Человек считает естественным тот мир, в котором живет, и не замечает несуразицы в нем. Поэтому и современный человек считает естественным свой космос, даже не задумываясь над его нелепостью. И Зенон Элейский, и Нагарджуна пытались указать на логическую противоречивость, а значит и неистинность мира, но кого могут убедить чисто интеллектуальные аргументы? Более весомой оказалась позиция мыслителей, указывающих на экзистенциальную абсурдность мира - Ницше, Шестова и Кьеркегора. Однако понять их можно, лишь обладая аналогичным экзистенциальным опытом, что недоступно всем. Эти мыслители были обречены вызывать восхищение, занимая почетное место в галерее славы истории философии, но по-настоящему никого убедить не смогли, кроме тех, кто уже сам заранее был убежден в том же.
Тем не менее они правы в том, что привычный нам мир действительно слишком абсурден и нелеп, чтобы быть реальным. Самым главным противоречием этого мира, полностью опровергающим его реальность, является вопиющее несоответствие между абсолютностью ценности жизни и полным пренебрежением к жизни в системе отношений, лежащей в основе мира. Все остальные абсурдности нагромождаются на это фундаментальное противоречие.
Допустим, человеческое сознание поместили в иллюзорную реальность - виртуальную, галлюциногенную, внушенную - какую угодно. Стерли старую память и вложили новую, приручили к присущим только этой реальности собственным законам логики и обучили прочим эксклюзивным для нее законам природы и общества. Если этот человек ничего не помнит помимо того, что в него вложили, то как ему догадаться об иллюзорной природе окружающего мира?
Он не может догадаться путем логического выявления формальных противоречий, так как он не знает иных законов логики помимо тех, что царят в его реальности. Экзистенциальные противоречия для него привычны и кажутся естественными. Слабый человек не свободен ни от своего знания, ни от мировоззрения, и поэтому он будет принимать окружающий мир как само собой разумеющийся, насколько бы абсурдным он ни оказался (как это оказалось в эпилоге повести Роберта Шекли «Обмен разумов»).
Но допустим, этим человеком оказался я сам, и меня окружает абсурдный иллюзорный мир, который я привык принимать за естественный - как мне узнать истину? Я должен снова применить методическое сомнение, воспользовавшись свой свободой от знания, от привычек, от шаблонов мышления, и, наконец, от собственного мировоззрения. Что теперь я могу сказать об окружающем меня мире? - То, что он предельно нелеп!
Время абсурдно по самой своей природе, оно полностью противоречит изначальной экзистенциальной направленности. Темпоральность вносит в экзистенциальный опыт неумолимость наступления момента времени старости и смерти.
Однако восприятие жизни повседневным человеком строится так, как будто будущего нет, а старость и смерть полностью исключаются из экзистенциального опыта, пока не превратятся в эмпирически данный факт. Как будто неумолимо наступающий момент времени - это какой-то предмет, который можно отодвинуть в сторону и не обращать на него никакого внимания.
Но время не внешний предмет, это то, что с неумолимостью свершается подобно тому, как необратимо ускользает секунда моего «сейчас» и наступает следующая. И эта неумолимость наступления следующего - свершившийся факт экзистенциального опыта, такой же, как неумолимость ускользания жизни и наступления смерти, даже если формально смерть относится еще только к будущему. Все, что наступает и наступит, уже является фактом опыта жизни, но сознавать это невыносимо, хочется замкнуться в каком-то маленьком отрезке времени и наслаждаться жизнью в нем так, как будто он вечен. Так и поступает обыденный человек, когда делает карьеру, гоняется за славой, богатством, как будто он это получает навсегда, ибо для него невыносимо принимать правду неумолимости времени.
Абсурдна не только неумолимость времени, но и изолированность во времени. Для меня могут быть важны многие люди, с которыми я никогда не успею встретиться, - время ограничивает мои возможности общения. Я не могу общаться со всеми, так как я изолирован в каждом отдельном моменте времени, и этих моментов не так уж много. В некоторых из этих моментов я вообще остаюсь в одиночестве.
Абсурдно то, что я изолирован именно в современности и по законам линейного времени не могу общаться с современниками Христа. Почему мое существование во времени изолировано именно в этом веке глухой темпоральной провинциальности, а не в каком-то другом? Почему мое прошлое с неумолимостью покрывается толщей лет и все больше отрывается от моего существования? Абсурдно то, что все преходяще, что на языке Гаутамы Шакьямуни звучит как «Жизнь есть страдание». Мир не может быть устроен на основе такого абсурдного характера темпоральности!
Абсурдно то, что каждый живет в собственном замкнутом мирке, в котором любое событие может превратиться в абсолютную трагедию. Простое стечение обстоятельств кого-то может сделать навсегда калекой - и так происходит с миллионами. Для окружающего мира это обыденно, но с экзистенциальной позиции - это абсолютная трагедия, захватывающая весь жизненный мир как целостную, уникальную, замкнутую в себе вселенную. Когда подобное случилось с Фридрихом Ницше, он всей своей философской мощью восстал против всего этого нелепого мира, и потому его заметили, описали и в конце концов, вывернув наизнанку, поместили в почетный уголок системы отвергаемого им мира, предварительно переинтерпретировав и добротно откомментировав. Самая большая насмешка над замыслом Ницше, над его трагедией, над его восстанием - это толпы сытых и довольных ницшеанцев, а самое жалко зрелище - видеть его в системе академического философского образования.
Ницше вовсе не исключительный случай, его трагедия изо дня в день повторяется повсеместно с теми, кто (не) обладает литературными талантами, и окружающие этого даже не замечают. Трагично не только оказаться больным профессором, но также и уродиться больной бездомной собакой. С позиции привычного мира в рождении бездомной собаки нет ничего особенного: они не умеют писать, их так много бегает кругом, и к этому все привыкли. Но с экзистенциальной позиции каждая собака - это уникальный мир, и в экзистенциальном смысле ее трагедия также абсолютна, как и трагедия Ницше.
Еще более трагично оказаться подопытной крысой для каких-то медиков. Кончено, быть может, ее мучения спасут тысячи людей, но какое дело мучающейся крысе до этих тысяч людей? Ведь ее жизненный мир уникален, и в этом мире ее страдания - трагедия абсолютная и несоизмеримая ни с чем.
Самое ужасное, что эта трагедия не просто стечение обстоятельств, она заложена в самом этом нелепом мироустройстве, по законам которого осуществляется деторождение. Кошки, собаки и прочие животные обречены рождать тех, кого не могут прокормить, обеспечить. Природа распорядилась так, что рождается больше, чем может выжить. Это дико и нелепо, и эта нелепость природных законов закрепляется в законах социальных, разрешающих повсеместное детоубийство через аборты. Кощунственные методы искусственного оплодотворения, когда ради гарантии успешности убиваются два ребенка из трех, принимаются обыденным человеком как нечто естественное - настолько он свыкся с тотальным обесцениванием жизни.
И это лишь поверхность той глубины абсурда мира, которую невозможно ни понять, ни выразить. К нему можно лишь привыкнуть - так и поступает обыватель, не замечая нелепости мира.
Однако мир не может быть таким, каков он есть.
Когда реальный мир оказывается ложным и рассыпается от осознания глубины его абсурдности, в него вторгается дестрой.
Адвайта-веданта утверждает иллюзорность мира, шуньявада - условность и, в некотором смысле, нереальность, но вовсе не это отрицание способно вызвать дестрой.
Шуньявадины утверждают, что все явления определены причинно следственными отношениями, которые не субстанциальны и могут приниматься в расчет, а могут не приниматься. Если мы игнорируем их, встаем на позицию таковости (на позицию, рассматривающую все вне причинных отношений), то мир пуст, если же принимаем во внимание причинно-следственные отношения, то мир наполнен разнообразными феноменами.
Но шуньявадины не отрицают самих причинно-следственных отношений: они их либо замечают, либо нет. Поэтому шуньявада еще не разрушает сами принципы описания мира, она лишь указывает на позицию, с которой эти принципы описания могут игнорироваться.
То же можно сказать и об адвайта-веданте, объявляющей мир иллюзией - майей. Но майя подчиняется причинным законам, являющимся принципами описания мира. Адвайта-веданта никогда не отрицала сам закон причинности, она лишь предлагает приподняться над ним на уровень абсолютной реальности. Действительный мир хоть и наделяется статусом иллюзорности, однако все его принципы описания остаются незыблемыми. Дело вовсе не в том, признается реальность или иллюзорность мира, а в том, насколько возможно разрушить принципы сборки мироописания.
Единственно, где повествуется о настоящем опыте дестроя, - это страницы в книгах Карлоса Кастанеды, описывающие сжатие тоналя при вторжении нагваля. Этот опыт Кастанеда характеризует как состояние неописуемого ужаса, причем неописуемого в онтологическом, а не метафорическом смысле: это ужас разрушения мироописания. Дестрой - особый вид настроя, который сопутствует разрушению и углубляет его.
Мысль об иллюзорности мира человек может принять с легкостью, и многим она кажется привычной. Но экзистенциальное сомнение связано вовсе не с этой мыслью, оно разрушает сам фундамент мира (неважно какого, реального или иллюзорного, ведь иллюзия - это тоже реальность психического уровня), чем и вызывается дестрой.
Обратимся к опыту человека, для которого мир перестал казаться миром, остались лишь бессмысленные нагромождения нелепостей, которые рассыпаются от понимания их нелепости. Среди обломков разрушающегося мира поднимается вихрь, переходящий в ураган, который захватывает раскрошившиеся осколки определенностей распавшегося мироописания, произвольно соединяя их в причудливые шизофренические миры. В этот момент начинаешь чувствовать, что можешь сам слепить любой мир и жить в нем. И тогда открывается множество всевозможных миров, из которых исходит непреодолимая засасывающая тяга. Это и есть начало сумасшествия, достаточно сделать всего лишь один шаг, и возврата уже не будет.
Дестрой, которым является этот безумствующий ураган, состоит из множества самых разных противоборствующих настроев; каждый из них затягивает в свой шизофренический мир, который должен был бы стать персональным адом для давшего согласие подчиниться этому настрою. Среди этих миров можно узнавать такие, которые затянули знакомых людей, ставших в результате этого одержимыми, сошедших с ума, погрузившихся в депрессию, замкнувшихся в секте и т.д. Здесь можно узнать некрофилические миры гностиков, в которых мир воспринимается как разлагающийся труп, сотворенный по ошибке или злой насмешке; миры обреченности на борьбу с врагами, и что бы в них ни возникало - все становится враждебным; маленькие миры, подстроенные под величайшую гордыню; миры покинутости и одиночества; миры беспробудной депрессии и боли; миры, подобные виртуальным играм, созданные лишь для того, чтобы убедить посредственность в собственной гениальности, а труса в собственной героичности. В основе каждого из этих миров лежит собственный настрой. Но нигде среди всего этого множества миров нет ни одного, где было бы простое взаимопонимание с другими. Все эти миры - миры аутистов.
И лишь тогда, когда больше нет привычного мира, за который можно было бы удерживаться, сопротивляясь затягивающей силе шизофренических миров, уже по-настоящему, а не формально, возникает вопрос: как обнаружить подлинную реальность в этом хаосе шизофренических миров? И тогда, когда этот вопрос становится криком распадающегося существования, приходит спасительный ответ как очевидность: подлинная реальность - эта реальность присутствия, внешнее ее феноменальное оформление - не важно. Только присутствие конституирует реальность, и ничто больше. Истина бытия заключается вовсе не в вопросе, в какой степени мы что-либо считаем иллюзорным или реальным, а в открытости присутствия Другого.
Во всех этих столь разнообразных аутистских мирах, которые возникают из урагана дестроя, можно обнаружить всего лишь один общий момент - невозможность интуиции присутствия. Все что там есть - лишь проекция собственной шизофренической фантазии. Конечно, иногда люди, пребывающие в этих мирах, видят друг друга и даже успешно создают иллюзию взаимопонимания, но их общение проективно, каждый общается со своим образом Другого. Человек из аутистского мира лишь по аналогии с собой предполагает, что чувствует Другой, но не сочувствует ему, лишь проецируя на Другого свои качества и комплексы. Некоторые из таких людей замкнуты в себе, другие - общительны, кто-то эгоист, а кто-то альтруист, но в действительности все они - аутисты.
Присутствие аутистского мира дает о себе знать особыми немотивированными психическими состояниями. Эти состояния не всегда способны затянуть человека в аутистский мир; очень часто настрои подобных миров эпизодически прорываются в жизненный мир человека, вовлекая в себя, но затем отпуская. Эти настрои можно подавлять усилием воли, и тогда аутистские миры утрачивают свою конкретность присутствия, превращаясь в нечто эфемерно-нереальное. Присутствие аутистского мира - это присутствие дестроя, а не экзистенциального опыта Другого, т.е. не экзистенциально-онтологическое присутствие, но присутствие деструктирования какой-либо онтологии.
Чем более развита у человека интуиция присутствия, проявляющаяся как способность сострадать, стремление общаться, в том числе и с животными, тем легче ему устоять против силы настроя аутистского мира. В одних случаях эти настрои спонтанно прорываются через какое-то особое стечение обстоятельств, феноменов, в других случаях они предопределяются человеческими наклонностями, грехами или страстями. Но переход в аутистский мир не бывает автоматичным, он всегда связан со свободой выбора человека, если тот соглашается принять захвативший его настрой как свой собственный. Настрой, который отвергается человеком, не имеет над ним силы даже в этом случае, и даже если этот настрой полностью утопит в своей деструкции весь жизненный мир человека, все равно без свободного согласия он не может пленить человека в аутистском мире, т.е. в аду.
В основе всякого переживания феноменального мира лежит трансцендентальное предчувствие, имеющее трансперсональный характер. Целостное неискаженное раскрытие трансцендентального предчувствия выявляет его трансперсональный характер в форме интуиции присутствия. Однобокое и искаженное раскрытие предчувствия определяется проекцией на него либо заданных определенностей, либо собственных ожиданий, что ведет к утрате его трансперсонального характера и самой интуиции присутствия.
В силу этого наличие интуиции присутствия может служить критерием отличия подлинного переживания мира от его искаженного, ложного состояния, определенного проекцией. Мир реален лишь в той мере, в какой в нем обнаруживается присутствие. При этом совершенно не важно, какой именно статус припишем мы этому миру: материален он или представляет собой лишь совокупность ощущений, в сознании он или вне сознания, константен он или виртуален. Все это лишь внешние оценки характерных черт мира, реальность мира определяет только присутствие. В результате утраты интуиции присутствия мир становится нереальным независимо от того, какие мы придумаем ему онтологически оправдания.
Отношение к собственному бытию в целом Хайдеггер назвал настроением. Настроение - это то, в чем открывается характер собственного существования, отношение к жизни, ощущение реальности мира. Принятие мира как реального и самоценного, первичное положительное самоопределение к жизни предполагает настроение присутствия, то есть такое отношение к миру, в котором он воспринимается не как чуждый, мертвый, но как наполненный смыслом и жизненностью, как внутренне близкий, раскрывающий присутствие в любом своем проявлении.
Это настроение первично по отношению к любому другому настрою и не может зависеть от эмпирически-случайного обнаружения присутствия (иначе оно свелось бы к настрою). Иначе говоря, присутствие, делающее возможным первичное настроение, должно быть вездесущным, оно не может быть частным моментом жизни, ибо сам жизненный мир должен находить в нем свое основание. Такое вездесущное присутствие, которое обнаруживается в трансцендентальном предчувствии, лежащем в основе любого переживания, есть интуиция присутствия Бога. Такая интуиция лежит в основе опыта любого человека, при этом совершенно не предполагается, что эта интуиция должна обязательно переходить в практическую веру в Бога. Наличие этой интуиции не зависит от убеждений человека - материалист ли он, христианин, буддист или атеист. Эта интуиция не зависит даже от того, имеет ли человек какое-либо представление о Боге или же не имеет его вовсе.
Интуиция присутствия Бога - это еще не религиозная вера и тем более не убеждение или понимание; это особый способ переживания мира, когда он открыт весь в целом как нечто близкое, когда чувствуешь себя «повсюду дома», когда самосознаешь себя во всем своем переживаемом мире. Мир представляется чужим лишь до тех пор, пока не ощутишь в нем этого высшего присутствия. Когда же присутствие Бога обнаруживается, мир оживает, и нет более необходимости как-то противопоставлять его себе. Признаком присутствия Бога является самодостаточность каждого момента феноменального жизненного мира, позволяющего принять его как часть себя, как форму собственного самопроявления, а не как нечто чуждое, самоотождествиться с ним. Весь мир - это собственная экзистенция человека, которая наделяется реальностью благодаря присутствию в ней Бога.
На основе этого вездесущного присутствия обнаруживаются присутствия других жизненных миров - других людей и других животных. Их присутствия вписываются в единую реальность вездесущного присутствия, составляя единый реальный мир как область взаимообщения и взаимодействия.
Присутствие наполняет феномены переживаемого мира новым содержанием, обогащает их новой жизненной наполненностью, благодаря чему они становятся просветами, то есть областями, прозрачными для видения другого жизненного мира.
Из этого первичного настроения вездесущного присутствия возникает понимание факта существования Бога, и тогда интуиция присутствия переходит в религиозную веру. Существование Бога раскрывается как самоочевидность ощущения реальности мира, его самоценности и наполненности жизнью. Однако это ощущение очень трудно продолжительно удерживать в сознании в силу трагизма, присущего жизни. Именно поэтому необходим культ, который возвращает эпизодически утрачиваемое ощущение вездесущего присутствия и вновь открывает присутствие Бога, позволяя человеку преодолевать настрои суррогатных и адских аутистских миров.
Религия - это то, что наделяет интуицию присутствия преображающей силой, возводящей поток жизни к его источнику. Основой религии является культовая практика; культ - это все то, что направлено на обнаружение присутствия Бога в Его энергийном самораскрытии не просто как наличествующего, но как активно действующего и изменяющего все содержание жизни. Обнаруживаемая в культе действующая сила Бога спасает человека от дестроя и аутистских миров. Постепенное угасание в человеке религиозного чувства (в силу жизненной суеты) усиливает стремление компенсировать утрачиваемую основу. Это ведет к усилению внешнеобрядовой стороны над ее внутренним содержанием. В Церкви это выражается в консервации внешних, обусловленных национальными традициями обрядовых форм (что является первым признаком утраты религиозности), а в светской сфере - в стремлении упорядочить жизнь в соответствии с какими-либо правилами, в основе которых лежат неявно выраженные обряды и ритуалы.
Трагизм жизни проявляется в том, что наряду с присутствием обнаруживается также и отсутствие, определяющее одинокость, покинутость и в связи с этим вызывающее страдания.
Если присутствие - это наполнение моментов феноменального потока новым содержанием, то отсутствие - это опустошение их. Но опустошить можно только лишь уже наполненное, поэтому отсутствие предполагает присутствие.
Признаками отсутствия являются несамодостаточность момента феноменального мира, приводящего к отчуждению его от целостности переживания жизни. Отсутствие разрушает целостность жизни, приводя к самоотрицанию ее в каких-то моментах, что влечет за собой разрывы потока жизни. Трагизм жизни указывает на утрачиваемое ее самоценное содержание. В этом смысле отсутствие указывает на то, что в основе жизни лежит присутствие, а трагизм - на то, что жизнь в своей основе самоценна.
Суррогатный мир следует отличать от аутистского. Аутистский мир представляет собой персональный ад, в котором человек полностью замыкается (хотя иллюзия общения с другими людьми иногда может сохраняться, но в этом общении нет ни малейшего взаимопонимания). В аутистском мире нет присутствия, а потому не может быть до конца осознано и отсутствие, которое переживается либо как ностальгия по реальному миру, либо как отсутствие адекватности восприятия ожидаемым определенным заданностям.
Интуиция присутствия возвращает к реальности, но эта же интуиция делает возможным и осознание всей глубины фактического отсутствия. Вот почему любовь может вернуть человека к жизни, и она же может ввергнуть его в пучину страдания. Эти страдания, в отличие от страданий адского мира, подлинны (в смысле - свидетельствующие о подлинности жизни). Но иногда такая реальная жизнь может казаться непереносимой, и тогда человек сам начинает стремиться в суррогатный или аутистский мир.
Суррогатным миром я буду называть тот мир, который как-то компенсирует утрату интуиции присутствия, позволяя людям уживаться и общаться внешним образом даже при внутреннем непонимании друг друга, в то время как аутистский мир предполагает тотальную изоляцию, отрицающую все возможности коммуникации, даже суррогатные. В аутистском мире утрата интуиции присутствия не компенсируется ничем.
Если в аутистский мир человека засасывает сразу целиком, то суррогатный мир воссоздается самим человеком постепенно, по мере ослабления интуиции присутствия. Присутствие Бога, фундирующее мир, вездесуще, но в каких-то областях оно может ощущаться более слабо либо вообще не замечаться. Вместе с этим утрачивается и ощущение реальности. Чтобы компенсировать это ощущение, человек заменяет утраченную интуицию присутствия внесением заданных определенностей. На основе этих определенностей заново выстраивается картина мира, причем введенные определенности, выступая как скелет нового мироописания, могут проявляться в самых разных видах: и в качестве царства идей, и в качестве трансцендентальных принципов, и в качестве естественных законов природы - в зависимости от типа мировосприятия.
Так возникает представление о едином для всех мире (например, представление о природном материальном космосе, как это характерно для современного человека), признание законов которого служит гарантией его реальности, что позволяет компенсировать утрату интуиции присутствия. Разрушение принципов описания такого суррогатного мира, проявляющееся и сознательно, и стихийно, ввергает человека, как правило, в аутистский мир. Поэтому преодоление суррогатности мира должно осуществляться не столько разрушением принципов его описания, сколько утверждением интуиции присутствия, которая сделает эти принципы описания ненужными. На раскрытие этой интуиции направлен религиозный культ.
Основной задачей суррогатного мира является создание общего мироописания, которое делает возможным совместную деятельность в условиях коллективной утраты интуиции присутствия. Это в свою очередь предполагает необходимость навязывать всем членам коллектива общие принципы мироописания. Такая навязываемая система принципов мироописания есть идеология.
Основополагающий принцип воздействия любой идеологии - введение сознания в определенное эмоциональное состояние путем особых методов накачивания эмоциями. Иными словами, идеология - это система инструментов, формирующая у человека определенный настрой. Она включает в себя заданные определенности, которые используются настроем для структурирования суррогатного мира.
Идеология создает особый эмоциональный фон, на котором четко фиксируются ассоциативные связи между идеями и эмоциями. Все идеологические установки воспринимаются эмоционально. Прочие факты, ситуации и мысли, помещенные в сферу идеологического восприятия, приобретают особый эмоциональный характер (идеологическую наполненность), который фиксируется в идеологических установках.
В основе любой идеологии лежит настрой, который раскрывается в системе ассоциативных идейно-эмоциональных установок и определяет общий эмоциональный фон. В соответствии с идеологическим настроем определяется система ценностного восприятия, лежащая в структуре суррогатного мира. Все, что не соответствует идеологическому настрою, утрачивает значимость, перестает восприниматься, отчуждается. Таким образом, человек, попадающий под влияние идеологии, искаженно воспринимает первичное содержание своего жизненного потока или вообще перестает его замечать.
Так идеология подчиняет человека не только мировоззренчески, замещая собой первичное переживание потока жизни, но также ценностно и эмоционально. Лишив человека подлинного восприятия жизни, идеология компенсировала это суррогатом, однако отказ от идеологии еще не ведет к обязательному возвращению подлинного восприятия, чаще всего он вызывает чувство внутреннего опустошения и желания заполнить его другим суррогатом. Поэтому, как правило, такое разочарование в идеологии, которое связано не с личностным самоопределением, а с внешними факторами, ведет не к освобождению, а к принятию новой идеологии.
Идеологии могут быть классифицированы либо по содержанию (т.е. по степени отчуждения личностного содержания и по характеру суррогата, которым подменяется подлинное содержание жизни): этатистская идеология, религиозно-фундаменталистская, фашистская, коммунистическая и т.д.; либо по своему масштабу (в соответствии со сферой своего распространения): государственная идеология, национальная, классовая, групповая, лагерная, контркультурная и т.д.
Поскольку одной из задач идеологии является создание такого суррогатного мира, который компенсирует утрату интуиции присутствия и позволит создать иллюзию взаимопонимания и общения, то основным принципом идеологии является подчинение личности коллективу. Эта установка в некоторой степени препятствует суррогатному миру переродиться в аутистский.
Идеология компенсирует утрату личностного содержания, связанную с экзистенциальным вакуумом или ценностным кризисом, посредством нового содержания, возникающего вследствие отождествления с коллективом. Если, например, человек имеет комплекс неполноценности, то он начинает гордиться своей национальностью или партийной принадлежностью. Утрата личных качеств компенсируется отождествлением с нацией, позволяя перенести на себя созданные национальной идеологией суррогатные общенациональные качества. На основании этого чувства неполноценности возникает психическая зависимость от национальной идеологии. Разумеется, компенсация собственной неполноценности может осуществляться не только путем отождествления с нацией, но и с партией, кланом и т.д., что определяет соответствующие партийные, клановые идеологии. Так, например, этатистская идеология, проецирующая на человека суррогатные качества силы и могущества, паразитирует на комплексе личной слабости и беззащитности.
Поскольку человек стремится к тому, чтобы перенесенные на него качества были подтверждены фактически, постольку, вступая в группы, живущие по законам данной идеологии, он отказывается от самостоятельности в пользу коллективизма. Например, коллективизм лагерной психологии основан на стремлении найти защиту во внутрилагерных коллективах или получить от них силу подавлять тех, кто за пределами этих групп («вне закона»). Коллективизм, прививаемый школьникам, приводит к возникновению молодежных криминальных групп, объединяемых не только внутренней круговой порукой, но и общей системой ценностей.
Именно эта же коллективистская идеология малых групп лежит в основе карьеризма, который направлен не столько на улучшение материального положения, сколько на достижение более высокого социального статуса, обусловленного идеологией той группы, с которой отождествляет себя карьерист. Все качества, которые он обнаруживает в себе, так или иначе связаны не с ним как личностью, а с занимаемым положением, что и заставляет его жертвовать всем ради карьеры. За карьеризмом стоит страх утраты суррогатных качеств, которыми наделяет себя человек. Этот страх обусловлен тем, что человек не видит в себе никаких других качеств, кроме суррогатных.
Культ, являющийся сущностью религии, разрушает суррогатные миры, поэтому религия несовместима с идеологиями. Однако носители религии - конкретные люди - вполне могут быть подвержены идеологии. Воплощение идеологии в поместных церквях, сектах, конфессиях приводит к столкновению между религией и идеологией. Сектантское сознание возникает в результате победы идеологии над религией и подразумевает противопоставление общецерковному откровению убеждений отдельных групп.
Крайней формой этой тенденции являются дуалистические секты, создаваемые харизматическими лидерами. Подобный харизматический лидер в качестве откровения навязывает настрой собственного жизненного мира, перерожденного под влиянием этого настроя в адски-аутистский. Поскольку настрой носит трансперсональный характер (в силу трансперсонального характера предчувствия, из которого вычленяется настрой), харизматический лидер может внушать его другим людям, превращая их в своих адептов и вовлекая в собственный аутистский мир. Несмотря на то, что аутистский мир секты включает в себя не отдельного человека, но всех адептов, тем не менее его следует считать аутистским, а не суррогатным на том основании, что он предполагает полную изоляцию и разрыв со всеми другими людьми, которые не являются членами данной секты.
Сектантские наклонности могут присутствовать и у последователей церквей, которые не являются сектами. Такие наклонности возникают в тех случаях, когда наличествует тенденция противопоставления себя более крупной церкви, например, старообрядцев православным, православных католикам и т.д. Однако в этом случае сектантские настроения создают не аутистские миры, но именно идеологию, которая вносит в их жизнь суррогатные элементы, вытесняющие подлинную религиозность. Церкви приходится идти к реальной религиозной жизни через противоборство между религиозными устремлениями и идеологическими, которые антагонистичны, и преобладание одного приводит к отрицанию другого.
В нынешней религиозной жизни очень часто можно наблюдать усиление религиозной идеологии при снижении подлинной религиозности. Так, например, общая тенденция снижения православной религиозности в современной России приводит к усилению православной идеологии - так называемого «русского православия» - идеологического суррогата, отрицающего подлинное христианство. За счет усиления такого идеологического компонента социальные позиции русской православной церкви могут даже усиливаться, однако в действительности это говорит об утрате подлинной религиозности, которая не связана ни с общественным положением церкви, ни с ее влиятельностью.
Идеологизация религии связана с ее обмирщением, подменой духовных задач задачами земными. Исторический спор о соотношении религиозности и идеологии в церкви выражен в культурно-историческом соревновании между христианской цивилизацией и мусульманской.
Ислам имеет общий корень с христианством, отличаясь от него гораздо большей ориентацией на решение земных задач. Задача христианства - спасение человека независимо от социальных условий. Христианство - это путь спасения, а не путь построения совершенного общественного уклада. В своем утверждении, что всякая власть от Бога, апостол Павел погасил все социально-революционные тенденции внутри становящейся молодой Церкви. Утверждение апостола Павла вовсе не означает, что всякая власть якобы освящена Богом, как думают некоторые христианские идеологи, отождествляющие кесарево и Божье. Бог может попускать власть и за грехи, как наказание. В конце концов, человек может и бороться с властью, если того требует его совесть, но эта борьба должна быть вынесена за пределы религии, суть которой в спасении личности, а не общества или государства.
Ислам же, напротив, с самого начала был ориентирован на религиозное освящение социального устройства, закрепленного в Шариате. Эта ориентация на решение именно земных, социальных задач привела к более сильной идеологизированности ислама. Так, например, можно наблюдать, что христианский фундаментализм дает о себе знать значительно слабее, чем фундаментализм исламский.
Эта ориентация на решение земных задач привела к тому, что молодая исламская цивилизация за короткий промежуток времени достигла невероятных успехов в культурной, экономической, государственной, военной областях, оставив далеко позади европейскую цивилизацию. Но по этой же причине успехи исламской цивилизации были законсервированы. Христианство не имело своего шариата и не давало установки к решению социальных задач. Именно поэтому христианский мир, несмотря на свое первоначальное отставание, сохранил динамичность и пришел к более совершенному социальному устройству - западным демократиям, обогнав исламскую цивилизацию во всех областях. Это не означает, что христианство свободно от идеологии, а ислам лишен религиозности, - совсем нет, речь идет лишь о преобладающих тенденциях, вызывающих определенные исторические последствия.
Зависимость человека от идеологии обусловлена его несовершенством и стремлением компенсировать это. Вся человеческая история - это череда нагромождающихся один на другой суррогатных миров, создающих лишь иллюзию взаимопонимания. В действительности это повторение одних и тех же ошибок. Именно потому, что история представляет собой смену суррогатных миров, она ничему не учит людей, так как с позиции заново выстроенного суррогатного мира повторение старых ошибок воспринимается как новые оригинальные решения исторических задач. В суррогатном мире исторические факты извращаются до неузнаваемости, исчезают действительные события и на их место помещаются вымышленные, все ценностные суждения ставятся с ног на голову. Этим и объясняется вся непостижимая глубина человеческой тупости, которая движет историю.
Настрой может иметь разные основания: он может иметь основание в фундаментальном настроении, в присутствии другого, в случайном сочетании феноменов, в суррогатной структуре мира и т.д. Особо следует сказать о настрое, основанном на присутствии аутистского мира. Его признаки - насильственное вторжение в феноменальный поток немотивированных эмоций (называемых в христианской традиции искушениями).
Свобода личности предполагает, что жизнь не подчиняется ни каузальной детерминированности, ни произволу случайности. Это означает, что каждый момент феноменального потока жизни не детерминирован и не произволен, а мотивирован. Мотивация не есть причинная обусловленность и потому не предполагает неизбежности. Мотивация является поводом к реализации свободы воли, осуществляющейся в определенной интенции. Интенциональное проявление действия воли вычленяет из трансцендентального предчувствия феноменальное содержание жизненного потока, а интенции, направленные на вычленение присутствия, конституируют этот поток как реальный. Интуиция присутствия, так же как и отсутствия, принятие идеологии, вовлекающей в суррогатный мир, или отказ от нее - все это интенционально раскрываемое действие свободной воли, которое мотивировано в потоке жизни. Возникновение немотивированных эмоций - признак присутствия аутистского мира. Эти немотивированные эмоции соединяются в настрой аутистского мира, который также обуславливает возникновение немотивированных мыслей и идей.
В силу того, что шизофренический настрой, в отличие от других видов настроя, не мотивирован в собственном жизненном мире, человек должен самоопределиться к нему, то есть либо отвергнуть его как чуждый, либо принять в качестве собственного настроя, тем самым перенеся в свой жизненный мир мотивацию из чуждого аутистского мира. Принятие настроя аутистского мира предрешается в принятии в качестве собственной какой-либо эмоции, являющейся моментом этого настроя, непринятие настроя означает отказ от навязываемой эмоции. В христианстве это называется борьбой с помыслами.
В случае отказа от настроя последний остается лишь внешним психическим фактором, который может раздражать, пугать или как-либо иначе воздействовать на человека, но не может ни подчинить его волю, ни деформировать его жизненный мир. В случае, если человек принимает настрой, то, перенося на себя мотивации из чуждого шизофренического мира, он вовлекается в этот мир, становясь его пленником. При этом человек перестает воспринимать подлинную реальность и утрачивает интуицию присутствия. Его общение с другими становится проективно: в других он замечает только то, что проецируется на них из аутистского мира. В христианстве это состояние называется прелестью.
Присутствие Другого энергийно. Энергия присутствия наполняет феномены области присутствия новым содержанием. Энергийное раскрытие присутствия осуществляется в соответствии с интенцией, направленной на присутствие. Интенция на присутствие и энергии присутствия соединяются в свободном общении: они мотивируют друг друга, но не детерминируют. Присутствие Другого обнаруживается как потенция его энергийных самопроявлений, открывающихся в просвете.
Присутствие аутистского мира проявляется иначе. Адский настрой аутистского мира тоже открывает просвет, но просвет не другого жизненного мира, а адски-аутистского мира, куда начинает засасывать. Энергии аутистского мира в своей первичной выраженности даны как навязчивые эмоции, стремящиеся подавить волю человека. Они не вступают в общение с эмоциональными и мыслительными интенциями человека, но стремятся вытеснить и подменить их. Однако они остаются лишь внешними энергиями до тех пор, пока человек не принимает их как свои. Принятие этих чуждых энергий означает отказ от собственной свободы, отчуждение собственного содержания жизненного мира, отождествление с содержанием аутистского мира. Иначе говоря, согласие на адский настрой ведет к воплощению в адском мире.
Переход в аутистский мир обуславливается разрушением собственного мира. Разрушительность адского настроя в том, что согласие на него предполагает отказ от интуиции присутствия, конституирующей реальность.
Момент этого пленения человека адским настроем очень подробно описывается в христианской аскетической литературе. Согласие на грех - это подчинение страстям. Страсти представляют собой направленность на иллюзию или небытие. Подверженность страстям - инерционность воли человека, вызванная ее надломом. В устремленности на слом человеческой воли адский настрой вызывает страсть гордыни либо страсть страха. И то и другое вытесняет интуицию присутствия, наделяя тем самым действительность иллюзорным характером. В этом обнаруживается первопричина страсти - направленность на иллюзорное, в то время как интуиция присутствия уничтожает ее. Страх и гордыня в своих сочетаниях порождают все другие эмоциональные течения, вовлекающие в адский мир: чувство неполноценности, неустроенности, обиды, гнева, зависти и т.д.
Поскольку адский настрой является результатом насильственного вторжения извне, он не мотивирован ценностями собственного потока жизни; поводом для его вторжения могут оказаться явления, не включенные в ценностную структуру личности, а потому выглядящие случайными и малозначительными, а порой фатальными; таковы, например, случайно увиденный магический символ, смысл которого человек не понимает, настроение фильма или книги ужасов, тяжелая наследственность, о которой человек может не подозревать, злобные мысли или целенаправленные ритуальные действия другого человека и т.д. Так как логика адского настроя относится не к жизненному миру человека, но к аутистскому миру, создается ощущение иррационального произвола и бессмысленности.
При столкновении с чужым настроем важно оставаться верным себе и не принимать в качестве своих никакие психические факторы, которые не имеют ценностной мотивации в собственном жизненном мире.
Аутистский мир, в котором замыкается человек, составляет его персональный ад. В одном случае этот ад возникает как совокупность внутренних проекций на содержание реального мира: человек воспринимает вокруг себя только то, что проецирует своим сознанием сам, но тем не менее он продолжает существовать для окружающих и эмпирически воспринимается как душевнобольной. Однако возможен и полный разрыв между реальным и аутистским миром, когда человек эмпирически перестает существовать для других - умирает для них. В этом случае его аутистский мир будет восприниматься не как иллюзорный мир душевнобольного, но как потусторонняя адская реальность.
У нас нет достаточного знания, чтобы говорить о природе всех существ, пребывающих в потусторонней адской реальности: все ли они являются людьми или же мы имеем дело с существами совсем другого плана; однако ясно, что по отношению к нам они выступают как психические паразиты, которых в христианской традиции называли злыми духами, темными силами, бесами и т.д. Их поведение подчиняется определенной логике и мотивировано несамодостаточностью бытия в адском мире.
Замкнутое в аутистском мире существо воспринимает лишь то, что обнаруживает в себе, и любой частный момент собственного самоотрицания оно переживает как трагедию вселенского масштаба. Оно нуждается в поддержке извне, но не способно воспринимать присутствие Другого, поэтому его направленность на Другого слепа и носит паразитический характер. Плененный аутистским миром не видит Другого в целостности, но ищет в Другом лишь то, что необходимо для восполнения своего деградирующего существования.
Именно поэтому эгоист не воспринимает реальность Другого, для него Другой - лишь объект потребления, средство получения выгоды. Если же такое эгоистическое существо оказывается за пределами нашего эмпирического мира, то ему не нужны от нас уже ни деньги, ни другие материальные блага, но только лишь психическая поддержка перед лицом собственной психической деградации.
Поскольку потусторонний адский мир может воздействовать на человека лишь психически, создавая затягивающий в себя эмоциональный настрой, то эгоистическое существо, замкнутое в таком мире, будет стремиться к обретению психической силы за счет паразитирования на тех, кто подвергся его настрою. По отношению к нашему миру все существа, замкнутые в потусторонних аутистских мирах, стремящиеся восполнить собственную несамодостаточность за счет эмоционального воздействия на наш мир, являются психическими паразитами. Их воздействие порождает особые духовные болезни, для лечения которых необходим экзорцизм. Действия людей, направленные на усиление влияния психических паразитов, называются колдовством, суть которого сводятся к актуализации настроя адского мира.
Болезни могут быть вызваны разными причинами: физические источники болезней изучает медицина, психические - психология. Наряду с этими причинами могут иметь место причины духовного плана, вызванные прямым вмешательством психических паразитов, либо колдовством людей, открывающих этим паразитам возможность воздействовать на окружающих.
Все духовные болезни можно разделить на два вида: духовную зависимость и одержимость. По мере приобщения к церковным таинствам, обращения к молитвенной защите и освященным предметам духовная зависимость ослабевает, и человек испытывает облегчение. Симптомы одержимости в этом случае, напротив, обостряются, разнообразно проявляясь от недомогания до истерического припадка и потери сознания.
Духовная зависимость может проявляться в форме любых физических болезней, эмоциональных внушений, галлюцинаций, внушений бредовых мыслей и идей, приобретения пугающих или отталкивающих черт во взгляде и во внешнем виде в целом, в пассивности или гиперактивности, позволяющей свести к минимуму питание и сон, в возникновении побочных физических эффектов (полтергейст); однако человек во всех этих случаях сохраняет контроль над собственным телом и достаточную силу воли, чтобы противостоять подобному воздействию. К характеристике одержимости помимо уже перечисленного следует добавить парализацию воли и потерю контроля над собственным телом, что, как правило, само по себе незаметно и осознается лишь в критической ситуации.
Вызванные духовной зависимостью физические болезни по внешним признакам могут полностью копировать аналогичные болезни, вызванные медицинскими причинами, и способны привести к аналогичным результатам вплоть до летального исхода. Разница лишь в том, что никакой медицинской предпосылки своего возникновения они не имеют и не поддаются лечению медицинскими средствами. Духовная зависимость может имитировать симптомы любой болезни (наиболее часто встречаются аналоги аллергических болезней, желудочных болезней, головные боли, появление синяков). Вместе с тем если устранить духовную зависимость, то исцеление происходит удивительно быстро, от десяти минут до двух-трех суток в зависимости от глубины органического поражения.
Случайное или однократное духовное воздействие, вызвавшее болезненное состояние, называют «болезнью сглаза». Как правило, ее источником является случайный человек, затаивший в себе гнев, зависть, злую мысль или иную страсть агрессивного характера. Обычно люди имеют иммунитет против подобных эмоциональных всплесков окружающих, но в отдельных случаях по разным причинам (душевная открытость, смятение, алкогольное или наркотическое опьянение и т.д.) человек может оказаться беззащитным, и тогда у него совершенно спонтанно без предварительного постепенного развития обостряются уже имеющиеся болезни, начинает болеть голова, желудок, возникает тошнота, вялость и другие болезненные симптомы в зависимости от силы «сглаза». В данном случае агрессивный эмоциональный всплеск случаен и лишь на короткое время открывает психическим паразитам возможность воздействовать на человека. Именно поэтому духовное воздействие носит здесь однократный характер, и его последствия достаточно легко устраняются. Как правило, исчезновение всех болезненных симптомов наступает через десять-двадцать минут после духовного лечения.
Намного сложнее по последствиям и для лечения порча - болезнь, вызванная целенаправленными колдовскими действиями человека. В этом случае духовная зависимость, вызывающая болезнь, может воспроизводиться, что требует столь же постоянного повторения лечения. Симптоматика порчи также значительно разнообразнее, чем симптоматика «сглаза», носит более определенный и ярко выраженный характер (органическое поражение определенной части тела, точная имитация симптомов конкретной болезни и т.д.). Физические болезни могут развиваться и от духовной зависимости, переданной по наследству. В этом случае нет конкретного субъекта, вызвавшего порчу, тем не менее у человека наблюдается общее понижение иммунитета и подверженность спонтанным заболеваниям без каких-либо заметных поводов медицинского плана.
Духовная зависимость может вызывать любые эмоциональные состояния, тем не менее воздействие обычно начинается с внушения наиболее простых эмоций (чаще всего, страха), затем постепенно эмоциональное воздействие становится разнообразнее и сложнее (внушаются страсти, гнев, зависть, похоть и т. п. в зависимости от наклонностей человека) и достигает высшего пика, когда внушаются эмоции, сопутствующие гордыне.
Эмоциональный настрой человека является общим фоном проявления его конкретных эмоциональных реакций. Внушаемый извне страх никак не связан с этим общим эмоциональным настроем и потому воспринимается как чуждое вторжение в психику. Он несопоставимо интенсивнее всех личных эмоций человека и чужд им по своему характеру. По мере обретения духовного опыта развивается способность воспринимать внушаемый психическими паразитами страх пространственно, и по этой локализованности в определенном месте всегда можно определить его противоестественный и чуждый человеку характер. Страх входит в тело человека, последовательно захватывая его члены и подавляя волю. В этот момент человек чувствует, что рушится все его привычное восприятие мира, и в этом столкновении со страхом он оказывается лицом к лицу с непостижимостью потустороннего, когда может произойти абсолютно все, что угодно, перед чем человек полностью беззащитен.
В этот момент враждебный человеку дух проявляет себя как психический вампир. Человек, будучи подавлен страхом, отдает все свои психические силы воздействующему на него темному духу. Подобную психовампирическую зависимость могут создавать не только психические паразиты, но и отдельные люди, отдавшиеся во власть темным духам.
Внушаемый страх разрушает естественный для человека эмоциональный настрой, создавая новый, в котором все явления воспринимаются искаженно. Этот новый настрой изолирует человека в противоестественном восприятии мира, являясь первым шагом к созданию персонального ада. Ад в посмертном состоянии, как правило, является лишь продолжением того ада, который формирует человек при жизни.
Страх не может автоматически воздействовать на человека и проявляет все свои разрушительные последствия только тогда, когда человек его принимает и начинает считать своим. Подверженность человека духовной зависимости связана с неумением отделить себя от собственных (и не только собственных) психических состояний.
Однако человек наделен свободой воли, которая предполагает свободу от внешних обстоятельств, свободу от тела, свободу от содержания собственной психики, от знаний и убеждений. В силу этого он обладает свободой воли отречься от любых внешних внушений, в том числе и внушений болезни, страха и других страстей, от бредовых мыслей и идей. Хотя отделить себя от внушаемых состояний обычному человеку бывает трудно, тем не менее до определенного предела его защищает иммунитет - естественная невосприимчивость к какому-либо потустороннему воздействию, которая может быть взломана особым стечением обстоятельств. На примере внушений страха можно подробнее рассмотреть характер этого иммунитета.
Мироописание повседневного человека таково, что самими принципами этого описания исключается возможность воздействия на него потусторонних сил. Человек живет в привычном повседневном мире и знает, что ничего потустороннего в нем не бывает. Это мироописание переживается как реальность лишь в контексте общего жизненного настроя, определяющего характер ситуативных эмоциональных настроений. Внушаемый страх, несмотря на то, что возникает в конкретной ситуации, тем не менее вступает в борьбу с общим жизненным настроем человека. Пока человек воспринимает страх как внешний психический факт, он еще в безопасности, но если он принимает страх как свой, то тогда вместе с настроем разрушается вся эмоциональная структура его личности, а вслед за этим - и принципы описания мира, которые перестают восприниматься как реальные. Человек более не ощущает мир привычным и повседневным, чувствуя полную беззащитность в новом для себя мире, казалось бы, внешне таком же, с той лишь разницей, что теперь может случиться абсолютно все сколь угодно страшное, и от этого страха нигде не скрыться. Страх превращается в новый жизненный настрой, определяющий новое восприятие мира как ада.
Человек может сопротивляться затягивающему в адский мир страху. Музыка не случайно является неотъемлемым элементом культа, ибо она служит особым языком, передающим жизненный настрой человека. Через музыку можно выразить собственный настрой и понять настрой Другого. Религиозная музыка нацелена на настрой, в котором открывается присутствие Бога. Поэтому музыка может быть важным средством духовной борьбы, она сообщает собственный музыкальный настрой в общении с эмоциональным настроем человека, и это эмоциональное взаимообщение позволяет победить чуждое внушение и вернуться к реальности (хотя на это способна далеко не всякая музыка, и не всегда это получается).
Подобно музыке, преодолеть внушаемый страх помогает присутствие другого человека. Утрачивая собственный жизненный настрой, человек приобщается к жизненному настрою Другого, что позволяет вернуться к реальности через образовавшееся эмоциональное общение. Как и при слушании музыки, при этом общении происходит передача эмоционального состояния. Присутствие духовно здорового человека действует исцеляюще на других, аналогично тому, как человек, зараженный внушаемым страхом, способен заражать им и окружающих. Если человек способен сочувствовать животным, то и их присутствие также будет действовать на него исцеляюще. Поэтому погружение в искаженное страхом адское восприятие мира возможно только при утрате интуиции присутствия Другого.
Иммунитет к воздействию потустороннего основывается на жизненном настрое, сообщающем характер реальности окружающему миру. Даже если внешнее воздействие разрушает этот настрой, у человека есть свобода воли, способность волевым усилием восстановить чувство реальности повседневного мира и тем самым победить внушаемый страх. Первое, что может сделать человек, встретившись с внушаемым ему страхом, это отрешиться от любых эмоциональных состояний и, пребывая твердым в решении сохранять внутреннюю невозмутимость, отречься от этого страха как от чужой обманчивой иллюзии.
Однако осуществить такое отречение очень трудно человеку, не привыкшему дистанцироваться от своих эмоций, смотреть на них со стороны и свободно самоопределяться к ним, оценивая, принимая или отвергая их. Именно поэтому от него потребуются дополнительные усилия, чтобы вернуться в естественное состояние. Эмоциональные состояния тесно связаны с внутрителесными ощущениями и ритмом дыхания. Изменяя ритм дыхания на привычный для себя, человек способен вернуться и к своему естественному настрою.
Не всегда силы воли человека хватает, чтобы освободить тело и дыхание из - под власти внушаемого страха, но и в этом случае можно восстановить изгоняющее страх ощущение из привычной повседневности окружающего мира. Это ощущение тесно связано с внутрителесным чувством, которое можно усилием воли восстановить и распространить на окружающее. При этом человек должен вести себя так, как будто страха нет. Затем ему нужно восстановить привычное ощущение собственного тела: вспомнить естественное для себя внутрителесное ощущение и почувствовать тело все сразу, как целое, собрав его в едином тактильном образе, свободном от дистантности. Далее как продолжение ощущения тела в его тактильный образ постепенно включаются окружающие предметы, комната, дом, город и т.д., возвращая окружающему миру привычное повседневное восприятие и вытесняя страх. Легче это сделать, если предварительно попробовать восстанавливать в темноте присутствие всех окружающих предметов в тактильных образах так, чтобы ощущение темноты полностью пропало. Важно запомнить то волевое усилие, которым восстанавливается ощущение присутствия вещей, так как именно оно противостоит страху, как и всякому другому потустороннему воздействию.
Здесь обнаруживается неумолимый закон духовного противодействия: всякое разрушительное духовное воздействие, которое не достигает силы, возвращается к своему источнику. Это означает, что тот психический паразит, который безуспешно пытается внушить страх, сам становится жертвой этого страха. Аналогичным образом он может оказаться жертвой любого инициируемого им воздействия, которому отказался подчиниться человек. Неопытный человек, который прибегает к молитвенной защите от темных духов, очень часто путает страх, испытываемый этими духами перед молитвой, со своим собственным страхом и потому приостанавливает молитву. Этого делать ни в коем случае нельзя, нужно лишь мысленно отказаться от этого страха как чужого, и тогда тот вернется к своему источнику.
Отражение первого примитивного эмоционального воздействия лишает психических паразитов возможности прямого вмешательства в психику человека, поскольку они начинают страдать от попыток вмешательства больше, чем сам человек. В этом случае они прибегают к более тонким формам воздействия, которые так или иначе связаны с наклонностью человека к гордыне.
Не в силах что-либо внушить напрямую, психические паразиты начинают усиливать все слабости человека - комплекс неполноценности или преувеличенное самомнение, обиды на других, зависть и гнев и т.д. После этой предварительной работы они внушают человеку какую-либо простую идею, суть которой сводится к тому, что все его проблемы разрешаться, если он признает себя великим (крутым, уникальным) в чем-либо, что связано с его слабостью. Кто-то может поверить, что получит вечную молодость, кто-то - неограниченную власть над другими людьми, позволяющую ему удовлетворять примитивные сексуальные желания, кто-то - красоту или ум, а кто-то начинает даже верить в свою способность повелевать самими этими темными духами. В любом случае все это будет лишь обманом, который могут заметить окружающие, но не тот, кто поддался искушению.
Однако эта внушаемая идея не имеет никакого прямого действия на волю человека, первоначально воспринимающего ее как внешний факт, к которому он может определить свое отношение: принять эту идею как свою или отвергнуть ее. Если он осознанно отказывается от внушаемой идеи, то всякое потустороннее духовное воздействие теряет над ним силу, если же принимает ее, то вместе с принятием в его жизненный мир входит настрой потустороннего мира, который искажает восприятие действительности, блокирует собственные мысли и эмоции человека, подставляя вместо них мысли и эмоции психического паразита.
Пока человек подергается только прямому эмоциональному воздействию (например, внушению страха), ему легко объяснить, что происходит, и мобилизовать на духовную борьбу. Если же воздействие опосредуется гордыней и происходит через активно или пассивно воспринятую им внушенную идею, то достучаться до его разума практически невозможно. На любые аргументы он уже будет иметь готовый ответ (в том случае, если он не сможет ответить, то он и аргумента не услышит), а любые действия, направленные на духовную помощь, воспримет агрессивно. Эта агрессия проявляется независимо от того, знает человек о намерении ему помочь или нет, даже если не дать ему ни малейшего намека, он все равно почувствует неладное. Всякий человек, который обладает силой духовной помощи, в лучшем случае будет не замечаться, в худшем - восприниматься со страхом или отвращением, при этом ощущение бесовского присутствия в себе проецируется на того, кто может освободить от такого присутствия.
Основу внутренней духовной борьбы составляет умение отличать собственные психические явления от внушаемых. Ни внушаемая идея, ни эмоция не способна механически действовать: пока человек не принимает ее в качестве своей, никакое духовное воздействие ему не опасно. Для прекращения искушения порой достаточно осознанно произнести отречение от искушения и согласиться на помощь Бога в борьбе с ним. Однако неопытный человек легко путает собственные эмоции и мысли с внушаемыми. Для того, чтобы свободно самоопределиться к внушениям и отвергнуть их как чуждые себе, необходимо осознавать внутреннюю содержательность свободы, в основе которой лежит трансцендентальное предчувствие собственного существования. В этом корне свободы человек интуитивно предчувствует, кто он есть, и любое свое содержательное раскрытие вовне может соизмерять с этим предчувствием. В соответствии с этим и переживаемые им мысли, и эмоции могут соответствовать или не соответствовать трансцендентальному предчувствию, лежащему в основе его воли. Именно поэтому по мере осознанности собственной свободы воли у человека развивается и способность выявлять чуждый характер внушаемых эмоций и мыслей.
В этом же трансцендентальном предчувствии собственного существования человек осознает не только содержательность свободы воли, но также и собственную причастность к первоисточнику своего существования - Богу. То же самое предчувствие, которое лежит в основе осознанности собственной свободы, интуитивно раскрывается и как присутствие Бога.
Интуиция присутствия Бога определяет настрой, отражающий любые другие настрои адских миров. Будучи осознанной в самом аутистском мире, эта интуиция присутствия становится тем просветом бытия, который выводит из ада в мир реальный. Поэтому любая практика экзорцизма направлена на осознание присутствия Бога через обращение и доверие к Нему. По этой причине не может быть механического экзорцизма, подобного магическому заклинанию. Экзорцист освобождает человека не механически, но через восстановление личностной связи с Богом, которое носит характер свободного общения. Экзорцист доверяет себя Богу и добровольно делает лишь то, что хочет от него Бог. Экзорцизм - это не заговор, не магия, но такая форма служения Богу, которая открывает общение с Ним, разрушающее замкнутость адского существования.
Экзорцизм - составная часть религиозного культа, сущность которого заключается в раскрытии присутствия Бога в нашем мире. Всякое действие, направленное на осознание присутствия Бога, уже есть культ, в широком смысле - вся жизнь человека может стать культом, если она посвящена Богу. Эта интуиция присутствия лежит в основе нашего мира, сообщая ему реальность, и лишь когда ощущение присутствия утрачивается, человек создает суррогатные замены ему - те самые определенности, которые собирают картину мира. В этом смысле реальный мир открывает религиозный культ, а привычный нам космос является лишь секуляризацией культа.
Специфика экзорцизма, выделяющая его среди прочих религиозных практик, заключается в том, что он не только раскрывает интуицию присутствия Бога, но также предполагает целенаправленные действия на отражение настроя адских миров.
Экзорцизм начинается с устранения первопричины духовной болезни - согласия человека на искушение, что достигается через таинство покаяния, в котором человек отказывается среди прочих своих грехов и от тех искушений, которые привели его к духовной болезни. Однако не всегда самому человеку ясно, в чем же состоит его согласие на искушение, ведь пока он духовно зависим от психического паразита, ему очень трудно распознать внушение, если же он одержим - то и вовсе невозможно. Чтобы выявить первопричину, нужно предварительно провести анализ симптоматики духовного заболевания. Все разнообразие духовных болезней направлено на определенные человеческие слабости и потому поддается классификации. Если известны симптомы болезни и характер больного, его слабости и проблемы, то можно выделить внушаемые ему чуждые помыслы, среди которых принципиально важно выявить центральный, согласие на который и сделало возможным дальнейшие внушения.
Разумеется, экзорцист сам должен уметь распознавать попытки внушения, направленные на него, которые непременно будут предприняты во время ритуала. Внутреннее желание провести экзорцизм и возникающее при этом воодушевление является симптомом неготовности экзорциста. Экзорцизм - тяжелая работа по освобождению от психических паразитов, браться за которую очень неприятно. Разве процесс травли тараканов может вызывать радостное воодушевление? Это просто труд, который приходиться совершать. Так же следует понимать и экзорцизм, с той лишь поправкой, что во время его проведения внушается сильное желание отказаться от работы, отвлечься на другое, а любая слабость экзорциста будет многократно увеличена. Поэтому экзорцист должен отрешиться от всех своих эмоций, иметь нерушимое намерение служить Богу и исполнить его волю при любых обстоятельствах. Он не имеет права думать даже о результате экзорцизма, целиком полагаясь в этом на волю Божию, и ничего не должен получать за свою работу.
Если экзорцисту не удается выявить центральный помысел, и перед началом экзорцизма он предлагает человеку отречься от вторичных внушений, то это, как правило, ведет к непониманию, недовольству или агрессии со стороны искушаемого. Больной, как правило, быстро находит себе оправдание и замыкается, а проводимый ритуал экзорцизма не дает никакого эффекта либо же ухудшает состояние больного. Именно поэтому экзорцизм нельзя проводить когда угодно и кому угодно без действительного понимания всей сложности ситуации.
Если же экзорцист выявляет первичное искушение и предлагает отречься от него, то реакция больного будет иной: сначала - сильное агрессивное сопротивление. Но это сопротивление не способно прибегнуть к психологическим приемам защиты, которые имеют место в случае ошибочной подмены первичного искушения вторичным; больной не может оправдываться, приводить готовые аргументы, он переживает скорее шок, и его агрессия заходит в тупик, а затем надламывается. В этот момент усилием воли больной способен взглянуть на ситуацию по-другому, и все его представления, вызванные вторичными внушениями, рассыпаются.
Если экзорцист не священник и не может провести таинство покаяния, то больному можно предложить повторить отречение от сатаны, которое он произносил в момент крещения, добавив к нему отречения от конкретных искушений и грехов.
Второй этап экзорцизма заключается в раскрытии интуиции присутствия Бога. Он предполагает обращение к Богу и ходатайствующие молитвы к Деве Марии, Архангелам и святым.
Третий этап экзорцизма состоит в разрушении настроя адского мира. Он предполагает прямые заклинания от имени Бога, направленные на отражение любого демонического воздействия.
Заключение экзорцизма предполагает обращенность к Богу вместе с исцеленным, которая состоит в благодарственных молитвах или, в более широком смысле, в изменении образа жизни исцеленного и его воцерковление, знаменующее его окончательное освобождение от воздействия адского мира и возвращение в реальный мир.
В случае одержимости больной просто не в состоянии пройти таинство покаяния или чин отречения, поэтому необходимо предварительно привести его в чувство. Начало чтения заклинаний экзорцизма вызывает у одержимого истеричный припадок, в момент которого его сознание и сознание психического вампира расслаиваются. Утрачивая в момент припадка контроль над телом, больной начинает видеть со стороны ту чуждую ему силу, которая действует в его теле автономно и которая была раньше ему незаметна. В этот момент появляется шанс достучаться до сознания больного и мобилизовать его на сопротивление. Таким образом, предварительное проведение экзорцизма помогает временно связать психического паразита, что позволяет провести таинство покаяния и отречения от внушений, предваряющее основную часть экзорцизма.
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 |