../../Диалектика человеческого бытия (6) Глава IV

Глава четвертая
Самоотрицание в становлении человеческого бытия

1. Грехопадение

Во второй части «Диалектики мифа» А.Ф.Лосев планировал показать грехопадение как необходимый диалектический момент абсолютной мифологии, но этот замысел, к сожалению, так и не был воплощен. Сам же теологический догмат о грехопадении имеет огромное философское значение, он позволяет философу исходить не из норм фактического состояния мира, которое интуитивно отвергается человеком как состояние противоестественное, но из норм бытия должного, учитывая грехопадение как момент искажения этого должного бытия. Эта позиция, помимо своего эвристического значения, имеет то преимущество над альтернативной позицией, что соответствует изначальной интуиции человека, которого сколько бы мы ни убеждали, что его страдания, его смерть, его разочарования - есть естественные законы природы и общества, он все равно будет воспринимать это как некое извращение, как недолжное, как нарушение истинного состояния бытия.

Это различие между бытием должным, предполагаемым диалектической необходимостью и открытым в изначальной интуиции человека, и бытием искаженным, содержащем собственное самоотрицание, предполагается русской философской традицией. Так, В.В.Зеньковский различает естественное бытие и норму бытия: «В природе все естественно, если сливать понятие естественности и фактического положения,- но не все в природе естественно в свете нормы, вложенной в каждое отдельное бытие»^[1], «...слово Божие есть норма для бытия,- и, как творческая сила, эта норма сохраняет свою силу и сейчас, но в природе шли и идут не только процессы здравого развития, но и болезненных искривлений»^[2].

Примером философской системы, исходящей в своих основополаганиях из принципов бытия должного, и лишь с учетом грехопадения как дополнительного условия объясняющего состояние нынешнего бытия, является философия Н.О.Лосского с его учением о различении Царства гармонии или Царства Духа и Царства вражды или душевно-материального Царства^[3].

Прообраз этой системы мы находим в девятом и десятом чтениях о Богочеловечестве В.С.Соловьева, хотя и не свободный от ошибки, которая заключается в том, что В.С.Соловьев, дабы спасти эволюционную теорию, предположил существование первичного падения Софии до реального падения Адама^[4], хотя для всякого непредвзятого рассудка самоочевидно, что мир пал только через человека и именно через человека.

Понимание грехопадения как эгоистического замыкания в себе, как нарушение принципа консубстанциальности (любви в онтологическом понимании этого слова), практически общепринято в русской философии, к чему присоединяюсь и я.

Грехопадение есть отрицание любви как живого тождества, т.е. принципа воплощения своего бытия в бытии другого. Грехопадение - замыкание внутри горизонта собственного самобытия, противополагание себя миру как внешнему и отрицание внутреннего тождества с ним.

Бытие человека как тварное может существовать лишь в своей причастности бытию нетварному через любовь к Богу. Любовь к Богу есть сила, на которой зиждется самобытие человека, и с актом противопоставления Богу, выразившимся в грехопадении человека, было утеряно совершенство его бытия.

Но полной обособленности от Бога быть не может, ибо это означало бы полное прекращение существования, и потому человек вынужден влачить свою жизнь где-то между бытием и небытием, существуя в той мере, в какой в его душе скрыто продолжает тлеть искра любви к Тому, на Ком держится всякая жизнь, и не существуя в той мере, в какой он противопоставляет себя Богу.

Противопоставление как отрицание внутреннего единства должно вызвать и взаимоограничение, но поскольку в противопоставлении человек не может ограничить Бога, то он ограничивает только себя. Грехопадение не порождает нового бытия - это отрицание совершенства того бытия, которое сотворено было Богом, превратив его в то жалкое полусуществование, которое мы наблюдаем в эмпирической жизни.

Грехопадение как самозамыкание в себе есть обособление самобытия от инобытия, а значит, и от аспекта их взаимопроникновения - тела. Тело человека противополагается ему в результате грехопадения как внешний объект. Обретя автономию от человеческого самобытия, тело начинает ограничивать, подчинять себе человека. Сила обособления, наличествующая в теле, есть его биологическая природа, которая начинает подчинять себе содержание внутренней жизни человека. «Действительно, все мы еще облечены в те «коженные ризы», которыми, по выходе из рая, Бог покрыл Адама и Еву. Они - биологическое. подвластное смертной необходимости условие, ставшее по вине человека новым законом существования земного космоса»^[5].

Но в той мере. в какой тело обособляется от самобытия, оно теряет онтологическую основу своего существования, что ведет к его саморазрушению, которое эмпирически выражается в тленности тела: в подверженности болезням, старению, разрушающему внешнему физическому воздействию и смерти. Тленность тела есть неизбежное следствие его биологической природы как выражения автономного бытия, которую в более широком смысле можно назвать материальной природой. «В то же время окружающий мир, выйдя из повиновения человеку, стал врагом его тела. Результатом всего этого явилось болезненность телесного состава, постепенное расстройство его сил и, наконец, совершенное разложение на свои составные элементы через факт смерти, т.е. превращение (возвращение) в землю, из которой был создан человек.

Наряду с этим телесный состав человека, предназначенный быть органом души и служебным орудием в ее идеальном развитии, при расстройстве сил духа оказался сам влияющим на душу, заставляющим ее увлекаться телесными инстинктами... Это увлекает дух в телесные страсти и делает его рабом собственного тела, жалким исполнителем его низменных страстей, рабом того, что само должно быть послушным орудием духа в его жизни»^[6].

Естественный порядок вещей требует подчинение низшего высшему, однако в результате грехопадения, как пишет В.Н.Лосский, он был нарушен и высшее оказалось в зависимости от низшего: «Дух должен был жить Богом, душа - духом, тело - душой. Но дух начинает паразитировать на душе... Душа, в свою очередь, становится паразитом тела - поднимаются страсти. И, наконец, тело становится паразитом земной вселенной, убивает, чтобы питаться, и так обретает смерть»^[7].

Адам, съев плод древа познания добра и зла, устыдился тела лишь тогда, когда начал понимать его как обособленную сущность, и первоначальная функция одежды, согласно книге Бытия, заключалась в ограждении этой обособленности от сущности мира. Отрицательное воздействие на тело, от которого призвана защитить одежда (подверженность холоду, зною, сырости) возникло после факта облачения в нее, который и является первопричиной этого.

Итак, мы видим двойную зависимость человека от биологической природы: зависимость самого тела, выраженная в подверженности голоду, жажде, усталости и т.п., и зависимость от подверженности тела другим внешним воздействиям на него. Можно говорит о третьем виде зависимости от тела, которая порождена утратой телом своей символической сущности, что заставляет воспринимать другого человека как внешний объект и порождает зависимость, но не только биологическую, а и социальную.

Смысл тела - в символической явленности самобытия, но в результате грехопадения оно тускнеет, перестает пропускать через себя свет внутренней жизни, теряет прозрачность для видения человека изнутри, что эмпирически выражается как безобразное, отталкивающее. «Грех -разрушительная сила - и прежде всего для своего носителя; даже физически грех потемняет, искажает лицо человека»^[8]. Уродство - это внешнее искажение символической природы тела, безобразность -это разрыв между внутренним содержанием и внешней явленностью.

Человек в той мере безобразен, в какой автономная природа тела затмевает свет его внутреннего бытия, и в той мере красив, в какой воплощает в себе внутреннее бытие. Нельзя любить человека через независимую от него сущность не будучи фетишистом (в этом плане материализм опровергается возможностью эротической любви), но можно любить через ту сущность, в которой воплощен весь человек, которая тождественна его самобытию. Любовь - сила, побеждающая обособленность тела и преображающая его.

Под воздействием обезображивающей природы видение жизни самобытия подменяется его отождествлением с некой абстракцией - предметом, находящимся в определенной системе отношения с другими предметами. Человек уподобляется вещи, а общество - муравейнику: и через систему внешних отношений не видно ни внутренней жизни человека, ни внутреннего единства человека с миром.

И хотя от самозамкнувшегося субъекта скрыто единство мира, у него остается тоска по нему, тоска, которая может воплотиться в стремлении насильственно объединить мир.

Это характерно для людей с сильной волей, которая вырождается при условии эгоистического самозамыкания в себе. Из воли как аспекта любви она превращается в волю-к-власти, жизненным воплощением которой является пахан.

Пахан - это человек, обладающий способностью силой воли навязать другому человеку любую социальную роль. Пахан видит мир не иначе как совокупность противоборствующих начал, и хотя он чувствует неправду этого состояния, мыслить преображение мира он не может. Все что он может сделать - это подчинить противоборствующие начала своей воле, и тем самым создать для себя иллюзию единства мира. Отсюда вытекает болезненность реагирования пахана на всякую попытку покушения на эту иллюзию, покушение на беспредельность осуществления его воли-к-власти.

В историческом масштабе воплощением такого паханства является большевизм, суть его - в попытке подавить ощущение недолжности нынешнего состояния мира насильственным его объединением в единый социальный механизм во имя идеи светлого будущего. Цель большевизма -навязать каждому свою роль в спектакле строительства коммунизма. От человека требуется, чтобы он не просто выполнял свою роль, но и верил в нее. Мыслепреступление - покушение на столь хрупкое единство мира, внесение разрушающего начала в социальный механизм. И поэтому с точки зрения большевизма уничтожению должен подвергаться не только тот, кто отказывается играть роль, но и тот, кто играет не искренне. Конечный смысл - торжество власти ради власти.

Соответственно, воля-к-власти вызывает противодействующую ей силу -волю-к-защите-от-власти, выражающуюся в стремлении человека оградить себя, дабы в его мирок не проникал посторонний, создать личное жизненное пространство, в котором он жил бы по свои законам, не претерпевая воздействия извне. Разные элементы человеческой культуры могут брать на себя функции границы собственного жизненного пространства, как в духовном, так и в чисто пространственном плане: мораль, право, этикет, одежда, жилище, определенное время суток - все то, что защищает человека от воздействия чужой воли.

Стремление отстоять право на собственное жизненное пространство предполагает соглашение, предусматривающее такое право за другими, т.е. выработку общих норм, обязательных для всех участников соглашения. Эти нормы, абсолютизировавшись, подчиняют человека себе, превращают его в регулируемую функцию организма. В соответствии с этими нормами вырабатывается стереотип среднего человека, подчиняющего волю конкретных людей. Оспорить его власть мешает страх перед общественным осуждением.

Социальная зависимость человека определяется либо волей-к-власти, воплощенной в паханстве, либо в воле-к-защите-от-власти, воплощенной в стереотипе среднего человека. Обоим этим началам противостоит аристократизм, суть которого в том, что принципы жизни человека не произвол одного и не производная от общества, но индивидуальны для каждого человека соответственно его духу, врожденны, и никто не может ни отменить их, ни подменить. Аристократизм заключается в свободе и от произвола деспота, и от диктата толпы.

2. Калургия

Калургия - преображающая сила красоты, через которую человек воздействует на мир, преодолевая обособленность самобытия.

Красота - та область феноменального мира, за которым проступает мир ноуменальный, за внешним - внутреннее. Телесное человеку в той мере предстает красивым, в какой через него открывается внутренний мир другого, и безобразным в той мере, в какой обособленность телесного от собственного самобытия затмевает видение внутреннего мира.

Состояние красоты и безобразия - это выражения отношения между самобытием и инобытием - отношение внутреннего единства и отношение обособленности. Следовательно, созерцание красоты и созерцание безобразия есть силы, которые меняют отношение между самобытием и инобытием.

В той мере, в какой я за телесным вижу безобразное, в той же мере я усиливаю обособленность телесного, усиливаю его биологическую антиэстетическую природу, которая ведет к разрушению тела. «Но поврежденность бытия сказалась не менее сильно и остро в эстетической основе бытия. Здесь естественно выступает с полной силой некая биологическая функция эстетической стороны в бытии, связанность этой стороны с творческой силой, вложенной в бытие»^[9]. Видение безобразного есть разрушительная сила.

Но в той мере, в какой я за обособленным, безобразным, вижу красоту, открываю за телесной явленностью внутреннюю жизнь, в той же мере я онтологически преодолеваю безобразное, снимаю обособление тела от самобытия. Созерцание красоты - эта сила, вытесняющая из тела его биологическую и антиэстетическую природу, возвращая ему первозданную истинность и символичность. Созерцание красоты - это сила преображающая мир.

Преображающее воздействие на другого и на мир в целом я называю калургией.

Калургируя, мы изменяем мир, но сила калургии встречает сопротивление в эгоистической обособленности, поэтому в реальной жизни калургия достигает не полного преображения, но лишь частичное, в соответствии с нашей силой или нашей слабостью. С помощью калургии мы можем облегчить душевную тяжесть другого, освободиться от болезни тела, как проявления неполноценности телесного бытия, но конечной целью калургии должна быть полная победа над смертью, утверждение такой полноты телесного существования всех существ, когда тело откроется как тождество человека со всеми как совершенный символ не подверженный разрушению, через который можно открыть внутренний мир другого изнутри, расширить свой внутренний мир, включив в него внутренние миры всех существ тварного бытия. В этом переживании всех внутри себя и открывается истинная полнота личной жизни, полнота личности, открывающая свой истинный смысл во всеединстве со всеми личностями.

Так, в работе «Красота в природе» В.С.Соловьев определяет красоту как движущую силу эволюции через утверждения всеединства в материальном, в работе «Общий смысл искусства» он говорит о красоте как о превращении физической жизни в духовную, утверждении и увековечивании чего-либо с точки зрения его окончательного состояния в свете будущего века, и, наконец, в «Жизненной драме Платона», связывая красоту с эросом, В.С.Соловьев говорит об окончательном утверждении нетленности плоти посредством ее силы^[10].

Преображение телесного бытия мира должно вести к преодолению ограничений накладываемых временем и пространством. Об вечном становлении как освобождении от всех ограничений времени я сказал ранее достаточно, теперь же я должен сказать о преображении пространства, перерастании его в пространство калургическое.

Воплощение воли в инобытии как становление тела предполагает и становление пространства как становление оформленности тела. Пространство - постоянно формирующаяся граница инобытийного и иноэнергийного оформления. Следовательно, пространство формируется волей и подчинено принципу, выражающему символическую природу тела -эстетическому принципу. В акте созерцания пространство должно перестраиваться так, чтобы наиболее полно выразить красоту.

Но обособление тела в грехопадении создало то эмпирическое пространство, принципам которого мы подчинены, которое представляет собой систему ограничений, наложенных на истинное пространство, т.е. на пространство калургическое.

Эмпирическое пространство перспективно в смысле предзаданной совокупности ограничений нашего восприятия. Калургическое пространство не предзаданно восприятию, но само формируется восприятием согласно эстетическому принципу. Первичность калургического пространства по отношению к перспективному подтверждается врожденным стремлением ребенка рисовать нарушая законы перспективы. О смысле нарушения перспективы в изобразительном искусстве подробно изложено в «Обратной перспективе» П.Флоренского^[11].

Можно обобщить: перспективное пространство предзадано телесному аспекту существования человека и подчиняет его в соответствии со своей предзаданной трехмерной структурой. Но эта предзаданность есть результат телесного обособления. Калургическое пространство не предзадано, но само формируеся телесным аспектом существования человека, оно перестраивается согласно эстетическим и волевым интенциям человека и не ставит никаких непреодолимых границ для его выражения.

Интерпретация пространства как безграничного протяжения, задающего местоположения тел, возникла, согласно О.Шпенглеру, в Новое Время. «Наше бесконечное пространство, о реальности существования которого, по-видимому, не приходится тратить лишних слов, не существовало для античного человека. Он даже не мог его себе представить»^[12]. «Это ощущение /телесности -Н.К./, перенесенное в более обширные области, порождает в качестве противоположности хаосу космос, внешний мир античной души, гармонический распорядок всех заключенных в соответствующие границы осязаемо-наличных отдельных предметов. Сумма таких предметов и есть вселенная. Промежуток между ними, наше преисполненное пафосом высокого символа мировое пространство есть ничто, меон. Протяженность для античных людей значит телесность, для нас - пространство, в котором отдельные предметы «являются» функцией»^[13].

Иначе говоря, новоевропеец мыслит пространство как систему координат, задающих местоположение тела; античный грек - как телесную оформленность. Для него само пространство есть момент выражения тела. Но, как мы обнаруживаем эту идею в ее философском оформлении (наиболее очевидно - в платоновской традиции, хотя это характерно для всей древнегреческой философии), тело определяется ноуменальным началом: эйдосом, формой, логосом, нусом, и независимость вечной ноуменальной сферы от сферы душевной и космической и определяет статичный характер пространства.

Христианское сознание, усмотрев причину зла в изломе воли, перенесло центр человека с разума на сердце. И когда я говорю, в соответствии с христианским осмыслением неоплатонизма, о теле как выражении воли человека, а не неизменной идеи, то я подчеркиваю динамичный характер калургического пространства, зависящий от человеческой воли.

При окончательном освобождении от последствий грехопадения, человек сам будет задавать пространство собственной жизни и определять его внутреннюю структуру. Калургическое пространство обладает такой внутренней структурной подчиненностью воле и перестраивается в соответствии с ее модусами, но его подвижность определяется не произволом, а соответствующими эстетическими принципами, то есть в соответствии с принципом красоты.

Перспективное пространство соотносится с калургическим также как время соотносится с вечностью: является сущностно одним, однако первое представляет систему ограничений, наложенных на это единое содержание, которые обусловлены немощью изломленной в грехопадении воли.

Преображение пространства есть обнаружение истинного состояния пространства через преодоление излома собственной воли, что окончательно осуществиться лишь по воскресению. И поскольку воскресший человек сам будет определять пространство собственного существования, то это многослойное структурно неоднородное калургическое пространство вместит на нашей земле всех когда-либо живших людей.

О структурности пространства много пишет А.Ф.Лосев. П.А.Флоренский дал геометрическое обоснование «мнимого» пространства внутри пространства наблюдаемого, то есть выразил идею многослойности пространства^[14].

В работе «Смысл любви» В.С.Соловьев говорит о победе над пространственной непроницаемостью как о задаче мирового процесса^[15]. В.С.Соловьев прав, считая, что нынешнее состояние пространства есть следствие грехопадения и требует своего преображения, но это преображение предполагает не взаимопроницаемость всех тел (такое понимание исключает само тело из преображенного пространства, ибо проницаемо лишь бестелесное), но зависимость структуры пространства от одушевляющего тело начала.

Так, можно вновь обратиться к эпизоду появления Христа перед апостолами в замкнутом помещении. Согласно пониманию преображенного пространства В.С.Соловьевым, Христос должен был бы пройти сквозь стену - что само по себе звучит нелепо; согласно моему пониманию калургического пространства - Христос актом своей воли соотнес пространственное выражение своего тела с пространственным телесным выражением апостолов.

Калургическое пространство предполагает преодоление всякой пространственной обособленности, в том числе и обособленности разных аспектов существования человека: земного и загробного.

Если сила калургии не достаточна для того, чтобы пробиться сквозь замкнутость самобытия другого, то и в этом случае калургирующий утверждает для другого калургическое пространство, благодаря чему последний сам в последствии сможет преодолеть собственную ограниченность.

| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 |

Карпицкий Н.Н.,