Вдоволь пообщавшись со своим Одиночеством, сижу в бистро на Вильнюсском автовокзале. Вся Литва готовится к «свадьбе» с Евросоюзом - везде ремонт, а здесь, в бистро, уют, тепло, тихая музыка и доброжелание. Бирштонас остался без меня, частицу этого принеманского уголка я увожу с собой, и уезжаю снова чуть-чуть другая.
Да, я не обрела железной уверенности от пребывания в этом месте и это хорошо. Есть в чем сомневаться дальше. В этот раз мало мне было аистов и лебедей, и много было одиночества. Купила недорогую бижутерию - серьги бабуле, моей свекрови. Хочу увидеть ее детскую радость.
Вспоминаю праздник в Литве - День Государства. В пик торжественных мероприятий я стояла на своем перепутье. По центральной улице Каунаса шли духовые оркестры, один за другим. Марши, марши, марши… А вокруг стояли люди, улыбаясь, поздравляя друг друга, бурно приветствуя очередной оркестр. Когда пошли, блистая выправкой, молодые военные музыканты у меня откуда-то изнутри проросло и прорвалось рыдание, и я заплакала этими внезапными слезами, сдерживая всхлипы.
Мне было жаль нас, русских в Эстонии, жаль русских в России. Почему мы так разъединены, так разрозненны? Почему мы так скептичны, циничны? Мы - русские, давно разучились так слушать духовые оркестры, так подпевать этим старым мелодиям, как литовцы в Каунасе. Я увидела это непостижимое единение целого народа. И я была одна. Где-то очень глубоко. И слезы были такие настоящие, такие естественные. Я поражалась этому своему переживанию и в то же время радовалась ему.
Молодая пара вдруг преподнесла мне цветы - белые крупные ромашки. Приятная неожиданность вернула мне меня - я чувствующая и чувствительная. Я есть, я - здесь, я - живая. И в эту минуту не хотелось, глотая слезы, делать вид, что у меня железная воля, что у меня сухие глаза. И захотелось поделиться своими чувствами. Поэтому и пишу сразу, по свежим следам этих слез, этих движений и оголений моей души.
Сегодня, в очередной раз я убедилась, что постоянная моя зависимость от свободы сопровождает меня по жизни.
- Где вы хотите сидеть? У окна? - уточнила кассир аэропорта.
- Нет. Лучше у прохода.
Мой спонтанный ответ был, как я это осознаю, связан хотя бы с частичной свободой передвижения. Как же я боюсь притеснений, думалось мне позже. И в каких же «камерах» своей души я так насиделась, что до сих пор боюсь закрытых дверей?
Если же о другой свободе, то меня всегда пугают и напрягают вынужденные обещания что-то сделать, долги и долженствования. Чем мне теснее, тем я чаще «выхожу из себя» и нарушаю границы Других, и занимаю чужое место, и становлюсь очень уязвимой.
Земля уже далеко и низко, день солнечный, а я пишу. Маленький «Фокер» летит, все места заняты. Одно из них - законное мое. Час до Гамбурга, а я лечу с моим Одиночеством и с Ирвином Яломом («Мамочка и смысл жизни»). Находки в трепетной близости с собой иногда поражают меня, иногда в катарсисе я плачу (слезы в Каунасе). Сейчас, в воздухе, я умиротворена. Немецкий «колобок» Саша, ровесник моей внучки, умиляет меня своей настоящностью бытия. И я сама внутри в таком естественном «здесь и сейчас» регрессе, что могла бы поребячиться вместе с ним. Представила, и стало смешно. Улыбаемся вместе с соседом, каждый о своем.
Думаю об иронии судьбы своей… Не отложился, слава Богу, и не сложился «булыжник» рассудочности во мне. А причудливые камушки творческой непредсказуемости ветры, дожди и стужа только шлифуют, не превращая их в песок обыденности. И не рвется связь с Матерью Землей, а иначе, откуда бы я силы брала. Сверху, от Неба, редко получаю подмогу - оттуда заслужить труднее. А просить еще не научилась (оправдываюсь).
Была опасность, и был соблазн нести и дальше мое раздражение по отношению к моей матери. Стыдилась я ее самопрядных самодельных нарядов, когда училась в школе, да и дальше тоже. Стыдилась маленького нашего дома, с его низкими окошками, когда после танцев в клубе стояла «с провожатым» возле палисадника из ивового прута. И очень завидовала при этом подругам, у которых были просторные дома, а в них телевизоры, казенная мебель и много чего еще. Стеснялась ее фанатичной приверженности к старой вере, ее пристрастия к псалмам и богоугодным ритуалам.
Вспоминается «смешное» из детства. Престольный праздник. Идет моленная служба в доме одной из верующих женщин, все в черных платках , а точнее - в платах по плечам, то стройно читают по большой книге в железных заклепках, то поют, при этом стройно творя поклоны. А нас, детей, посадили на русскую печку, за занавеску. Тихо сидеть - наша главная задача. Мы расшалились, кто-то из нас, не помню, чтобы это была я, свалился вниз с воплями, прямо на немощную бабушку. А та, не могла молиться стоя, сидела возле печки на кровати, и когда это произошло, то только открещивалась от «живого дара сверху» как от нечистой силы. Нам от этого было еще веселее. И в то же время боязно. Потом старшая по молению женщина отхлестала нас небольно «лестовкой» - это рукодельные четки, сшитые из материала, для отсчета поклонов и молитв у староверов.
Конечно, не все было так весело, так безоблачно в той поре жизни. Мать, вдова, поднимающая нас двоих одна, а между мной и сестрой схоронившая семерых детей, только в вере и находила отдохновение, уверенность и силу для выживания. Тогда я ревновала мать к чужим людям. Мне казалось, что она всех любит, кроме меня. Это сейчас до меня, наконец, доходит, что смирное до угодливости (как мне тогда казалось) общение с чужими - способ защиты и приспосабливания к ежедневным терниям в жизни вдовы. Может быть, на меня и не хватало любви. А может быть, мать по-своему любила, без сюсюканий и слов об этом. Трудно судить. Если только анализировать, чтобы не повторять и не повторяться в сегодняшних отношениях со своими детьми, взрослыми и такими разными.
Спит моя мама. Спит моя сестра вечным сном. А я, после своей репетиции ухода в такой сон, смелее думаю об этом, смелее пишу. Прошло уже четыре года, как все было. Сегодня вспоминается приятная прохлада подушки в реанимации на Марья- Мыза в Тартусской клинике. Как покойно было на душе, а какое доверие к миру и к окружающим людям. Все имело право быть. Возвращение к жизненным обязанностям в мир открывало возможность увидеть его как в первый раз. И была радость. Много познавания на другой глубине. Разуму понятно, что все неоднозначно, что люди так многогранны, а тут - сердцем узнала. Дети мои - с совестью, с тревогой и заботой, добрые и человечные. Муж мой - много значит для меня и живет для меня. Чаша весов в прошлом увиделась так - его сторона весомее. Было чувство вины. Теперь же обновилось желание жить и делать больше для него. Как часть моего вклада в сегодняшнее - школа терпения и смирения в общении со свекровью. Ей уже за 80. Неизбежные трудные уроки, неизбывная бесконечность. И удивление, и юмор в том, как сильна натура человеческая. Нет-нет, да и прорвется сквозь тьму беспамятства у старого человека удаль и кураж, как в молодости. А сколько там, в глубине сил нереализованных. Вот и просится эта сила, чтобы успеть хоть как-то проявиться.
Продолжая свои паутинные заметки, мне сегодня как-то по-новому радостно лететь из Гамбурга и возвращаться домой. По-другому, нежели раньше - из Бирштонаса или из России. Хочу с нетерпением при встрече разглядеть своего мужа, внимательно, от морщинки к морщинке. Хочу видеть моих старших родных «пасек» (человек в вечном движении - вологодское словечко), дочку и внучку. Хочу обнять бабулю. Хочу сесть около компика «Джона», заглянуть в почту. От гостевания в Германии много чего есть, но пока еще «из-за леса деревьев не видно». Ярко и уже отстоялось приключение в пивбаре в Гамбурге (День Рождения у приятеля моего зятя). Это когда юрист Наташа с Алтая, услышав мою вологодскую речь, прилипла к нашей компании, как завороженная. Смешно и легко было. Что-то возникло в общении моментально, с первых фраз. Подходила и подходила к нам, спрашивала о жизни в Эстонии, восхищалась то моим именем, то открытостью моей. Что именно так притягивало молодую и красивую жительницу алтайского края ко мне, я не узнаю никогда. А вспоминать приятно.
Посещение магазинов вначале - как свидетельство «хотенья» жить и радоваться жизни. Потом этого было уже недостаточно. Хотелось общения с землей, с природой, с немецкой культурой и творчеством. Неприятный осадок остался от посещения Бат-Пермонта. Много притворства и экзальтации в том доме. Зато сам городок просто очарователен. Немецкая Швейцария. И почему эта пара затмила от меня красоту земли, на которой они живут? Это уже явно моя проблема. Разберусь потом.
Самое главное, я выдержала экзамен общения с детьми - с дочерью и зятем. Точнее, с дочерью. В таком плотном пространственном бытии были волны или приступы «многости», и для нее, и для меня. Выпустив пар по каким-то несогласьям, выговорившись, мы снова без опаски сближались. Ведь это же моя дочь. Конечно, я не затрагивала темы, которые бы мне хотелось обсудить с ней, и не задавала вопросы, которые приходили мне в голову. Уверена, что «фильтр сдерживания » работал во благо. Еще раз убедилась, что есть «приват» у моих детей, в котором я - не хозяйка. И это не от недоверия. Это - «просто вот». Ничего с этим не поделаешь. Взрослые и полномочные… Можно лишь разрушить отношения, нарушая границы этого пространства. Зато по этим не произнесенным вопросам, по незавершенным «гештальтам» я узнавала степень своей «несвятости». Есть над чем корпеть. Только бы хватило терпения на саму себя.
Я сегодня понимаю, что учиться быть «чужой» - это в смысле учиться дружить со своими взрослыми детьми, уметь отстранятся и «не стелить соломку» (бесполезный труд, дети шагают всегда мимо нее и никогда на эту «соломку» не падают) - это мудро и очень непросто. Быть при этом вежливой, корректной, держать дистанцию, точно так же церемониться, как с посторонними людьми. Школа уважения. И не надо взвешивать в ответах их уважение ко мне. Это путь совсем не в ту сторону. Сказать себе уже могу, а вот поступать так не всегда получается.
В самолет не пускают, вылет задерживается, а у меня будет время мягко перелететь из Гамбурга в Таллинн. Есть надежда, что душа не отстанет от тела, и они - душа и тело, то есть я вся - прилетим домой одновременно.
Наконец летим, внизу Балтика. Стюардесса предлагает напитки, а мне так радостно писать обо всем этом. Все идет сквозь меня. Без напряжения, легко. Впервые я почувствовала это на Репербане, в Гамбурге. Потом это ощущение было в аэропорту. И вот сейчас. Облака идут сквозь меня. Что остается на «фильтре» моей души? Время обязательно проявит.
Внизу под нами - острова, острова. Самые причудливые фигуры, хоть гадай по этим абрисам суши. Ирвина Ялома я все-таки дочитала. Очень было важно прочитать, что границы в терапии - вещь не однозначная и не «застывшая лава». В книге «Мамочка…» Ялом ярко показывает, что он вытворял с этими границами. И с терапевтическими отношениями. Вроде бы, нет слипания, нет пагубной вовлеченности, а «зачатие» все же происходит. Искусство.
«Вода на мою мельницу» - утверждение Ялома, что без спонтанности и интуиции терапии не бывает. Без творчества тоже. Я, да простите меня за это местоимение, считаю и знаю себя креативной. И спасибо Музе, которая меня не покидает, помогает интересоваться собой и дальше. Признание мастера в том, что не всегда он знает, что происходит в терапии, почему так и зачем, придает мне уверенность в том, что диалоги, в которых я иду за процессом вместе с клиентом, иду за интуицией, имеют право быть. И изменения наступают.
Встреча с молодым психологом по поводу семейного кризиса в его жизни была именно такой. Мы обсуждали это. В ответ на его вопросы - отслеживала ли я наше общение и знала ли я, что будет так, я честно отвечала, что нет, не знала. На что, после моих ответов он говорил, что ему долго до такого уровня, что это для него непостижимо. На мой вопрос о том, что ему кажется в нашем общении непостижимым, он говорил о моей открытости и спонтанности вместе, за которыми не замечает, как тоже идет к своей открытости, даже сам не ожидая. А у меня в тот момент возникли сомнения в скорости продвижения к его глубинным важностям и смыслам. Не слишком ли быстро? на что грамотный клиент ответил, что поймет это только после встречи. И продолжал, как уже было однажды, когда он говорил мне об интимных отношениях с женой. Рассказать-то рассказал, а потом было очень страшно. «Слава Богу, вы мне помогли на следующей встрече. Я почувствовал себя более свободным, убеждаясь, что вас не шокировал и не поразил своим рассказом на предыдущей сессии. Очень важно, что вы к этой теме не возвращались и ничего не уточняли, не пытались ковырять. Ушли ненужные опасения, а доверия стало больше».
Этот и другие сюжеты из прошлых встреч возникали в памяти, а стюардесса шла по проходу и проверяла, пристегнуты ли у нас ремни. Скоро посадка, скоро Таллинн. Хочу домой, хочу в Силламяэ.
Переборы гитары, быстрые ритмы фламенко уносят меня куда-то далеко, в то же время приближая к себе. Так называемые секунды аутентичного бытия. А за нечистым стеклом автобуса все в серых тонах. Январь, 2003 год. Едем в Литву, со мной коллеги из Риги. Подумалось, что музыка из «латины» созвучна менталитету моих «горячих» латышей. Конкретность, которой часто не достает в необъятной русской жалостливости, у этого народа, мне кажется, ярко выражена. «Звонарики» Олайне, так было приятно и надежно с вами. Рада, что нашла время побыть там. А за окном - седина какой-то глубинной мудрости перемен. Ни зима - ни весна. Чему учит этот белесый день? Иллюзиям? Или дает возможность без суеты увидеть мне сегодняшнюю мою реальность? Оглядываясь на свое «вчера», я убеждаюсь в правильности своей неспешности и неторопливости. Так долго и трудно я ее зарабатывала. Иногда, правда, проскакивает вина перед собой - может быть, я что-то недоделала, куда-то не шагнула, кому-то не помогла. Нет, это не о претензии на святость, нет. А может быть, мне слишком уж мало надо? Или так легче? Или, «обжегшись молоком, дую на воду»? Сейчас, перемещаясь «из пункта А в пункт Б», я опять ближе к себе, а сомнения такие настоящие. Спасибо дороге, она мне помогает многое разглядеть. Вспоминая свои тернии, нити привязанностей, мне хорошо. Это все пусть… Состояние миропонимания в пути я могу относить как плюс моего возраста тоже. Есть что сказать, но не всегда хочется, не всегда надо. Чувство полноты бытия.
А за окном мелькают заплаты белого снега на черной земле, как географическая карта неизвестных стран. Вспоминаю вид из окна самолета, что-то похожее. Эта карта снежных островов на черной земле не имеет национальных претензий и признаков. А учит нас, людей, смотреть философски на дом наш, на землю, на времена, на отношения… Островки встреч, взаимопонимание, возникающие в пространстве души - это ли не укоренение бытия. А когда в процессе общения, в череде мелькающих дней, как и снег на январской земле, эти островки тают, тогда они превращаются в чистую воду знания, сознания и, наконец, осознавания. Это ли не запредельно?
Опубликовано на сайте в рамках "II месяца психологических эссе". Приглашаем всех к обсуждению.