../../Феноменология страдания

Введение

При феноменологическом описании страдания необходимо сразу оговорить сферу описания - содержание внутреннего жизненного мира человека. Меня здесь интересует сам феноменологический механизм, делающий страдание возможным, обусловленность факта страдания самой структурой жизненного процесса, составляющего внутренний мир человека, а не какие-либо внешние причины страдания: социальные, экономические, семейные и т.п. Сам внешний повод страдания при анализе должен быть вынесен за скобки вместе со всем содержанием "объективного мира".

Это предполагает рассмотрение содержания жизненного процесса как потока явлений, каждое из которых есть то, чем оно является, при отвлечении от ее возможной обусловленности "вещью-самой-по-себе".

При подобной феноменологической редукции вещь дана нам как эйдический феномен, ноэматически постигаемый ноэзисом, и как значимость, постигаемая эмоцией. Получив исходное содержание феноменологической психологии, Э.Гуссерль совершает вторую редукцию к чистому эйдическому содержанию, получая трансцендентальную феноменологию. Однако, поскольку страдания открываются лишь в конкретном содержании жизненного процесса как потока эмоционально-ситуационных переживаний, то, дабы феноменологически описать его, я должен отвлечься не от ценностно-значимостной стороны явления, но от его эйдического содержания, отвлечься от его понятийно-смысловой структуры, сосредоточив свой анализ непосредственно на переживаниях.

Выделенную таким образом ценностно-значимостную структуру жизненного процесса, интенционально раскрываемую в переживаниях, эмоциях, можно рассматривать в двух аспектах:

1) Как отражение исключенного из рассмотрения предметно-смыслового содержания, воспроизводящее его структуру с центром - Эго, и прочими ценностными центрами, определяющими свое значение через отношение к Эго. Этот аспект эмоционально-значимостной стороны жизненного процесса я определяю через введение понятий "эгометрический масштаб" и "тензор пассионарных векторов".

2) Как нечто первичное по отношению к предметно-смысловому содержанию, определенное независимо от него, как эмоционально-ситуативный поток переживаний, не предполагающий никакого абстрактно-логического содержания вне себя, никакой предзаданной предметной области. Описание этого потока достигается через редукцию предметно-смыслового содержания, которое мы понимаем как предзаданное непосредственному переживанию. В этом случае редуцируется само Эго, а самосознание в этом потоке, в качестве единственно возможной формы восприятия, самоотождествляет себя со всем этим жизненным потоком, т.е. со всем своим жизненным миром.

В реальной жизни мы наблюдаем совмещение этих двух аспектов эмоционально-значимостной стороны жизненного процесса, которое ведет к их взаимоотрицанию, выражающемуся в страдании.

1. Эгометрический масштаб

Значимость каждого явления определяется для человека отношением к его Эго. Сравним два случая, когда человек наблюдает, как другой оказался в смешной ситуации, и когда оказался в точно таком же положении. Структура этих двух ситуаций одна и та же, однако первая вызовет в нем веселое возбуждение, другая повергнет его в уныние. Одно и то же явление, таким образом, обретает разную значимость в зависимости от характера отношения к его Эго. Эго, таким образом, есть центр, по отношению к которому определяется значимость явления. Этот центр, определяющий значимость, я обозначу как Центр Собственной Важности. При его отсутствии человек воспринимал бы описанные выше ситуации как равнозначные.

Помимо Центра Собственной Важности можно выделить и другие центры важности, по отношению к которым также определяется значимость тех или иных явлений. В качестве центра важности могут выступать жизненные задачи, которые ставит перед собой человек: благополучие семьи, воспитание детей, творческая самореализация; предмет стремлений человека: предмет его любви, идея, служению которой он решил посвятить всего себя; объекты его страстей: богатство, слава, власть и т.п. Эти центры важности в отношении к Центру Собственной Важности определяют ценность всех вещей и событий. Систему ценностей, задаваемую центром важности и Центром Собственной Важности, можно обозначить как эгометрическую ось. Значимость любого явления будет определяться в соответствии с мерой и нормой, заданной эгометрической осью.

Совокупность эгометрических осей, пересекающихся в Центре Собственной Важности, задает эгометрический масштаб личности. В соответствии с эгометрическим масштабом человек оценивает себя и других, находит смысл жизни, радуется или расстраивается по поводу тех или иных событий, стремится или избегает тех или иных вещей. Эгометрические оси определяют, таким образом, качественную сторону значимости, нанесенный же на них масштаб, как мера и норма оценки явления, определяет его степень значимости.

Одномерный человек измеряет себя и содержание всей своей жизни в отношении лишь к одному центру важности. Он может быть фанатиком той или иной идеи, рабом той или иной страсти: жадности, властолюбия и т.п.; может предстать потерявшим от любви голову, забывшим все на свете, а может оказаться хорошим семьянином, посвятившим всю свою жизнь обеспечению домашнего комфорта.

Когда все устремления направлены на что то одно, по отношению к которому определяется значимость всего содержания жизни, то даже самое малое препятствие, возникающее по направлению к центру важности, оборачивается для человека глобальной жизненной катастрофой, утратой смысла жизни, трагедией внутренне опустошенного существования, искушающего самоуничтожением.

Многомерный человек, чей эгометрический масштаб определен несколькими осями, не воспринимает фатально какую-либо жизненную неудачу, ибо всегда имеет возможность перенести свои устремления на другой центр важности. Например, он может увлечься политикой после семейной неудачи, или посвятить себя свободному творчеству после краха политической карьеры.

Чем мельче эгометрический масштаб, тем большую ценность приобретают для человека бытовые мелочи, события обыденной жизни. Радость удачной покупки, отчаяние из-за потерянного кошелька - всякие сильные чувства из-за пустяка захлестывают всего человека, обусловленные мелким эгометрическим масштабом, но чем крупнее масштаб, тем труднее вывести из равновесия этого человека подобными мелочами.

Ориентация на глобальные ценности общечеловеческого значения, на цели мирового масштаба, на высшие духовные идеалы задают крупный эгометрический масштаб, в котором частные жизненные ценности теряют свое значение. Человек перестает замечать обыденное, перестает придавать значение всему, что нивелируется на фоне его высших устремлений.

Эгометрический масштаб, задавая значимость каждого момента человеческой жизни, определяет направленность человека на эту значимость в эмоциональном, чувственном, волевом или каком-либо другом аспекте. Эта направленность есть определенная эгометрическим масштабом интенция, которая высветляет из процесса жизненного становления конкретный феномен. Феномен - содержательный момент нашей жизни - является вместе с тем моментом интенции и не существует вне ее.

Таким образом, эгометрический масштаб, задавая систему интенций, задает через нее феноменальное содержание жизни.

Эгометрический масштаб определяет систему описания мира, которую можно выразить математически. Если мы определим конкретную интенцию по отношению к эгометрическим осям как пассионарный вектор, то всю систему интенций можем описать в виде тензора пассионарных векторов. Все становление жизненного процесса может быть описано через интенциональные акты в виде тензора. Выражение содержания жизни через тензор более высокого порядка позволяет учитывать противоречивость и изменчивость человеческих чувств. Изменение самого эгометрического масштаба сразу меняет все значения тензора, отражая изменение содержания жизни при изменении системы ценностей.

Таким образом, если эгометрический масштаб задает ценностную сторону жизни, то тензор пассионарных векторов описывает фактическое содержание жизни, определяя значение конкретных интенций, высветляющих содержательные моменты: реальные события или вещи.

2. Феноменологическая редукция предметной области

1. Феноменологическая редукция, благодаря которой вычленяется поток эмоционально-ситуационных переживаний как таковой, вне отношения к какому-либо предзаданному содержанию (которое переструктурирует поток), предполагает редукцию всех идеальных форм, всех абстракций и всей предметной области вместе с законами ее функционирования, которая накладывается на непосредственное содержание жизни.

2. Для совершения подобной редукции необходим критерий редуцирования, в качестве которого я предлагаю значимость: "Значимо все что существует, и существует все, что значимо". Для человека определенную значимость имеет стакан воды в ситуации, когда ему хочется пить, но вода-вообще, вода сама по себе вне конкретного жизненного контекста никакой значимости не представляет, в связи с чем мы должны подвергнуть редукции все смыслы, отвлеченные от конкретных ситуаций, а вместе с ними всю понятийную и предметную сферу - весь мир вещей самих по себе, предшествующих своей включенности в какую-либо конкретную ситуацию.

Точно также мы должны подвергнуть редукции царство идеальных законов. Для человека может иметь значимость конкретное яблоко, упавшее на голову, но закон всемирного тяготения безотносительно к какой-либо конкретной ситуации значимости иметь не может.

Вместе с редуцированием всех математических, логических, физических законов мы должны подвергнуть редукции и саму каузальность как причинно-следственную взаимосвязь предметной области, принцип ее функционирования вместе с редукцией самой этой предметной области.

3. В результате редукции остается континуальный поток ситуаций, интенционально раскрываемый в своем содержании, который можно обозначить как жизненный процесс или просто - жизнь.

Все содержание этого жизненного процесса интенционально, т.е. открывается в интенциях как значимость. Значимость обнаруживается как значимость только в направленности на себя, вне этой направленности не может быть никакой значимости самой по себе. Иными словами, значимость существует благодаря интенции на себя. Интенция также не существует сама по себе, она всегда "интенция на...", в данном случае - на значимость. Иначе говоря, интенция и значимость существуют друг в друге, как два модуса одного и того же содержательного момента жизненного процесса.

4. Весь континуальный поток ситуаций, жизнь как целое, имеет значимость. Человек может любить жизнь, быть разочарован в жизни, обижен на жизнь и т.д. Интенцию на жизнь как на целое, я буду называть жизненной интенцией.

Эта жизненная интенция мотивирует частные интенции на ситуации, которые вычленяются из континуального потока как значимости. Интенцию, направленную на ситуацию, я буду называть ситуативной интенцией.

Ситуативная интенция, в свою очередь, мотивирует интенции, высветляющие значимостное содержание внутри ситуации как мозаику феноменов. Интенцию на отдельный феномен внутри ситуации я буду называть внутриситуативной интенцией.

Эти три уровня интенционального содержания не следует воспринимать как следующие один за другим, но как проникающие один в другой, как соприсутствующие и обнаруживающиеся все вместе в каждой конкретной ситуации, которая, с одной стороны, высветляет в себе через мотивированные ею внутриситуативные интенции феноменальное содержание, с другой стороны - сама определяется в контексте жизненной интенции, которая обнаруживается в каждой ситуации как более общая значимость, по отношению к которой определяются все другие ситуативные и внутриситуативные значимости.

Отношение общей значимости к частной можно представить как контекст частной. Так, если человек обижен на жизнь, то эта значимость жизни будет определять и контекст значимости каждой ситуации, которая ему будет представляться в трагическом свете. Если же он, наоборот, восхищен жизнью, то будет с легкостью принимать и самые трудные ситуации. Более общая интенция значимостным образом присутствует в более частной, например, интенция разочарования в жизни будет мотивировать интенции пассивности и апатичности в конкретных ситуациях, которые будут выражать в себе эту более общую значимость разочарования.

5. Теперь следует показать отличие феноменального содержания, высветляемого в ситуации, от того предметного содержания, которое подвергнуто нами редукции.

1) Феномен, высветляемый в ситуации, не существует вне ее, предмет же предзадан ситуации и в ситуацию только "попадает".

2) Феномен всегда значим и, как значимость, открывается в интенции на него. Предмет же может пониматься как существующий сам по себе, и в этом качестве никакой значимости не имеет, значимость же он обретает, оказываясь в конкретных ситуациях.

3) Предмет может иметь разные значимости в разных ситуациях, феномен же сам является значимостью. Если предметно-логическое мышление может выделит в разных ситуациях один и тот же предмет, например, стакан воды в ситуации, когда человек хочет пить, и когда он не хочет, то при редукции предметно-логического содержания, стакан воды в первой ситуации будет совершенно иным феноменом, нежели стакан воды в другой ситуации, ибо в контексте первой ситуации он имеет принципиально иную значимость.

6. Определив, таким образом, отношения феномена и ситуации, можно перейти к описанию самого перехода из одной ситуации в другую.

Сам процесс можно описать так: ситуативная интенция, высветляющая саму ситуацию, мотивирует внутриситуативные интенции, которые высветляют конкретное феноменальное содержание этой ситуации. Среди них выделяется одна из интенций, направленная на частный феномен, которая начинает по иному мотивировать внутриситуативные интенции, в результате чего они переструктурируются по отношению к этой интенции таким образом, что она будет определять ситуацию, задающую их контекст, отрицая вместе с тем ту ситуацию, в которой она сама порождена, как погрузившуюся в прошлое.

Если говорить более кратко, то это есть переход внутриситуативной интенции на статус ситуативной при вытеснении мотивирующей ее ситуативной интенции в прошлое.

Например, человек вышел погулять. Интенция на ситуацию (желание гулять) высветляет феноменальное многообразие: улицу, прохожих, вывески магазинов и т.д. Одна из внутриситуативных интенций высветляет такой феномен (например, внезапно начавшийся дождь), который переструктурирует все другие феномены таким образом, что они оказываются в новой ситуации, определенной этой интенцией, получающей, в связи с этим, ситуативный статус (в данном случае, интенции - скрыться от дождя).

7. Интенция всегда высветляет какую-либо значимость, которая является содержанием интенции. Помимо этой содержательной значимости интенции можно выделить и внутреннюю значимость, составляющую внутреннее положительное содержание интенции как некий волевой акт направленности. Эта внутренняя значимость сама может быть представлена в двух аспектах:

1) Само по себе волевое усилие, выражающееся в интенции, волевое напряжение.

2) Самоопределение воли, предшествующее своей актуализации в этом усилии, которое составляет то положительное содержание, которое открывается в интенции наряду с содержанием, на которое она направлена, как некое внутреннее чувство, сопровождающее внешнюю явленость.

Помимо прочего, интенция обладает и своей модальностью, определяющей ее отношение к другим интенциям, ее связь со всем прочим содержанием жизни, которая может выступать как удаленность, близость, ожидаемость, важность, вероятность, страдательность, активность и т.д. Эта модальность может определять интенцию как ретенцию (т.е. направленность на непосредственно прошедшее) и как протенцию (направленность на непосредственно предстоящее), что определяет восприятие движения времени.

8. Теперь следует сказать об изменении жизневосприятия при такой редукции предметной области, которая выражается прежде всего в редукции собственного эго.

Каждая новая ситуация определяет новое феноменальное содержание. Отдельный феномен уходит в прошлое вместе с ситуацией, уступая место новому феномену. В связи с этим и явленость собственного тела в каждой новой ситуации будет выступать как новый феномен.

Например, в ситуации, когда человек умывается, тело будет совсем иным феноменом, нежели когда он читает лекцию, когда он смотрит на себя - иным, нежели когда лежит с закрытыми глазами, когда ощущает чужой взгляд - иным, чем когда он один. Иными словами, тело распадается на поток разнообразных феноменов, определяемый сменой ситуаций. Тело само по себе, вне ситуации, редуцируется вместе с редуцированием предметной области.

Подобно тому, как невозможным становится самоотождествление с телом, невозможно самоотождествление ни с сознанием, ни с психикой, ибо их содержание тем более определяется каждый раз по новому в новой ситуации.

Невозможно самоотождествление и с каким-либо понятием, ибо все понятия редуцированы.

Таким образом, само Эго, как некий центр, тоже подвергается редукции, ибо его не с чем отождествить, его можно лишь растворить во всем жизненном процессе, через самоотождествление со всем содержанием жизненного мира. В этом аспекте формулы "Меня нет" и "Я есть все" одинаково верно выражают идею растворения Эго в мире.

9. Эта редукция, осуществленная как такое изменение мировосприятия, которое изменяет и структуру личности, ведет к разрушению эгометрического масштаба. Однако в реальности мы наблюдаем сосуществование систем значимостей, определяемых эгометрическим масштабом и континуальным потоком ситуаций, который мы вычленили в виде самостоятельной сферы путем редукции, но который, как правило, не выступает в виде самостоятельной сферы, но представлен лишь как частный аспект мироописания, определяющий его фактическую сторону, но переструктурированный в соответствии с идеальными формами, заданной предметной областью и эгометрическим масштабом.

В случае же, когда интенционально высветляемые значимости жизненного процесса приходят в противоречие с предзаданными ценностями и принципами, его переструктурирующими, возникает страдание. В связи с этим редукция предметной области имеет не только гносеологический смысл, но и смысл жизненно-практический, как способ освобождения от страданий и достижения эвдаймонии.

10. Можно подвести итоги сказанному. Интенции бывают трех видов: жизненная, ситуативная и внутриситуативная, имеют модальность, содержательную и внутреннюю значимость, а также значимость, определенную контекстом более общей интенции, мотивирующей более частную.

Также следует говорить, что феномен, ситуация и жизненный процесс должны иметь свою содержательную значимость и значимость, определенную характером интенции на них. Для жизненного процесса содержательной значимостью явится сам поток ситуаций, для ситуации - мозаика феноменов, высветляемых в ней.

Для жизневосприятия, определенного эгометрическим масштабом, на значимостные аспекты интенций, феноменов и ситуаций должна быть наложена еще и эгометрическая значимость.

3. Страдание

Страдание я собираюсь рассмотреть как взаимоотрицание различных аспектов значимости, которые я должен выделить и свести воедино для дальнейшего анализа.

Из феноменологического анализа жизненного процесса ясно, что феномены, выявляемые интенцией как значимости, раскрывают свою значимость в разных аспектах. Во-первых, феномен определяется в соответствии с эгометрическим масштабом, в результате чего можно выделить в нем в качестве самостоятельного аспекта эгометрическую значимость. Во-вторых, он выражает в себе значимость направленной на него интенции, задающей ситуацию и мотивирующей внутриситуативную интенцию, в которой он проявляется. Эту значимость феномена обозначу как интенциональную. В-третьих, жизненная интенция на весь континуальный поток ситуаций проявляется в каждой частной интенции, мотивированной ею, и через это воплощает свою значимость и в каждом отдельном феномене. Выделение значимостного аспекта в феномене, в котором воплощается значимость всего континуального потока ситуаций, жизни как таковой, я обозначу как жизненную значимость феномена.

Помимо прочего, феномен должен иметь и свою собственную содержательную значимость наряду со всеми прочими значимостными аспектами, выделенными выше.

Феноменальный поток человек воспринимает не как фантасмагорию или галлюцинацию, но как несущий в себе определенное реально-жизненное содержание. Это выражается в чувстве реальности, в ощущении присутствия в конкретном феномене инобытийной жизни. Весь феноменальный поток должен являть собой внутреннюю жизнь Другого.

Внутреннее содержание высветляемого в интенции феномена - это точка соприкосновения жизненного бытия человека с жизненным бытием Другого, точка воплощения энергии бытия Другого в бытии человека. Совокупность инобытийных воплощений в бытии человека и составляет поток феноменов, которые человек высветляет через интенции на них.

Этот содержательный аспект феномена я обозначу как символическую значимость феномена.

Подобно этому и ситуация имеет эгометрическую значимость, интенциональную, жизненную, в которой воплощается ценностное значение для человека жизни как таковой, и содержательную, которая определяется как значимость той мозаики феноменов, которую она в себе высветляет.

Также и жизнь, как единый жизненный процесс всего содержания внутреннего мира человека, должна иметь свою интенциональную значимость, эгометрическую, и содержательную, которая определяется как значимость всех ситуаций, составляющих единый континуальный поток.

Любая интенция, как направленность на какое-либо содержание, определяющее ее содержательную значимость, должна, помимо прочего, иметь еще эгометрическую значимость (выступая при этом в качестве пассионарного вектора), и внутреннюю значимость, определенную содержанием самоопределения воли, вызвавшую эту интенцию к существованию. Первичность этого самоопределения по отношению к содержанию жизненного процесса, эгометрическому масштабу и любому мироописанию, структурирующему жизненный мир, проявляется в чувстве свободы, раскрывающей положительное содержание, которое и составляет внутреннюю значимость интенции.

Помимо прочего, каждая интенция воплощает в себе значимость более общей интенции, мотивирующей данную: интенция на ситуацию имеет жизненную значимость, а интенция на феномен - жизненную и ситуативную.

Поскольку интенция на феномен имеет пять значимостных аспектов, то в соответствии с ними и интенциональная значимость феномена может быть представлена в пяти аспектах: эгометрично-интенциональном, ситуативно-интенциональном, внутренно-интенциональном и жизненно-интенциональном, а содержательная значимость интенции на феномен, в свою очередь, будет выражать значимостные аспекты феномена, благодаря чему мы получаем эгометрично-содержательный аспект, интенционально-содержательный и символико-содержательный.

Подобным образом можно проделать анализ и других содержательных значимостей применительно к ситуативной интенции, жизненной интенции, ситуации и жизни, однако, продемонстрировав методологический подход, я не буду углубляться в это, поскольку выработанный язык описания вполне позволяет перейти собственно к феноменологическому анализу страдания.

Сведу воедино все выделенные мной аспекты значимости:

значимость жизненной интенции
1) внутренняя
2) жизненно-содержательная
3) эгометричная

значимость интенции на ситуацию
1) внутренняя
2) жизненная
3) ситуативно-содержательная
4) эгометричная

значимость интенции на феномен
1) внутренняя
2) жизненная
3) ситуативная
4) эгометричная
5) феноменально-содержательная
а) эгометрично-содержательная
б) интенционально-содержательная
в) символико-содержательная значимость феномена

значимость феномена
1) жизненная
2) символическая
3) эгометричная
4) интенциональная
а) эгометрично-интенциональная
б) ситуативно-интенциональная
в) внутренно-интенциональная
г) содержательно-интенциональная
д) жизнено-интенциональная

значимость ситуации
1) жизненная
2) содержательная
3) эгометричная
4) интенциональная
а) внутренно-интенциональная
б) жизненно-интенциональная
в) содержательно-интенциональная
г) эгометрично-интенциональная

значимость жизни
1) содержательная
2) эгометричная
3) интенциональная
а) внутренно-интенциональная
б) содержательно-интенциональная
в) эгометрично-интенциональная

Беглого ознакомления с этой таблицей достаточно, чтобы понять ее неполноту. Однако выработанного языка описания достаточно, чтобы перейти к анализу страдания.

Прежде всего следует оговориться, что страдания не следует сводить к отрицательным эмоциям и ощущениям самим по себе: страху, боли и т.п., ибо последние есть просто самоочевидности, данные как факт в феноменальном потоке, и не более того; страданием же будет момент отрицания какого-либо жизненного содержания, мотивированное этими эмоциями и ощущениями, а в данном примере (интенции страха и боли) - как отрицание содержательной значимости, высветляемой в них, что выражается в стремлении избежать чего-либо. Момент жизненного процесса, который отрицается в этом стремлении, выступает по отношению к прочему содержанию как страдание.

В связи с таким пониманием можно описать не только страдание, определенное взаимоотрицанием интенции и содержательного момента, но и взаимоотрицанием разных значимостных аспектов ситуации и жизненного процесса как такового, которое, в этом случае, оказывается заложенным в самой структуре этого жизненного процесса, а не есть нечто обусловленное отдельными случайными интенциями.

Рассмотреть моменты взаимоотрицания через взаимоотрицания всех аспектов мне сейчас не представляется возможным из-за бесконечности такой работы, но для того чтобы задать методологию феноменологического описания, я выделю для анализа три значимостных аспекта ситуации и жизненного процесса - эгометричную значимость, интенциональную (значимость интенции на ситуацию или жизненный процесс) и содержательную(значимость мозаики феноменов ситуации или содержания континуального потока ситуаций).

Если эти три аспекта значимости соответствуют друг другу, то мы наблюдаем полное душевное равновесие или внутреннюю гармонию. Если значимость подчеркивается отношением к другой завышенной значимости, то это проявляется обычно в положительных чувствах, если же заниженная значимость воспринимается как не соответствующая степени значимости, определяемой в связи с ней - то это чаще всего выражается в отрицательных переживаниях, переходящих в страдание, противопоставление же значимостей обуславливает наиболее высокое напряжение страдания.

Один значимостный аспект может превосходить другой либо потому, что его значимость повышена, либо потому, что значимость другого занижена. Сама же завышенная или заниженная значимость есть не более чем самоочевидность феноменального потока, не несущая в себе положительного или отрицательного смысла, мотивирует же она приятные или неприятные ощущения лишь в отношении к другим значимостным аспектам.

Далее я предлагаю рассмотреть сопоставление значимостных аспектов для случая, где значимость соотносится с повышенной, что определяет положительные чувства, и с заниженной, что определяет отрицательные чувства (исключение составляет заниженность эгометрической значимости, не несущая в себе отрицательного смысла).

1) Интенциональная значимость превосходит содержательную.

Иными словами, направленность человека на достижение чего-либо преобладает над фактическим содержанием. Это проявляется в целеустремленности человека. Для него умение добиваться, достигать, важнее конечного результата. Сказанное верно для случая, если интенциональная значимость повышена именно в ее внутренне-интенциональном аспекте, в другом случае мы встречаем очень эмоционального человека, который легко переходит в повышенное возбуждение даже из-за незначительных обстоятельств.

2) Содержательная повышенная значимость превосходит интенциональную.

Это случай, когда человеку, даже при небольшом усилии открывается богатство содержания ситуации, что можно выразить в изумлении. Если же речь идет о сопоставлении значимостных аспектов не ситуации, а жизни, то это чувство можно было бы назвать "благоговением перед жизнью".

3) Эгометричная повышенная значимость превосходит и интенциональную значимость, и содержательную. (Эгометричная повышенная значимость не означает большого масштаба, но лишь большую значимость, которая может быть определена и мелким масштабом).

Применительно к ситуации - мы обнаруживаем четкую убежденность человека в правоте своих действий, которую не может поколебать ни содержание ситуации, ни эмоции. Применительно же к жизни - мы обнаруживаем человека с твердыми жизненными принципами и уверенностью в осмысленности жизни, что легко может переходить в фанатизм. Однако разочарование в своих жизненных ценностях такой человек переживает особо трагично.

4) Содержательная повышенная значимость превосходит эгометричную.

Случай, когда человеку открывается богатство и самоценность ситуации или жизни в целом, независимо от его жизненных принципов. Это можно охарактеризовать как бескорыстное восхищение.

5) Интенциональная повышенная значимость превосходит эгометричную.

Пример, когда эмоциональная жизнь устремленная в общее русло, например, творческая деятельность, захватывает человека полностью, заставляя забыть про свои жизненные установки, ломая тем самым эгометрический масштаб. Творческий подъем - одно из проявлений такого соотношения значимостных аспектов, которое может выражаться и в другой какой-либо страстной самозабвенности.

6) Интенциональная значимость превосходит заниженную содержательную.

Это проявляется в чувстве разочарования, ибо реальность всегда оказывается беднее ожидаемого. Иногда это может выражаться в зацикленности как безуспешных и бесконечных усилиях добиваться невозможного для себя. Рассмотренное в отношении жизни как таковой, такое соотношение значимостей порождает образ человека-неудачника, человека, нереализовавшего себя.

7) Содержательная значимость превосходит заниженную интенциональную.

Примером является человек, полностью подчиненный внешним обстоятельствам, легко меняющий свои убеждения с их изменением, за что порой его называют "флюгером". Этот человек полностью отдался на произвол течения жизни, не предпринимая усилий что-либо улучшить в своем положении. Иногда он сознает трагичность своей неспособности к поступку, что выражается, когда речь идет о ситуации, - в его застенчивости, смущении; если же речь идет о жизни в целом - в убежденности в собственной неполноценности и неспособности на что-либо.

8) Эгометричная значимость превосходит заниженную содержательную.

Это случай, когда реальное положение дел не соответствует ценностям, обусловленными центрами важности человека; если речь идет о ситуации - порождает огорчения, например, когда его маленькая зарплата не соответствует важности обеспечения семейного комфорта, когда он встречает легкомысленность у человека, в руках которого находятся важные дела и т.п. Если речь идет о жизни - это выражается в постоянном и стойком убеждении несамодостаточности содержания жизни, чувстве обделенности жизнью, которая не соответствует тем задачам и ценностям, которые предъявляет ей человек.

9) И содержательная, и интенциональная значимость превосходит заниженную эгометричную.

В этом случае человек чувствует освобождение от установок и требований, предъявляемых к его содержанию жизни. Жизненное содержание предстает как самоценное. Такой человек полностью отдается во власть феноменального потока, каждый момент которого предстает ему самоценным и несоотносимым с какими-либо другими центрами важности или ценностями, ими обусловленными. Это можно обозначить как феноменалистическое восприятие жизни.

10) Эгометричная значимость превосходит заниженную интенциональную.

Это проявляется в неспособности человека добиваться решения задач, обусловленных его системой ценностей, что может выражаться в апатии, в неудовлетворенности собой, собственным слабоволием, что в конечном счете проявляется в усталости от жизни, как усталости от предъявляемых ему требований, выполнить которые он не в состоянии.

Если речь идет о противопоставлении значимостных аспектов, ведущих к их взаимному отрицанию, к неприятию моментов жизненного процесса, то это всегда проявляется как страдание.

Если интенциональная значимость феномена противополагается его символико-содержательной, то такой феномен воспринимается как чуждый, не соответствующий стремлению и ожиданию. Вместе с этим он теряет и свой символичный характер, призванный выражать в себе присутствие жизни Другого. Феномен опустошается, превращаясь в произвольный и бессмысленный факт. Это ощущение, распространенное на весь феноменальный поток, выражается в чувстве пустотности и чуждости жизни.

Противопоставление интенциональной и содержательной значимости приводит к страданию как неприятию бессмысленного содержания жизни; к тоске, заложенной в структуре интенциональных переживаний, и в мучительности, заложенной в структуре содержательно-значимостных аспектов жизни.

Если эгометричная значимость феномена обособляется и противополагается его интенциональной и содержательной значимости, то она может выступить в виде самостоятельного квазифеномена - воображаемого феномена, на который переносятся характеристики и отношения феномена, включенного в жизненный процесс, в результате чего последний отрицается. Это выделение квазифеномена обусловлено тем, что эгометричная значимость интенции, при чрезмерной зависимости от центра важности, выделяется в самостоятельную интенцию, направленную не на жизненное содержание, а на абстрактную ценность, обусловленную центром важности. При абстрагировании таких пассионарных векторов от конкретного жизненного описания создается квазиописание жизни, которое антагонично реальному ее содержанию.

Это, в свою очередь, приводит к тотальному неприятию жизни как целому, и в то же время оставляет неудовлетворенность квазиописанием, поскольку оно лишено конкретного жизненного содержания. Это выражается в ощущении полного внутреннего распада, где любое содержательное проявление жизни воспринимается как страдание в силу своей противопоставленности квазиописанию, - полный экзистенциальный вакуум - чувство бессмысленности самого существования. Такое страдание я обозначу как тотальное страдание.

В связи с этим можно выделить три уровня страдания:

1) Ситуативное страдание - локализованное в конкретной ситуации.
2) Жизненное страдание - которое носит универсальный для жизни характер, наличествует в каждой ситуации, но тем не менее остается внутри самого жизненного процесса.
3) Тотальное страдание - которое связано с неприятием жизненного процесса как такового в связи с подменой его квазиописанием. Это страдание не в ситуации, и даже не в каком-либо содержании жизни вообще, но в самом существовании.

4. Ирония

Иронию можно определить как двойное восприятие: с позиции, с которой явление предстает трагичным, и с метапозиции, с которой это же явление не кажется трагичным. Совмещение этих двух восприятий, играющее разными системами значимостей, накладывая их одну на другую, оборачивающее значимости на противоположные, и воспринимается как смешное. Ирония, таким образом, это такая игра значимостями, при которой обусловленное ими чувство страдания отрицается смешным, и поэтому в данном изложении необходимо рассмотреть иронию как момент преодоления страдания.

Можно выделить четыре уровня понимания иронии:

1) Обыденная ирония, обусловленная метапозицией внутри жизненного потока.
2) Ирония, обусловленная метапозицией, которая отвлекается от конкретного содержания жизненного потока.
3) Ирония, обусловленная метапозицией, которая исключает из себя сам этот жизненный поток.
4) Ирония, обусловленная метапозицией, которая предполагает преображение и полное утверждение жизненного процесса - утверждение полноты жизни.

Примером обыденной иронии может служить человек, который смеется над товарищем, попавшим в глупую ситуацию. Комичным ему кажется переворачивание трагичности ситуации, в ее эгометричной соотнесенности с Центром Собственной Важности товарища, с точки зрения Эго смеющегося над ним человека. Эго этого человека выступает метапозицией по отношению к позиции Эго товарища, попавшего в трагичную ситуацию. Однако, если смеющийся человек сам оказывается в подобной ситуации, то в этом случае метапозиция и позиция совпадут в Эго, и то, что ранее веселило этого человека вызовет в нем глубокое огорчение.

Примером перехода на метапозицию, которая отвлекается от конкретного жизненного содержания может служить стоическое возвышение над судьбой или неоплатоническое созерцание вечных сущностей.

Сталкиваясь с самыми непредсказуемыми и трагичными подарками судьбы, стоик переосмысляет ситуацию с точки зрения высшего Разума или абсолютного Блага таким образом, что она перестает быть трагичной. Для неоплатоника же трагизм нашей жизни - это лишь несовершенное выражение во времени ее вечного прообраза, при созерцании которого перестает восприниматься и этот трагизм.

Двойное восприятие, в котором трагичное не есть трагичное - есть скрытая ирония, скрытая потому, что она не доступна тому, кто не сумел осуществить в себе идеал мудреца, и потому не может быть сообщена простому человеку.

В качестве метапозиции, обуславливающей третий вид иронии, может выступить безличный Абсолют брахманистов, в котором совпадает до полной неразличимости все содержание жизни, или буддиская нирвана.

Жизнь есть страдание, но с точки зрения метапозиции жизнь не есть жизнь, а потому страдание не есть страдание. Высшее раскрытие этой иронии - в шуньяваде и в китайских школах хуаянь и чань.

"Таковость" ("татхата"), с точки зрения которой все есть пустота, не отрицает противоположную точку зрения - с которой жизнь предстает нам реальной. Сансара не препятствует нирване, а нирвана - сансаре, и вместе с тем - это одно и то же. Это обуславливает двойное зрение - с позиции осуществления освобождения и с позиции пребывания в колесе перерождений. Совмещение этих позиций и есть ирония.

И, наконец, возможна метапозиция с точки зрения абсолютной Воли - Воли Бога, который может все, даже небывшее сделать бывшим. Эта метапозиция открывается через доверие этой Воле - через веру, с точки зрения которой любая абсурдность бытия содержит в себе залог преодоления собственной абсурдности через совершенное и полное раскрытие содержания, через преображение в вечности, в которой все содержание временной жизни не только не теряется, но и раскрывается в тех своих нереализованных во времени потенциях, нереализованность которых воспринимал человек как трагизм жизни.

Ни один содержательный момент данной жизни с точки зрения жизни вечной не может быть утерян, а потому с этой метапозиции не может быть никаких безвозвратных утрат и неосуществимых надежд. Это есть высшее напряжение иронии, которое не только не принижает и не нивелирует содержание жизни, что можно наблюдать на предшествующих ей ступенях, но, наоборот, утверждает ее в такой полноте, в которой обретают подлинный смысл даже самые незначительные ее моменты.

5. Трансперсональное страдание

Трансперсональное страдание открывается как следствие расширения границ жизненного мира через включение в него трансперсонального по отношению к нему содержания - содержания жизненного мира Другого. Это расширение есть внутривидение, которое следует отличать от ясновидения и сверхвидения.

Ясновидение есть видение удаленных в пространстве и во времени предметов без посредства органов ощущения. Ясновидение открывает то, что может быть постигнуто обычным восприятием в принципе, но которым невозможно воспользоваться в данном случае из-за слабости органа ощущения или удаленности предмета. Содержание, открываемое в ясновидении, качественно ничем не отличается от содержания, воспринимаемого посредством органов ощущений.

Сверхвидение - это видение предметов, которые принципиально никогда не могут быть восприняты обычными органами ощущений. Это качественное расширение возможностей восприятия, открытие новых "органов ощущений", позволяющих видеть то, что остается за пределами возможностей обычных: видение духовных сущностей, потусторонних сил и т.д.

Общим моментом между обычным восприятием, ясновидением и сверхвидением является то, что они раскрывают лишь внешнюю, феноменальную сторону явления, в качестве которой оно продолжает оставаться во внутренней, субъективной реальности человека, в пределах горизонта его внутреннего жизненного мира, а потому они оставаются частными моментами становления внутреннего жизненного процесса человека, не выводя за его пределы. Выйти за границы собственного жизненного становления означает, вместе с тем, непосредственное вхождение во внутренний жизненный мир Другого, увидеть Другого изнутри - осуществить внутривидение - что является расширением внутреннего горизонта человека через включение в него содержания внутреннего мира Другого.

Символическая значимость феномена указывает, что весь феноменальный поток как таковой является границей между внутренним бытием человека (его самобытием) и внутренним миром Другого (инобытием). Граница эта пребывает в становлении в соответствии со становлением феноменального потока, формируясь в соответствии с актами воли человека (энергиями его самобытия), встречающимися с действием воли Другого, при этом обнаружение в этой встрече Другого выражается в виде символического характера феномена, включенного в жизненный процесс человека.

Но встает вопрос, если воля, соприкасаясь с волей Другого, определяет феноменальное содержание как свою границу, то как возможен выход за пределы этой границы? Для ответа на этот вопрос необходимо разграничить понятия энергии самобытия как воли и энергии самобытия как созерцания, где под энергией будем понимать всякое действие, всякое проявление вовне, которое представляет собой такой частный модус самобытия, в котором присутствует все самобытие как целое.

Энергия как воля раскрывается как такое самообнаружение в феномене, которое выступает в качестве утверждения себя для Другого, воздействия на Другого.

Энергия как созерцание есть самообнаружение в феномене без воздействия на него. И если волевая энергия встречает свою границу в воле Другого, то созерцательная энергия не может быть связана такой границей, она должна иметь возможность простираться практически беспредельно, открывая человеку весь мир изнутри.

Но если, как видно исходя из этого, не может быть никакой внешней границы для созерцательной энергии, то невозможность видеть весь мир изнутри может быть объяснена лишь тем, что барьер для созерцательной энергии существует не как внешний, но как внутренний, точнее говоря, определен самой структурированностью жизненного процесса человека, задаваемой идеальными формами и эгометрическим масштабом (структурированностью мироописания человека).

С одной стороны, эгометрический масштаб нивелирует значимость всего содержания, которое не достигается нашими волевыми энергиями, исключая тем самым мотивированность действия созерцательной энергии. С другой стороны, идеальные формы, структурирующие весь жизненный процесс, структурируют проявления созерцательных энергий таким же образом, как и волевых.

В результате созерцательная энергия человека оказывается ограниченной до сферы действия волевой, совпадая с ней в своем проявлении, в следствие чего, человек в своем восприятии оказывается замкнут в границах своего внутреннего жизненного мира. Все внутрибытийное содержание Другого редуцируется, а его внешнее феноменальное проявление объективируется в качестве внешнего предмета в соответствии с идеальными формами, значимость которого низводится до значимости, определенной эгометрическим масштабом. Это объективирование и делает окончательно внутренний феноменальный мир Другого недостижимым для созерцательной энергии.

Способность к внутривидению раскрывается при осуществлении феноменалистической редукции предметной области, понятой не как метод гносеологического анализа, но как изменение структуры собственной личности, как редукцию собственного эго и самоотождествление со всем содержанием внутреннего жизненного мира, со всеми его явлениями, со всем, что воспринимаемо, ожидаемо, воображаемо, когда исчезает всякая противоположность между "Я" и "не-Я", исчезает сам субъект с противостоящим ему объектом.

Феноменалистическая редукция предполагает освобождение жизненного процесса от внешних по отношению к нему принципов структурированности - идеальных форм. Вместе с идеальными формами редуцируется и эгометрический масштаб, что ведет к такому изменению значимостей во внутрижизненном становлении, которое раскрывает каждый его момент как самодостаточный и самоценный.

Спонтанное сочетание феноменов в континуальном потоке ситуаций, через которое осуществляется внутривидение, я называю иероглифом, а спонтанное творчество, направляющее поток ситуаций таким образом, что он раскрывает созерцательную энергию за границы внутреннего жизненного мира - поиском иероглифа.

Спонтанное творчество поиска иероглифа предполагает полное отрешение от каких-либо заданных установок по отношению к непосредственно переживаемому феноменальному потоку, поиск нового изнутри него самого, примером чему может служить самодостаточность эстетической интуиции в художественном творчестве. Так, искусство предполагает такое погружение в феноменальный поток, при котором творческая спонтанность осуществляется внутри него самого, благодаря чему художник открывает такое сочетание феноменов, которое делает их прозрачным для внутривидения, созерцая инобытийно-жизненную сторону как присутствие Другого - другого жизненного мира. Спонтанность выхода за границу внешней феноменальной оформленности переживается как эстетическое чувство, которое не может быть выражено в категориях, относящихся к внутреннему жизненному миру человека, ибо это есть явленность того, что за его пределами.

Другим примером поиска иероглифа может служить чань-буддистская практика достижения просветления в средневековом Китае, как практика такого спонтанного творчества внутри ситуации, которое открывает в ней неожиданное сочетание феноменов, приводящее к просветлению. Это спонтанное творчество может выражаться в криках, ударах палкой, в других самых непредсказуемых действиях, в неожиданной иронической переоценке происходящего, во внезапном переключении внимания с важного на незначительное и обыденное - то есть во всех тех действиях, которые не мотивированы никакой предзаданной установкой. Каждая ситуация понимается как самодовлеющая, вне соотношения с какой-либо системой ценностей или значимостями, отвлеченными от нее самой; и поиск осуществляется внутри нее самой как той истинной реальности, в которой творчество освобождается от всякой ограниченности какими-либо заданными принципами.

Поиском иероглифа, таким образом, будет всякое спонтанное творчество, которое исходит из бескорыстного и непредустановленного погружения в феноменальный поток, при котором каждый его момент, раскрывается как самоценный и освобожденный от любых других, внешних по отношению к нему, оцениваний. Такое спонтанное творчество и разрушает все внутренние барьеры для созерцательной энергии.

Расширение жизненного мира путем включения в себя жизненного мира Другого ведет к тому, что и страдания Другого начинают восприниматься непосредственно, как свои собственные. И первым признаком восприятия трансперсонального страдания являются маяки.

Маяк - это непосредственное и непроизвольное восприятие эмоций и чувств Другого без полного вхождения в его жизненный мир, когда его внутренняя содержательная сторона остается сокрытой. Это уровень транспрсонального страдания, когда человек непосредственно чувствует страдания окружающих, даже если те их и скрывают, чувствует трагичность жизни даже там, где она внешне никак не выражена.

Спонтанное расширение восприимчивости человека может привести к сумасшествию в ситуации, когда он начинает воспринимать маяки беспорядочно и безотносительно к ситуации и к факту присутствия Другого, воспринимать как некие, самостоятельно существующие независимо от него, эмоции, помимо его воли вероломно вторгающиеся в его внутренний жизненный мир, утопляя его в себе и превращая в хаос естественное течение потока феноменов.

У такого человека совершенно немотивированно начинает меняться настроение, приступ веселости может через мгновение смениться приступом глубокой подавленности, скорби, страха, скуки и т.п., и при этом он, как правило, не замечает, что все эти эмоции - не его собственные, переживая их частую смену как страдание, вина за которое ошибочно приписывается собственной жалкой судьбе либо собственной извращенной природе.

Если такая смена настроений осуществляется по несколько раз в минуту, то такой человек предстает находящимся в состоянии бреда. Как только он акцентирует внимание на чем-либо, новое эмоциональное состояние заставляет его переключиться на другое; начиная говорить о чем-либо, он вдруг теряет интерес к этому, и уже с середины предложения перескакивает нановую тему, в результате чего его речь теряет связность. Его поступки становятся непредсказуемыми и произвольными по отношению к ситуации. Его внутренняя личностная целостность начинает разрушаться, и захватывающие его ежемгновенно сменяющиеся переживания взаимоторицаются и отрицают все остальное его жизненное содержание, вызывая тем самым непереносимое страдание. Выведение человека из такого состояния осуществляется, как правило, через затормаживание всей его эмоциональной сферы.

Если же человек не сходит с ума на первом уровне восприятия трансперсонального страдания, то он переходит на следующий уровень, характеризуемый как скитание по внутренним жизненным мирам Других.

В этом случае человеку полностью открывается внутренний жизненный мир присутствующего рядом Другого. Человек стихийно погружается в поток иных жизненных миров. Если же в самой его структуре личности изначально заложено жизненное страдание, то погружение в миры Других временно позволяет ему убежать от себя, забыться, пока он снова не обнаружит себя, но уже в жизненном мире Другого, что подталкивает его искать новое убежище в новом жизненном мире, превращая его в вечного странника среди этих жизненных миров.

Первоначально он глубоко переживает воспринимаемые им новые страдания, однако постепенно их совокупная сила вызывает у него очервствение, при котором каждое индивидуальное страдание кажется ему незначительным и недостойным внимания по сравнению с тем совокупным страданием, которое ему открылось. Он начинает иронично воспринимать абсолютизацию каждым человеком своих мелких страданий в границах своих маленьких жизненных миров, равнодушно наблюдать, как такое абсолютизированное страдание полностью затопляет мирок "маленького человека", но которое тут же теряет свой глобальный характер с трансперсональной точки зрения, скатываясь до статуса мелкой неурядицы.

Скитание по жизненным мирам возможно лишь при полном отказе от всякого оценивания себя, всякого представления о себе, при полном отказе от собственного эго. Ибо эго и является для обычного человека защитным барьером от непереносимых переживаний трансперсонального характера: в случае погружения во внутренний мир Другого человек начинает самоотождествляться и с актом восприятия Другим себя, воспринимать видение другого как свое, что взывает потрясение и полное разочарование в следствие полного несовпадения с привычным восприятием себя. Это является непереносимым для всякого человека, имеющего устойчивое мнение о себе, и в качестве самозащиты от подобного разочарования такой человек стихийно отказывается от внутривидения.

В ослабленной форме, необходимой для элементарного взаимопонимания при общении, способность к внутривидению проявляется у всех. Полная утрата этой способности приводит к тому, что человек теряет способность адекватного восприятия отношения к себе Других, в результате чего, при полном непонимании контекста ситуации, постоянно выставляет себя в глупом виде. Как правило, такая утрата вызывается страхом узнать мнение окружающих о себе. Это порождает своеобразную зацикленность: человек чувствует, что другие считают его "дураком", и потому стремится убежать в свой воображаемый мир, отключая при этом способность воспринимать позицию и видение Другого. Вместе с тем он стремится разрушить фатально складывающееся у Других представление о себе, что заставляет его совершать поступки, несоответствующие ни ему самому, ни ситуации, в которой он находится. И при его полной слепоте к позиции Другого, поступки эти, вместо того, чтобы разрушить уже сложившееся негативное представление, выставляют его в еще более глупом свете, укрепляя сложившееся мнение окружающих. В результате - он еще более замыкается в своем воображаемом мире и подвигается на совершение еще более неадекватных действий.

Причем, выглядя полным идиотом, часто такой человек не уступает по умственным способностям окружающим, идиотом его делает страх воспринять себя с точки зрения другого. Преодоление этого страха позволяет человеку принять себя таким, какой он есть, преодолев тем самым собственную зацикленность.

Обычный же человек находится где-то посередине между возможностью воспринимать другого изнутри и полным отсутствием внутривидения, что позволяет ему, с одной стороны, избегать трансперсонального страдания, а с другой - не выглядеть полным идиотом.

Абсолютное страдание открывается лишь в религиозной жизни. По мере стяжания божественной благодати человек открывает в себе любовь к ближнему, а вместе с ней и внутривидение. Уподобление Богу влечет снятие ограничений и для созерцательной энергии человека, весь мир открывается ему изнутри, а вместе с ним открывается и совокупное страдание мира - абсолютное страдание.

Но для святого это страдание ценностно осмыслено, и он и не может и не хочет от него отказаться, даже если оно предстает ему совсем непереносимым, в отличие от грешника, который всегда стремится избежать своих личных страданий.

Принятие этого абсолютного страдания и есть внутренний подвиг, осуществляемый человеком при вступлении в вечную жизнь. Будучи не эгоцентриованным, это страдание абсолютно превосходит индивидуальное эгоцентрированное страдание человека, ибо вся его бесконечность жизни просто не может быть соотнесена с каким-либо эго.

Замыкание в своих внутрибытийных страданиях, даже если они затопляют собой весь внутренний мир, служит для человека спасительной защитой от страдания абсолютного, к которому он еще не готов. А потому, хотя обреченный на вечную муку и абсолютизирует свое личное страдание, оно остается эгоцентрированным и не способно охватить бесконечность страдания спасенного - страдания, не связанного с его личным эго, страдания за весь тварный мир.

Но вступившему в вечную жизнь перенести это страдание как раз и позволяет отсутствие эгоцентрированности и какой-либо искусственной абсолютизации, понимание положительной ценности этого страдания, а также Божия благодать, которую он научается принимать по мере своего духовного роста.

6. Ограничение как защита от страданий

Из анализа трансперсонального страдания видно, что ограничение нашей способности к внутривидению есть самозащита от трансперсонального страдания. Искусственное расширение сознания (допустим, при помощи химических средств) у неподготовленного человека обрекает его на непереносимые страдания, что может закончиться сумасшествием и распадом личности. Использование наркотических средств для этого - губительно, причем любое измененное состояние, вызванное этим путем, не имеет никакого значения для духовного развития, ибо исключает волевое конторолирование этого изменения, а вместе с этим - внутреннюю дисциплину и обучение.

Можно сказать и так: человеку открывается ровно столько, сколько он может перенести, расширение возможностей восприятия должно быть связано с внутренней собранностью и волевым напряжением готовности принять большее страдание. Попытка же форсировать расширение своих созерцательных возможностей также опасна, как опасно обучение ребенка сверхвидению, в котором ему мог бы открыться мир демонов. С другой стороны, естественный духовный рост влечет за собой столь же естественное расширение возможностей человека без всяких искусственных средств.

Подобно тому, как ограничение наших созерцательных возможностей защищает нас от страдания, ограничение наших телесных возможностей, тленность нашего тела как таковая, с его несовершенством, болезнями, старением, хотя и привносит с собой малые страдания, защищает нас от страданий более сильных.

Мироописание человека, определенное идеальными формами и эгометрическим масштабом, задает искусственную систему ценностей, отвлеченную от непосредственного жизненного содержания. Сильное влечение к этим ценностям есть страсть, являющая собой влечение к небытию, поскольку реальное жизненное содержание оторвано от этой ценности.

Страсть, таким образом, есть самообман, иллюзия, которая приводит к противопоставлению сущностного содержания человека и его волевой энергии. Это противопоставление и выражает надлом человеческой воли, которая имеет тенденцию склоняться к небытию, к иллюзорным ценностям (славе, богатству, власти, предметам сладострастия и т.п.), если это не преодолевается специальным усилием.

Страсти человека вносят внутренний разлад в его жизненный процесс, влекут разочарования и страдания. Бесконечная сила страсти влекла бы за собой и бесконечное страдание, однако сила наших страстей ограничена немощью нашего тела, ослабляющего волю-к-страсти, что выражается в физической усталости от собственных страстей и временному отдохновению от страданий, которые они влекут.

Воскресение в нетленном теле, устраняющее всякое несовершенство тела, и вместе с ним - телесные ограничения, явится для страстного человека адским наказанием. Чревоугодник, например, окончательно замкнется и забудется в своем плотском наслаждении. Сладострастник будет оставаться вечно неудовлетворенным. Маленькая страсть, которой грешил человек, разрастается до бесконечности после преодоления телесных ограничений и, по мере вступления в вечную жизнь, противопоставится всему прочему содержанию вечной жизни, приведет к неприятию его, отрицанию как нечто чуждого, порождая страдание, вызванное этим неприятием, что и является вечным наказанием.

Отсрочка воскресения - это снисхождение к нашему несовершенству, которая отпускает время для восстановления целостности нашей воли, благодаря которой мы сможем принять все содержание вечной жизни.

Это восстановление воли осуществляется через духовное делание, аскезу и духовное трезвение, обращенность своих влечение не вовне, но внутрь себя, собирание их в сердце, что порождает гармонию жизненного мира, которая выражается в том, что каждая интенция будет не противопоставляться другим (как противопоставляется страсть всему остальному), но воплощать в себе все другие интенции, когда каждый содержательный момент жизни будет воплощать все содержание жизненного мира в целом.

Обретение внутренней целостности через аскезу - это не отрешение от содержания собственного мира, но, наоборот, утверждение его в органическом единстве. Таким образом, наше внешнее ограничение отдаляет нас от внешнего, наше же внутреннее самоограничение, наоборот, приближает, позволяя это внешнее постичь.

Карпицкий Н.Н.,