желание; ни любезный намек, ни компетентная ложь из сочувствия не помогут отчаявшемуся. Средство от «экзистенциального вакуума» - наш здравый смысл, практичность, которая не вытесняет факта человеческой смертности, а рассматривает кончину как фундаментальную часть жизни. Когда этого не происходит, мы не живем; мы словно спим.
Потому что - правда: смерть не чужда жизни и не представляет собой враждебного жизни начала. Она, собственно говоря, делает жизнь возможной, как и любой другой процесс - роста, развития, становления. «Едва придя в мир, человек достаточно стар, чтобы умереть», - так об этом говорит богемский поэт Аккерманн. Мы позволяем себе придерживаться представлений о собственном бессмертии; этот мираж мешает нам жить по-настоящему. И если мы хотим, чтобы наша жизнь сбылась, то нам стоило бы осознать новую точку зрения:
человек смертен - ИЗНАЧАЛЬНО, с первого дня своей жизни, -
и в любую минуту наша жизнь может стать свершившимся
фактом.
Тогда мы могли бы наконец начать жить!
Потому что - только ради конечности жизни мы осознаем, что она у нас одна. Иначе не происходит главного, и мы уподобляемся тому пьянице, который услышал от врача, что давно уже пора прекратить пить, и смиренно проговорил: «Слишком поздно!» - «Что Вы, - возмутился врач, - бросить пить никогда не поздно!» - «Да?.. - ну так у меня еще есть время».
Конечно, длительность жизни не влияет на ее осмысленность. Так же, как качество биографии не зависит от числа страниц в ней, как написал однажды Франкл.
Итак, мы с вами уже поняли, что, будь человек бессмертен, он не нуждался бы в поисках смысла. Он был бы совершенным. Мог бы пребывать в покое и благости. Неограниченным оказалось бы и время для всего, что нужно сделать: оно было бы в нашем распоряжении сегодня, завтра, целую вечность. Однако поскольку это не так, поскольку человек несовершенен, а его жизнь имеет пределы, то любой миг - самое время для чего-то, причем каждую минуту уже давно пора. Потому что каждый миг - особый. Он никогда не повторится. В нем уже ничего не изменишь. Обстоятельства сложились, не спросив нас. Если мы действительно сознаем, что у нас не всегда будет время, и что нужно хватать каждый миг, пока не исчез он, а с ним - и частица нашего бытия, - тогда мы близки к сути, и это хороший старт для осмысленной жизни. Мы уже говорили об этом в конце 4 главы; но здесь, ввиду исключительной значимости такого взгляда, стоит еще раз вкратце упомянуть о нем.
Если мы сознаем, что любое обстоятельство единственно и неповторимо, и что каждый человек не имеет себе равных и незаменим, то речь может идти только о максимально личном отношении. Суть бытия может состоять только в том, чтобы преодолеть свою бренность, отдавая себя каждому уходящему мгновению.
Это можно резюмировать так: Я человек - значит, жизнь взывает ко мне; я живу, если ей отвечаю.
Если мы хотим жить осмысленно, то нуждаемся, во-первых, в своей открытости к жизни. А во-вторых, - в поступке: когда мы приветствуем каждый свой шанс, вопреки конечности и бренности, и отвечаем на него именно ради его невосполнимости.
Эти мысли не слишком привычны на сегодняшний день. Считается, что жизнь заключается в удовлетворении как можно большего числа потребностей: «Если многое тебе доступно, то жизнь твоя удалась». Попав в ловушку собственных притязаний, мы легко можем и вовсе потерять смысл. Потому что наши житейские радости - только шанс его найти.
Экзистенциальный поиск в своей основе противоположен описанной стратегии. Бытие обретает смысл только при нашем полном обращении, в результате радикальной перемены отношения к бытию. Отсюда опять-таки ясно, что не сочинение ценностей наполняет существование смыслом; предпосылки к осмысленности приходят изнутри, из нашего подхода к жизни. Именно в нем мы обнаруживаем зачастую совершенно иные ценности, чем кажется со стороны.
И когда мы задаемся вопросом, что, с точки зрения психологии (а не религии, где используется отдельный подход к этой теме), является ключом к осмысленной жизни, а таким образом, - и к отсутствию страха перед смертностью, то исходной точкой и основной предпосылкой к ответу оказывается открытость перед запросами жизни. В прилагающемся «Пособии к поиску смысла» очерчен круг тем, которые в рамках экзистенциального анализа и логотерапии способствуют такой открытости, в соответствии с четырьмя шагами «Метода нахождения смысла» ([XI]).
Ключ к поиску смысла - это, в первую очередь, отношение открытости ко всему тому, что есть; может быть, иногда - вплоть до любопытства ко всему сущему. Это также наша доступность ценностям, то есть нашему собственному отклику на этот мир и на самих себя: что в нас происходит и что наши чувства говорят нам о наших переживаниях и поступках.
Это открытость и к собственным творческим, созидательным способностям. Они показывают себя в наших намерениях и решениях. Такой подход позволяет изо дня в день быть включенными в жизненно важные вопросы и решать их.
Речь идет также об искренних отношениях с грядущим, которое может прийти в этот мир через нас. К нашему общему будущему, которое нам предстоит еще создать или вкусить. К сотрудничеству и взаимному влиянию, которые так или иначе затрагивают, а тем самым - и с необходимостью вовлекают каждого.
Это экзистенциальный смысл.
Это смысл, присутствие которого в нашей жизни зависит от нас. Это отношение, при котором человек участвует в созидании и структурировании своего бытия. Если бы мы не вкладывали душу в его формирование, если бы не принимали свое существование близко к сердцу и не вносили в него наши мысли и чувства, нашу способность любить и страдать, наша жизнь не была бы исполненной смысла.
Тогда мы бы, в сущности, и не жили; и тогда, действительно, вряд ли наша жизнь имела бы смысл.
Читать далее: Приложения