|
Богословие, как уникальная область человеческого знания, представляет собой результат аскетических и интеллектуальных усилий личностей, объединенных в мистическое соборное тело Церкви и направленных на диалог с непознаваемо Высшим. Эта в высшей степени точная наука находит свое эмпирическое подтверждение тем, что достаточно широко принимается в качестве смыслообразующей мотивации, обладая инспиративной, аффирмативной и регуляторной функциями. Иными словами, хорошее богословие побуждает к дальнейшему личностному развитию, укрепляет само- и миро- принятие в достигнутой степени позитива и определяет как доброкачественность творческой рефлексии в индивидуальном плане, так и оптимизации социальных отношений. К сожалению, сокровищница традиционного богословия является до сих пор «сокрытой под спудом» в силу как надменного пренебрежения архаикой, так и страхом оказаться перед окончательно ответственным выбором, что свойственно нынешнему историческому этапу цивилизации.
Критерием традиционного богословия является преемственность и верность принятому. В истории были (и есть ныне, и вряд ли изведутся) реформаторы, упрощатели, редукционисты, стремящиеся рационализировать кажущееся непросветленному уму столь парадоксальным учение. Христианская церковь не стремится снизойти до понятности миру, она призвана поднять мир до высот богомыслия своих учителей. Примечательно, что все попытки канонического коллаборационизма (вероучительного приспособленчества в сторону потворства, послабления, адаптации) подвергались жесткому (а порой и жестокому) противодействию именно в Православной традиции. Несмотря на напряженную духовную жизнь, проявившуюся возникновением в его глубинах исихазма, как мистики Божественного Света (св. Григорий Палама) и практике «стяжания Духа святаго (преп. Серафим Саровский), ни один из исторических богословских догматов не был смягчен, переиначен или дополнен.
Богословие в своих прикладных аспектах может быть равно идентифицировано и как человеко-словие. Теология трансформируется в антропологию потому, что, пробиваясь к познанию Творца, человек не может миновать себя, но обнаруживает Его на сокровенных глубинах собственной бытийности. В иудео-христианской традиции веры постулировано, что человек создан «по образу» и имеет назначение стать «подобием» Господа. Таким образом, теологически, Бог открывается нам Богом для нас, а то, каким Он является для Себя, является абсолютно недоступным для нашего разумения. Итак, в каком-то смысле, можно предположить, что в традиционном богословии, Бог, раскрываясь нам, свидетельствует нам более о нас, нежели о Себе.
Начиная рассуждение, будет уместным акцентировать различие между тем, что можно условно обозначить как «естественные» vs «откровенные» религии. Феноменологически, это проявляется тем, что в первом случае, выводимые из стремления к безопасности, красоте или смыслополаганию, имманентные человеческой природе потребности, ритуализируются, в то время как второй вариант непременно содержит некое таинственное противоречие, неразрешимое в конструкциях плоскостной логики бытового «здравого смысла». Это и есть «Откровение» - приглашающий вызов Свыше, призыв к возможности подвига для доверчивого принятия такового абсурда, как необходимого условия духовного нарратива.
Такого рода критерием, заложенным в фундамент богословия основных Христианских традиций является догмат о Троице. Концентрировано он звучит сколь абсолютным, столь и непостижимым тождеством формулы: 1=3 и 3=1. Лишь согласившись с этим возможно быть христианином, но это, как правило, происходит только в русле трех когнитивных стратегий: а) «Это меня не касается»; б) «Credo в силу того, что absurdum»; в) Надменный прорыв сквозь очевидность видимого мира посредством новых философических схем его восприятия. Выделенные в доминирующей отдельности, эти пути могут быть обозначены в своих финалах как: а) безразличие; б) беспомощность; в) безрассудство. И только интеграция данных интра-психических динамических процессов, в жизненной переливчатости их применительно к обстоятельствам (христианин скажет - Промыслу) является залогом духовного здоровья (христианин скажет - Спасения).
Троичный догмат - маркер христианской принадлежности - не обуславливается непререкаемо изначально, но как хронологически, так и онтологически, раскрывается постепенно, по мере возможности его актуализации соборно церковным сознанием. В своде Священного Писания - Библии - термин «Троица» не упомянут вовсе. Богословие Церкви усматривает лишь лингвистические и символические триадологические аллюзии в тексте Ветхого Завета, в то время как Евангелие, скорее, ставит перед читающим пронзительный вопрос - кто Он, Иисус Христос? - нежели отвечает на него.
И решение здесь предоставлено Церкви, как, думается, знак доверия Бога нам. Что происходит далее? Раннее Христианство не богословствует, оно утверждается в обществе, взаимоотношения которого определяются бинарной оппозицией: «дикое гедонистическое варварство vs. утонченно эстетический юридизм». Становление предшествует само-осознаванию. Прежде чем думать, следует войти в мир и отстоять право быть. Привилегия возможности истинного человеческого бытия состоит в подчинении своего биологического существования своей аксиологической идентификации, что яснее звучит в святоотеческой формуле: «Кровь мучеников есть семя Христианства».
Идут столетия. Первое, второе, третье… Христианство завоевывает себе полномочие стать признанной властями религией. Единственное в истории завоевание, принципом которого, увы, неоднократно попираемым впоследствии, служит не насилие над другими, а жертвенность собой. Осуществимость социального торжества нравственного начала над психологически нижележащим драйвом власти, сдерживаемого ограничителем справедливости, дабы противостоять соблазну деструктивной вседозволенности, при вдумчивом рассмотрении оказывается еще одним свидетельством еще одного богословского принципа - «синергии» - ответа Свыше на запрос, подтвержденный целокупной решимостью любить, жертвуя кажущимся детерминизмом самосохранения.
Продолжаем богословствовать… Признав специфическим Христианству «триумф через самопожертвование», упомянув синергический (со-работнический, со-творческий) принцип отношения к существованию в сотворенном мире, мы не продвинемся, если не осознаем еще один характерный признак - «нобилизирующе интегрирующая экспансия». Этим сциентическим термином мы характеризуем стремление включить в оценочно-преображающее поле Христианства все доброе, наличествующее в мире, а стало быть, все, ибо согласно нашему богословию, зла в мире, как субстанциональной сущности, нет. Есть только тень - обеднение или искажение добра. И, движимая стремлением к обожению мира, Церковь, призвана к тому, чтобы облагородить, придать духовный смысл, воипостазировать в символе разнообразнейшие феномены повседневной жизни - от языческих праздников природы до интеллектуальных дерзаний вне-церковных мыслителей, согласно словам Спасителя - «Кто не против вас, тот за вас».
И вот наступает 4-е столетие, когда византийский император Константин, не будучи сам христианином (что не помешало ему быть почитаемым доныне равноапостольным и чего не следует понимать плоскостно и превратно, но хорошо усмотреть в сем Промысел) делает ставку (а, учитывая обстоятельства типа «Сим победиши», иначе и не скажешь) на Христианство в качестве государство-образующей религии. Диалектически в теле Церкви возникает конструктивное противодействие конформно-стабилизирующему мещанству - монашество и, на градиенте этих мощнейших социо-исторических динамик Церковь оказывается перед необходимостью само-отождествления. Та же самая, апостольско новозаветная церковь перешла в новую фазу своей земной истории. Из гонимой, утверждающей Божество Иисуса Христа кровью своих мучеников и исповедников, она открывается отныне Церковью торжествующей и ее приоритетом становится не вызов, но сохранение, а именно: освящение всего жизненного строя Своих членов: от купели до могилы. Теперь появляется необходимость в исчерпывающей полноте мировосприятия и предельной четкости вероучительных определений. Синтезируя чеканные положения эллинистической философии с мистическими прозрениями молчальников анахоретов, Церковь, устами благодатных своих выразителей, конституирует Самое Себя через догмат Бога Троицы.
Собственно, возникновение этого догмата исторически детерминировано и психологически понятно. Здесь ответ на закономерный вопрос: Кто есть центральная фигура истории - Иисус Христос. Посланник- пророк? Человек на время ставший Богом? Воплощенное в человечестве и ушедшее вверх Божество? Ах, как соблазнительно подобным образом логично объяснить явление Христа и первый ответ выбирают магометане, второй - теософы, третий отдельные псевдохристианские секты. Но соборная полнота Церкви дает ответ, лежащий в иной плоскости - Иисус Христос есть тот же Бог, и не было времени, когда Его не было, и в его тождестве и его различии с Отцом и Святым Духом есть умонепостигаемый базис Христианской веры. И снова: отцы учат и Церковь соборно принимает: Бог прост. И в то же время Бог троичен. Каждая из Ипостасей есть истинный Бог. И несомненно Бог един. Но ипостаси различаются свойствами. В Боге нет иерархического устроения, однако Ипостась Отца рождает Сына и изводит Святаго Духа. Сущность Бога абсолютна непознаваема. Но Бог есть любовь. Не в сущности, но в отношении. И в Боге различаем Его сущность и нетварные Энергии, которые есть Он. И вновь - в Боге нет никакой сложности. Это великий коан Христианства. Его признание, принятие, проникновение им открывает возможность богообщения. В смирении разума перед Тайной - залог ответа Свыше.
Итак, Троичный догмат является основой христианского восприятия Бога, стремления к Богу и диалога с Богом. В таинственной преграде разуму - Троичности, личность находит отклик в своем отношении - бытии для другого - любви - чем проявляет свое Богоподобие. Личность, в отличие от статичной сущности- индивидности, является динамическим понятием - выражением отношения. Отношением нашего Бога является Любовь. Созданный из любви человек воспроизводит Первообраз в своей личностности. Человеческая личность образуется соотношением между всечеловеческой сущностью и индивидуальной ипостасностью.
Позднейшие как западные так и восточные схоласты не остывают в своем поиске метафор для приближения к познанию этого догмата. Последнее (дореволюционное фундаментальное издание - Полный Православный Богословский Энциклопедический Словарь - предлагает более чем полуторатысячелетнюю позицию в разделе «Троица»): «Августин (учитель Церкви 4го века) дал прекрасную аналогию образу Божию: духовная природа человека, дух, которые есть не что иное как любовь, состоит из субъекта любви, ее объекта и самой любви, иначе троичность подобна трем понятиям: «mens ipsa notitia u voluntas или memoria (самосознание в себе), intelligentia (мышление) и voluntas, chaetae (способность любви)».
Наши теологические выкладки мы завершим чеканным догматически богословским положением, имеющим прямое отношение к предмету данной статьи: «Бог в Своем бытии имеет три ипостасные Личности и общую для Них божественную природу. То же самое открывается и в отношении человеческих личностей. Все человечество - это единая природа, как если бы это был один человек - первочеловек Адам»[2].
Феномен сумасшествия имманентен человеческой цивилизации. В той степени, которая его объясняет рациональными причинами - инфекцией, травмами, экстенсивными стрессами и нарушениями гомеостаза - безумие классифицируется и становится вполне доступным пониманию в соответствующих разделах психиатрических сводов, но эвфемизм «эндогенное заболевание» тактично недвусмысленно указывает на принципиальную непознаваемость данных состояний посредством исключительно медицинского инструментария.
Психологическая интепретация сумасшествия прослеживается с древности. На самых ранних этапах истории безумие со стороны воспринимается скорее позитивно. Под термином «мантика» почиталось неадекватное сознание и поведение, в котором приобретался дар пророчества. Мантику ценили Пифагор и Платон, а Сократ советовал своим ученикам её изучать. У Цицерона есть описание того, что «во внутренних закоулках ума скрыта способность божественного прорицания, божественный импульс, который, когда разгорается сильнее, называется неистовстом». На страницах Ветхого завета отношение к психическим расстройствам скорее нейтральное и описание таких примеров как депрессивный аффект Саула или скотоподобное поведение Навуходоносора[3] описано без оценочных интерпретаций. В новозаветном повествовании встречается эпизод, когда родные Иисуса решают силой увести Его обратно в Назарет, решив, что во время проповеди Он «вышел из себя»[4]. В авторитетном комментарии к этому отрывку аргументирована позиция: «Что Он вышел из Себя (ὅτι ἐξέστη), т.е. находится в таком возбужденном состоянии, что Его можно назвать «человек не себе». Такой человек обыкновенно пренебрегает обычными правилами жизни, будучи всецело увлечен поглощающей его идеей. Но это не безумец, как не считал себя, конечно, безумцем и ап. Павел, когда говорил: «если выходим из себя, то для Бога» (εἴτε γὰρ ἐξέστημεν θεω̨̃)[5].
По завершении эпохи античности, отношение к душевнобольным существенно меняется и общепринято объясняется интервенцией инородного начала в психику, изъясняясь прямо - бесноватостью[6]. Период страха и ненависти к любым психическим девиациям достигает апогея в Средние века, что находит выражение в беспрецедентных репрессиях (процессы ведьм), но затем общество теряет к душевнобольным интерес, запирая их в бесчисленных Бедламах. Однако в конце Средневековья, по мнению М. Фуко: «Безумие и безумец становятся важнейшими персонажами - они несут в себе и угрозу и насмешку, и головокружительную бессмыслицу мира, и смехотворное ничтожество человека»[7]. В последующий исторический период высокого Просвещения наиболее примечательно научное противостояние школ «психиков» и «соматиков», причем первые практикуют значительно более брутальные методы лечения душевнобольных[8].
Клиническое постижение психопатологии в 20-м веке начинает отходить от строго научных критериев и сменяется отстраненно-изучающим подходом с высвечиванием потенциально-позитивного восприятия безумия. Психиатр-философ Карл Ясперс, очевидно в резонансе с феноменологией Э. Гуссерля и экзистенциализмом М. Хайдеггера, предполагает, что «на начальных стадиях шизофрении расстройство часто (хотя и не в большинстве случаев) принимает форму космического, религиозного или метафизического откровения. Тут словно открывается на время первоисточник фактического существования. Данный факт в высшей степени удивителен: это тончайшее и глубочайшее понимание, эта словно выходящая за пределы возможного, эта исключительная творческая продуктивность в сочетании с блистательным мастерством. Даже говоря о дезинтеграции бытия и души, мы можем постулировать с полной уверенностью - это то, что возникает новый мир[9].
Видный идеолог экзистенциализма в психиатрии, Медард Босс полагает, что шизофреник открывает какое-то недоступное большинству измерение бытия, то есть он в высшей степени чувствителен к «сокрытому». Но, не будучи способным выразить этот опыт «сокровенного» в поэзии, философии, религии, такой человек становится больным.
В бурных 60-х годах 20-го века харизматичный «антипсихиатр» Р.Д. Лэинг трактовал шизофрению как этап естественного исцеления, выход в царство «сверхздоровья», который происходит когда неуверенный в своей идентичности шизоид переживает тревожные состояния по типу «поглощения», «прорыва» и «окаменения» и тогда воображаемые миры и фантазия заменяют реальность, преодолению которой Лэинг призывает «учиться у шизофреника»[10].
Так, к нашему времени замыкается круг и «гуру от психологии new age направлений» приближаются к новому культивированию «мантики».
Шизофрения - одна из самых интригующих болезней наших дней с безошибочно узнаваемой симптоматикой, но, абсолютно необъяснимой с позиций анатомии, физиологии и психологии.
Учение о шизофрении выделилось «в сухом остатке» после того, как остальные виды умопомешательства были в той или иной степени успешно распределены по признаку причины их возникновения. В конце 19-го века профессор Гейдельбергского университета Эмиль Крепелин, действуя «клиническим методом» по принципу «единство симптомов приводит к единому исходу» выделил три формы специфического сумасшествия: параноидную, кататоническую и гебефренную, приводящие к характерному инвалидизирующему состоянию - особому необратимому дефекту рассудка, что было им обозначено как dementia praeсox (раннее слабоумие)[11]. Спустя десятилетие (1911) швейцарский психиатр Э. Блейлер попытался объяснить это психопатологическое явление на основе смысловой концепции сути этих расстройств как «схизиса - расщепления» всех сторон душевной деятельности больного[12].
Следующие шаги клиницистов по осмыслению «болезни Блейлера - шизофрении» привели к важному различению так называемых позитивных и негативных, то есть «+» и «-» симптомов, обязательно присутствующих в картине шизофрении. К первым относится возникновение психопатологических знаков, словно бы избыточных для душевной деятельности, таких как бред, галлюцинации, особые вычурные телесные ощущения; вторые отражают выпадение присутствующих в норме функций душевной деятельности: обеднение интеллекта, утрата радости, потеря интересов, трудность волевых усилий, односторонне неадекватная либо монотонная активность одной из личностных характеристик с неминуемым упрощением - схематизацией либо стертостью - индивидуальных различий.
Приметными вехами пути к приближению понимания шизофрении в 20-м веке были: а) идентификация К. Шнайдером так называемых «симптомов первого ранга» включающих бред отношения, слуховые галлюцинации в форме диалога и комментирующих голосов, синдром Кандинского - Клерамбо (интерпретированное ощущение воздействия и управления извне[13]) и, б) в общем-то малонаучное описание Г. Рюмке своеобразного «praecox gefuhl» - в свободном переводе, привкус шизофрении, отмечаемого опытными психиатрами при восприятии «инаковости» пациента[14].
Ныне в практике диагноз шизофрении основывается на следующих признаках: 1) Наличие семейной отягощенности, как правило, в виде наличия «шизофренногенных родителей»; 2) Начало в периоде, предшествующем достижению настоящей взрослости; 3) Наличие симптоматики, относящейся к кататоническому (двигательное возбуждение или ступор), гебефреническому (дурашливая расторможенность или катастрофическое искажение влечений), или параноидному (чувственный бред с ощущение влияния, воздействия, автоматизма) регистру поражения психической деятельности; 4) Обязательное личностное и социальное снижение, последующее (а иногда предшествующее) психотическому приступу и проявляющееся субъективно ощущаемой нехваткой энергии для жизни и объективно наблюдаемой социальной деградацией либо в виде отказа от целенаправленной активности, либо в виде неадекватной активности, отражающей странность и чудачество.
Объяснения шизофренической болезни многочисленны, разнообразны и порой причудливы. В целом их можно разделить на два направления: клинико-физиологические, физиологические и психологические.
Начнем с первых, отбросив совсем уже экзотические предположения, типа вирусной природы этого заболевания, предлагаемых «романтиками и авантюристами»: от психиатрии[15], от патанатомии[16], от научной фантастики[17].
Объяснение шизофрении с позиций биологической психиатрии наиболее корректно представлено в так называемой гипотезе Кроу, согласно которой позитивные расстройства (бред, возбуждение, галлюцинации, враждебность, дезорганизация мышления) обусловлены биохимическими нарушениями в дофаминэргической системе, тогда как негативные расстройства (аффективная тупость, эмоциональная отгороженность, аспонтанность, пассивно-апатическая изоляция, стереотипия мышления) происходят вследствие вырождения клеток и структурных изменений мозга[18].
Примечательна в приближении к объяснению шизофрении стала работа недоброго гения советской психиатрии и вдумчивого клинициста А. Снежневского, названная в средневековой традиции по латыни «Nosos et pathos Schizophreniae[19]». В этой работе, переведенной на европейские языки, основополагающим стал тезис о дихотомической, т.е. диалектически двойственной природе этого заболевания. Смысл в том, что шизофрения невозможна без наличия двух составляющих - предрасположенности к ней (патос) и собственно клинического ее проявления (нозос). Сочетание в различных констелляциях этих компонентов дает разнообразные формы шизофрении. В категорию «pathos» входит не только наследственность, но и конституциональные особенности личности, в то время как «nosos» представлен характерной симптоматикой, производной от них.
Однако, ограничивая понимание шизофрении биологическими моделями, мы сталкиваемся с неумолимыми статистическими выкладками, иллюстрирующими серьезный «разнобой» диагностики этого заболевания в зависимости от времени, местности и доминирующей научной школы. Планкет и Гордон[20], проанализировав ряд эпидемиологических обследований, выполненных в США за 42 года (1916-1958 гг.), приводят сведения о количестве психически больных на 1 000 населения: - от 53 до 333. Таковое различие на порядок не отменяет, однако, единодушие клиницистов в признании основных психопатологических признаки диагностики шизофрении, включающих: аутизм, нарушения мышления, обеднение социальных взаимодействий и специфическую психотическую симптоматику с нарушением поведения.
Психологические интерпретации уместно начать с психоаналитических позиций. Здесь гений Фрейда, хотя и не столь впечатляющий применительно к психозам, открыл дорогу к восприятию бреда и галлюцинаций как синдромов, выражающих глубокий интрапсихический конфликт, точнее символическую защиту от непереносимого знания. Шизофрения была объяснена перемещеним эротического интереса с объектов внешнего мира во внутренний мир больного[21]. Вероятно, элегантно предложенный фрейдовский термин «аутоэротизм» был трансформирован Блейлером в «аутизм» для обозначения основного шизофренического расстройства.
Наблюдение за психотическими пациентами привело К.Г. Юнга к поразительной мысли о существовании архетипов коллективного бессознательного - «Эти мотивы ни в коей мере не выдуманы (erfunden), они найдены (vorgefunden) как типичные формы, спонтанно и универсально встречающиеся в мифах, сказках, фантазиях, снах, видениях и бредовых идеях[22]».
Психоаналитики следующих поколений высвечивали новые грани. Так, М. Клейн объясняет патологическим «нарциссизмом» последующую «регрессию к расщеплению и проекции[23]».
Жак Лакан проводит границу между нормальной и шизофренической психикой в том, что последняя лишена способности к различению истинности и иерархичности реальности: «Обратите внимание, сколько в нормальных субъектах, а, следовательно, и в нас самих, происходит вещей, которые мы постоянно стараемся не принимать всерьез. Вполне возможно, что главная разница между нами и психически больными в этом и состоит. Именно поэтому в глазах очень многих, даже если они не отдают себе в этом отчет, психически больной - это воплощение того, к чему может привести привычка принимать вещи всерьез[24]».
Представители так называемого психо-антропологического направления указывают на роль воспитания по типу «двойного запрета» - при кажущемся выборе происходит неизбежная фрустрация, что приводит к утрате волевых импульсов и «наученному бессилию[25]».
Экзистенциально мыслящий психиатр Л. Бинсвангер предполагает в основе шизофрении расстройство «способности позволять вещам быть», или, другими словами, «неспособность безмятежно пребывать среди вещей». Психическая болезнь в его представлении есть высшая степень «неподлинности, когда нарушается целостность существования», модус «заброшенности» доминирует над всеми остальными личностными мотивациями, в то время как основной характеристикой психического здоровья Л. Бинсвангер считает трансцендирование, выхождение за собственные пределы[26]».
Хронологически последней попыткой интерпретации шизофрении с точки зрения психологии является работа Н. Линде, сводящего причины шизофрении к тому, «что не в силах справиться с эмоциями, больной начинает ненавидеть себя, соответственно абсолютно насильственно управляя собой в целях подавления любого чувственного контакта с реальностью[27]».
С момента выделения этой нозологии ученые пытаются выявить если не причину, то патологический механизм, определявший бы и внятно объяснявший весь комплекс шизофренической симтоматики. С точки зрения анатомии, физиологии и биохимии впечатляющих результатов пока не получено. Достоверным успехом можно считать лечение острых психотических приступов и депрессивных состояний с помощью психотропных средств, однако это не приближает к разгадке патоморфоза данных состояний.
В зависимости от типа течения шизофреническая болезнь подразделяется на несколько форм, приводящих к определенной степени дефекта. Под дефектом понимаются необратимые изменения личности к худшему - потеря обретенных в процессе развития навыков, нарастание поведенческой неадекватности и астено-абулия - снижение возможностей волевого напряжения. Подмечена закономерность - чем ранее начинается болезненный процесс, тем к большей дефектной несостоятельности он приводит. Наиболее удручающим является детский тип шизофрении, образующий олигофреноподобные изменения личности.
Психопатология шизофрении включает в себя специфические синдромы, не встречающиеся при других душевных заболеваниях. К ним относятся: А) Кататоническая симптоматика - двигательная патология, проявляющаяся либо утрированной податливостью мышечных реакций - «восковидная ригидность», либо ступорозным оцепенением, завершаюшимся «позой эмбриона»; Б) Гебефренический синдром - «дурашливое манерное возбуждение[28]; В) Параноидный синдром, проявляющийся сочетанием бреда и галлюцинаций с непременным компонентом «чуждости и воздействия[29]».
Частые сопутствующие синдромы представлены аффективной патологией в виде чередования депрессивных и маниакальных эпизодов, и наименее специфическим невротическим регистром синдромов: ипохондрический, навязчивый, психопатоподобный и прочие. Несколько особняком стоит деперсонализация - формально невротическое, но вне шизофрении не встречающееся клиническое явление.
Абсолютно не типичны для шизофрении припадки типа эпилептических. Прослеживается очевидная генетическая обусловленность шизофрении - родственники пациентов отличаются своеобразными характерологическими чертами, потомство пациентов имеет достоверно большую вероятность заболеваемости.
Патопсихологический подход позволил верифицировать весьма важные особенности мышления лиц склонных к шизофрении. Спектр шизофренических расстройств познавательной деятельности включает следующие моменты, которые мы процитируем, согласно[30]: «Berringer заключает, что суждения больных шизофренией каждый раз словно строятся заново и задачи выполняются без учета предполагаемых опыта и знаний. Cameron говорит об «overinclusion» - «переполненности включаемыми факторами» - когда в процесс умозаключения вносятся все возможные варианты, признаки, стимулы и категории, абсолютно иррелевантные, имеющие сколь угодно отдаленное отношение к поставленной задаче. М. Лебединский (1937) вводит понятие «патологический полисемантизм» - освобождение элементов речи от контекста, когда слово получает любой, малозависящий от ситуации смысл. Л. Выготский формулирует это как уравнивание вероятностных значений того или иного слова».
Так экспериментальными данными подтверждается большая способность шизофреников по сравнению со здоровыми находить сходство между разнородными объектами. Это свойство трактуется как «актуализация латентных признаков» типа ответа на вопрос «Что общего между ботинком и карандашом? - Оба оставляют след» и привлекается в качестве объяснения причудливости или нестандартности или своеобразной креативности шизофренического мышления.
Для того, чтобы познакомиться с настоящей реальностью данной эндогении, приведем три описания проявления шизофренической болезни, в первом из которых, автор, на одном из туристических сайтов описывает собственный психотический опыт, во втором - актуализируется просьба о помощи, третье представляет собой профессиональную оценку звучания психической патологии в творчестве известного поэта. Мы цитируем данный пато-биографичесий материал по принципу нарастания интенсивности эндогенного процесса, что позволяет проиллюстрировать зависимость неблагоприятности прогноза от нарастания негативных симптомов, которые в первом случае звучат как «нарушения здравого смысла», во втором - как субъективно осознаваемое ощущение собственной измененности, а в третьем - как полное отсутствие «объяснения себя». Ценность приведенного материала состоит в их абсолютной фактологической достоверности. Итак,
Явление 1:
Начало ноября, и я решилась... Поехала не ради себя и своего удовольствия, а повидать родителей друга, в которого была влюблена. Еще раньше мой друг предлагал мне выйти замуж за его брата, и я ответила, что сделаю это, лишь бы только он был немного счастливее и, конечно, мне также хотелось сделать счастливым его брата. Я буду в моем рассказе называть моего друга Санни, а его брата Рагху.
Мотивационные устремления предпринимаемой активности явно (если не сказать, парадоксально) противоречат собственным интересам, окрашены мелодраматизмом и легкомысленным отношением к возможным последствиям.
Я познакомилась с родителями, они оказались неразговорчивыми людьми. Моей целью было поведать им о Рейки на примере своего опыта и вдохнуть в них новую жизнь через это. Несколько дней я не могла начать разговор о Рейки, не было подходящего случая. по вечерам, чтобы немного развлечься, я стала играть с детьми. Я им показала немного бхаратнатьям, и они были восхищены моими познаниями в этом.
Прослеживается недостаточный учет возникшей межличностной ситуации с пренебрежением к адекватной оценке интересов и ожиданий окружающих и центрированием собственной «мессианской» функции с исканием подтверждения через приглашение окружающих к любованию собой.
Родители просто уснули под мое монотонное чтение. Но мне предстояла веселая прогулка, и я с нетерпением ждала Рагху. Рагху захотел угостить меня спиртным, он купил целую бутылку. Рагху не беспокоился, он вел машину и при этом пил, говоря, что знает меру. Я же была готова танцевать под любую музыку. Я проронила слова о моем желании сделать его счастливым, Рагху спросил, люблю ли я его, и я понятно молчала, тогда он поставил вопрос по другому, нравится ли он мне, и если да, я должна была его поцеловать. под воздействием алкоголя я потеряла гордость, и призналась в любви. Мы сидели и не могли нацеловаться, Последний поцелуй был уже перед дверью. Я порхала от счастья любви и решила сделать чай для любимого, но домработница не поняла меня и решила сама спросить про чай у Рагху, а тот просто отказался от него,
Игнорируя «отрицательный ответ реальности» применительно к родителям, пациентка готова ввергнуть себя в новый сюжет, при этом демонстрируя «двойную бухгалтерию сознания «- она отдает себе отчет в том, что ее партнер действует, по меньшей мере, манипулятивно, но охотно «ведется» на все, что связано с «высокими» в ее представлениями, поступками партнера, частично понимая его неадекватность, но придавая довлеющее значение ее потребности в «необычности». Обыденность ее не смущает, мечтательность «как должно быть красиво» определяет утреннее поведение, вне зависимости от его уместности в принятых правилах.
Я купила дорогое панджаби, посчитав это необходимостью. В этот же день Рагху предложил мне сходить на дискотеку, а вернувшись, я все-таки решилась завести разговор о Рейки. Тогда я решила позвонить одному знакомому по интернету, Ранджиту, он ответил, и, через час он уже приехал за мной в бюро. Пока я его ждала, я познакомилась с Раджешем, служащим бюро, который дал мне свою визитку и тоже был готов показать мне окрестности.
Фон настроения становится все более взбудораженным, появляется некритичная потребность новых приобретений и впечатлений, сочетающаяся с пренебрежением требованиям безопасности и фиксацией на собственных фантазиях, сохраняющих присутствовавший доселе мотив убежденности в собственных экстраординарных способностях. Приподнятость настроения обуславливает как легкость знакомств, так и наделение новых персонажей увлеченностью, когда это соответствует ее доминациям.
Целую ночь я бодрствовала, но тело уже мне не принадлежало: я жила душой и чувствами. Иногда я смотрела в окно, был час ночи, и я видела в соседнем доме ребенка, смотрящего мультики, я смеялась про себя и говорила - «И в кино ходить не надо, такой поздний час, а кто-то готовит обед, смотрит телевизор. Весь мир сошел с ума: войны, бедствия, боязнь смерти…» Так я и дожила до утра, не сомкнув глаз.
Нарастание маниакального психомоторного возбуждения, характеризующегося отсутствием потребности в отдыхе, отказом от анализа происходящего и легко причудливым ощущением того, что все в мире имеет непосредственное отношение к ней и в высшей степени значимо для нее.
А на утро сказала себе: «Хватит, я еду обратно, куда приехала». Я с кошельком и паспортом отправилась искать банк, чтобы побыстрее расплатиться с отелем.
Банк, в который я вошла, был тоже как в фильме, не похожий на банк совершенно. Мне не было выдано никакой квитанции, но деньги я получила и пошла обратно в отель.
Как переезд, так и смена места жительства не подчинены разумному целеполаганию, и не могут быть логически объяснимы. Продолжают работать лишь самые глубокие рефлекторные механизмы само-сохранения, но и те вскоре отказывают, поскольку напор эйфории доминирует.
Мне казалось, я дошла до места, но вывеску как будто сменили. Магазины казались тоже нереальными. Я зашла в один из них, и мое внимание привлекла кукла с кнопкой. Я купила эту куклу, После этой покупки я, не унывая, шла вперед, и ноги занесли меня в автобус, и я видела улыбающихся мне людей, и мне тоже стало весело, и я улыбалась в ответ. В конце концов, поняв, что еду я в никуда, я вышла из автобуса и стала вдыхать пыль улиц, хотелось слиться с индийским народом, испытать все трудности их жизни. Я решила идти пешком, а сердце стало моим направлением.
Именно в этот момент состояние эмоциональной взбудораженности достигает предела и сменяется параноидом. Меняются в восприятии места и обстоятельства. Поступки отныне продиктованы только эмоциями, прогностические свойства разума застопорены. Аффект остается приподнятым, мир сужается до величины собственного отношения к нему.
Я забыла о времени… по пути бедные дети стали просить денег и я, зная, чем это может грозить, дала им 2, 3 рупии при этом поцеловав и пожалев. После этого я обнаружила пропажу кошелька и паспорта. Но делать что-то было надо, идти в никуда сил не было. Тут подскочил один и пригласил в машину познакомиться с братом, и я пошла скорее из любопытства. В результате я оказалась в их машине на заднем сиденье. Мне стало, тем не менее, весело и я почувствовала себя как в кино, тем более, что один из пацанов был похож на одного артиста, который, кажется, играет в фильме «Dil Chahata Hai». Вдруг они остановили машину в нелюдимом месте. Я захотела выйти, но никто меня не выпустил. Он повалил меня, но одежду срывать не стал и сам остался в ней, покряхтел сам с собой. В конце концов, мы опять куда-то поехали. В конечном итоге они все равно меня выбросили на ходу как игрушку, что-то взяв из моих пожитков. Мой путь лежал дальше. Уже было темно, и кругом были бедные лачуги. Откуда-то взялся «добрый», приветливый пацан и увлек меня за собой. Он уверил, что он тоже занимается Рейки, что я должна страдать, что все окупится, я получу вторую ступень, но мне надо что-то сделать, и я не могла понять что. Каким-то образом меня завели в хижину и я, думая, что там никого нет, т.к. было темно, слегла от усталости. Но когда заметила что-то возле себя, сон как рукой сняло. Я встала и хотела уйти, но меня удержали… в конце я только помню, как меня держало несколько человек и они по очереди измывались над моей плотью и душой… Чем больше я сопротивлялась, тем больнее мне делали… «Друзья» отобрали у меня все ценное: украшение, часы, шлепанцы. Я вышла на дорогу и пошла вперед, туда... где до сих пор было сердце, - к нему - в котором была моя жизнь - навстречу любви. Я присела отдохнуть, ко мне подсел офицер в форме как из армии, мне он показался приличным человеком, и я пошла с ним, думая, что он хочет мне помочь. Когда я поняла, что это не так, было уже поздно: мы оказались в каком-то парке одни, и отпускать меня он не собирался. Мои сопротивления ни к чему не приводили, он только сильнее сжимал мой рот и нос, и, чтобы иметь возможность дышать, мне пришлось сдаться.
Далее комментарий не требуется. Происходит страшное. Наверное, только в миролюбивой Индии пережитое пациенткой не привело к летальному исходу. Заслуживает внимание отсутствие гнева, обиды и страха как реакции на происходящее. Немаловажна также прослеживающаяся постоянно тропность к символизму, все сцены словно имеют музыкально-смысловую прокладку из сентиментальных индийских кинофильмов.
Пребывание в чужой стране, закончившееся госпитализацией, судя по тексту сообщения и его заглавию: «Страна, сводящая с ума», не привело к восстановлению адекватного восприятия и критике происшедшего. Однако изначально позитивные личностные черты, преобладание гипертимии (с изрядной долей нарциссизма) явились терапевтически благоприятными факторами для страшного периода потери рассудка, в котором оказалась пациента.
Состояние описанное здесь, несомненно, относится к приступу шизофрении однако в силу высоких адаптационных ресурсов, болезнь в данном случае не достигла степени катастрофы.
Я встала, и уже точно ничего не соображая, в шоке, но все еще в сознании, побрела, куда глаза глядят. Так я попала в полицейский участок, где все приняла за игру-шутку. Они с Российским посольством связались, приехали оттуда. Но заявление я написала в виде шутки, типа я снимаюсь в фильме «Dil Chahata Hai 2», что хочу, чтобы русский и индийский народ были бы вместе, подписалась же я именем с фамилией Чакраборти. Понимая, что это бред я приписала также joke Diwali. В конце моего скитания, я попала в госпиталь, который назывался IHBAS - Institute of human behaviour and allied sciences, довольно неплохое название для сумасшедшего дома. Уже после лечения мне нелегко было расставаться со всеми, ведь я научилась у них питаться как бедные люди, мыться, стирать, спать с комарами, обходиться без туалетной бумаги… Меня спросили, счастлива ли я, уезжая? Это моя игра «Dil Chahata hai 2», и я в ней проиграла. Разве могу я быть счастлива?
Явление 2:
Уважаемый С.А. Взываю к Вам о помощи. Я свихнулась, когда показалось, что надо говорить «осмысленно», т.е. осознавая смысл каждого слова. Моя постоянная задумчивость над смыслом слов привела к тому, что мне внезапно открылось, что человек, осознающий смыслы слов и их ассоциации, может легко управлять действиями других людей.
У меня в макушке как-бы открылась дырка, из которой вытекала энергия. Потом из меня потекли слова, я в упоении проводила дни за пишущей машинкой, значения слов раскрывались легко и через смыслы слов можно было объяснить абсолютно все в мире. И я решила, что это происходит сотворение мира, а я, соответственно, Бог-Отец. Потом я догадалась, доказав логически, кто из моих знакомых есть Сын и Дух и радостное, эйфорическое состояние сменилось страхом наказания, паникой. Я уже догадалась, что моя мать - это Смерть. (А почему? Да потому, что мать - «сыра земля» - вот примеры моей «раскрутки» слов). Стал надвигаться Конец Света и я поняла, что я, все-таки, не Бог-Отец, а, скорее уж, Богоматерь. И это было совсем страшно, поскольку у меня была физическая близость с тем, кого я восприняла как Сына. И от этого должен был наступить Конец Света. Подтверждения были на каждом шагу - я ощущала сильный пугающий жар в голове (я догадалась, что жар возник от того, что я зажгла свечку в форме ангела - а ведь это ужасно). Так вот, я еду в машине и молюсь, а радио говорит: «Рискуешь очутиться в зоне вечной мерзлоты». Какой дух мог сказать такую удивительную фразу? Ну не могла я ее сама придумать. И я понимаю, что меня таки уловили. Кто подстраивает такие удивительные совпадения? Такое впечатление, что несет какой-то волной, и люди, с которыми говоришь, говорят как бы не сами, а как актеры по сценарию. Была уверенность, что именно я должна остановить Конец Света. Но я ошиблась и тут я оказалась бессильной, меня схватили и привязали за руки и за ноги ремнями к койке. В больнице я была 8 дней, но думаю, что врачи не поняли мою болезнь. Я была еще абсолютно сумасшедшей и беспомощной, когда меня выписали, восприятие мое оставалось прежним!
Так вот. Это только общая канва. Были еще аномальные явления, никак не объяснимые галлюционациями, было много невероятных совпадений и вещей просто мистических - хватило бы на целую жизнь. Психиатры вообще не интересовались, что со мной происходило, удивительное отношение - будто у меня был насморк и прошел и они удивляются, зачем я к ним хожу и что мне от них надо. Пошла к психотерапевту, рассказала, тот ответил: «Это было измененное состояние сознания, у Кастанеды подобное описано, но вообще-то об этом не стоит говорить, а лучше поговорим, какие сейчас проблемы». Когда я обратилась к священнику, тот сказал: «Я таких историй сотни слышал, тут нет ничего интересного, можно не продолжать, а -пост-молитва-исповедь-причастие». А я никак не могу согласиться, что такой яркий и страшный опыт не имеет никакой ценности, я думаю наоборот - это главный опыт моей жизни.
Сейчас бы хоть половину того! Так вот года два после болезни кое-как просуществовала, потом впала в жуткую полугодовую депрессию: безнадежность и бессилие, умственная усталость. Очень много думала, очень много читала православной литературы, часто насилуя себя. От усталости и ухудшение памяти - три раза за месяц забывала карточку в банковском автомате. Годы уже бьюсь, чтобы понять, что это у меня: шизофрения - МДП - бесоодержимость (личная или наследственная? )
У матери были реактивные психозы, приступы один за другим. Отец - тяжелый психопат, практикует оккультизм. Когда, после 16 лет необщения я обратилась к нему, он прислал мне глупые стихи сорокалетней давности о том, как за ним, якобы, «гонялся гос-ком-без», но он «тихо удалялся в лес. Прадед, говорят, был колдуном. Так что же вызвало болезнь? Моя общая греховность? Или это конкретно наказание за связь с женатым человеком? Следствие увлечений оккультизмом? Следствие дефектов характера? Или это избранность? Способность к более тонкому, чем у других людей, восприятию? Что было пусковым механизмом - стрессы на работе, внезапно обуявшая меня самоуверенность (гордыня), неправильная любовь, жажда самоутверждения, то, что подруга делала мне рейки? Почему энергия вытекала из макушки? Почему я вообще могу иногда чувствовать энергии?
О.Л., 36 лет, разведенная, детей нет, журналист.
Автор этого аутентичного текста перенесла острый психоз, при котором «образность переживаний, выявляемая на начальных этапах психоза, при более глубоких степенях нарушения психической деятельности достигает степени визуализированных, аффективно-насыщенных, сновидных, красочных видений, сцен. Фантастичность психоза нарастает по мере его утяжеления (от «земных» фантазий до мистико-космических нелепых построений, «сценоподобной образности»[31]. Признаком отличия шизофрении от другого эндогенного заболевания - маниакально-депрессивно психоза (МДП) является обязательное наличие негативных симптомов. Даже в приведенном фрагменте текста их можно выявить как в виде специфических нарушений мышления (присутствие двух равновыраженных взаимоисключающих точек зрения относительно состояния, соскальзывания и перескакивания вследствие «шперрунгов» - «закупорок мышления», придание равной значимости объективно разным жизненным явлениям), так и эгоцентрическому стилю изложения, очевидной склонности к ауто-демонстративности.
Явление 3:
«Вчувстованию» в патологогический процесс нам помогут три пространные цитаты, посвященные творчеству душевнобольных. В первой из них (А) приведена концепция корреляции патографических произведений в психиатрической клинике с типами негативных изменений при шизофрении, во второй (Б) - свидетельство несомненного деструктивного процесса в произведениях талантливого и известного литератора, в третьей (В) - художественный очерк, отражающий восприятие писателем характерной картины эндогенного дефекта.
А.
«Наше исследование проводилось в Научном Центре Психического Здоровья РАМН в 3-м и 4-м отделении среди больных с разными формами шизофрении. Всего было в исследование входило 11 человек, с 6-ю из них была проведена клиническая беседа и патопсихологический эксперимент, результаты которых вполне соответствовали клиническому диагнозу.
В классическом труде «Строение тела и характер» классик немецкой психиатрии Э Кречмер вводит понятие «психоэстетической диспропорции[32]». Эту концепцию он поясняет следующей метафорой: «Шизофреник хрупок как стекло и туп как дерево». В исследованной нами выборке стихотворных произведений мы обозначим их соответственно - модус «стекла» и модус «дерева».
Стихи, отнесённые к модусу «стекло» можно охарактеризовать следующим образом: недоступность эмоциональному резонансу, отгороженность, аутичность, неадекватность, изолированность, гипердинамичность, импульсивность, резонёрствование. В стихах нет образов коллективного бессознательного, а скорее присутствует причудливая игра собственных страстей. В стихотворениях бросается в глаза вычурность образов, сверхдраматизм, эмоциональная неадекватность и интеллектуальная парадоксальность.
Стихам, отнесённым к модусу «дерево» - присуща заторможенность, замедленный темп, поверхностная реакция, эмоциональная тупость, тривиальность, статичность, банальность. В стихах проявляется вязкость и монотонность, равновыраженность оборотов, невыразимость, выхолощенность, интонационная сглаженность, отсутствует акцентирование понятий.
О двух психопатологических механизмах говорит проф. В.Ю. Воробьёв, в докторской диссертации под названием «Интегративная модель шизофренического дефекта», где делается вывод о том, что шизофренический дефект состоит из сочетанности двух радикалов: псевдоорганического и психопатоподобного[33]. Здесь опять можно предположить корреляцию между модусами «стекло-дерево» и этими радикалами. Псевдоорганическому радикалу свойственна брадифрения, как при клещевом энцефалите, т.е. замедление психической активности, это соотносится с типом «дерево». А психопатоподобный радикал проявляется в изменении личностных черт в сторону неадекватности, чудачества, шизотипизации, аутизации, остраннения, что соотносится с модусом «стекла».
Стихотворчество, которые мы относим к доминированию первого модуса патопсихологических механизмов, то есть «стекла», мы хотели бы проиллюстрировать следующим стихотворении. Данное стихотворение принадлежит женщине, находящейся в остром психотическом состоянии, которое характеризуется смешанным маниакально-депрессивным аффектом, а также обилием слуховых и зрительных псевдогаллюцинаций, приобретающих на остроте состояния мегаломанический оттенок. Пациентка считает, что от её мнимой беременности зависят судьбы вселенной, её бред вирирует от сюжета того, что она является матерью всего сущего, до того, что движением её души поддерживается ритм Вселенной.
Беременная луна
Разметалась бледна
Голубые губы луны
Искусаны
Голубые руки луны
В травах спутаны
А живота свечение
Кесаревым сечением
Месячное кровотечение
С помятых её простыней
Льётся ленной крови река
Рвёт луна на себе облака
И к земле спадает рука
В брызгах белого облака
О возрадуйся, МАТЬ ЛУНА!
По склону звёздного дна
Покатилась дитё луны
Дочь луны
Серебра ребёнок
Свет ночей
О чудо лунёнок
Разбор:
Образ беременной луны поражает своей вычурностью, он не поддается психологическому вчувствованию. Здесь согласно широко распространённой концепции проф. Ю.Ф. Полякова, мы говорим об очевидной актуализацию латентных признаков при шизофрении здесь, то есть круглость луны сопоставляется пациентом с округлостью женского живота.
Следующая строфа: «Разметалась бледна» представляет из себя паралогическое продолжение, не связанное цепью метафорических ассоциаций с предыдущим образом. В природе мы не можем наблюдать и в своей внутренней картине мироздания мы не можем представить, чтобы луна была размётана, расплывчата, размечена по небу. Здесь разрушается гештальт луны как цельного образования. Наше сознание ставится в тупик, мы испытывает фрустрацию перед непонятным и неожиданным образом.
Переходим к следующей строфе: «Голубые губы луны». Нужно достаточно изощрённое воображение, для того чтобы коричневатые лунные кратеры представить в виде голубых губ. В дальнейшим в стихах получает своё отражение аффективная картина психотического состояния из стихотворения отчётливо проступает витальная боль, страдание, дистресс, который однако не может быть разделён читающим в силу его психологической непонятности, невчувственности.
Так с «Голубыми руками луны» мы слышим: «В травах спутанны». Подобное «сопоставление несопоставимого» мы видим в патопсихологическом феномене шизофазии или разорванности речи, поскольку голубые руки никак не могут быть ассоциированы со спутанностью трав. В дальнейшим автор продолжает свою причудливую, вычурную и непонятную логику, опираясь во многом не на смысловое значение материала, а на звуковые ассоциации: «свечение живота», трудно представимое в реальности немедленно переходит в «кесарево сечение», здесь мы вновь имеем дело с шизофазическим феноменом.
Классической его иллюстрацией служит обрывок шизофазической речи в медицинской энциклопедии:
Родился
в Гастрономе № 22
по улице Герцена
по профессии бухгалтер
по призванию своему экономист
электрическая лампочка горит от 120 кирпичей
потому что структура её похожа на кирпич[34].
Итак, идя по каждой строфе, мы находим в каждой из них патологические аллитерации. А также мы обнаруживаем интересный феномен, состоящий в том , что в творчестве больных шизофренией смысл имеет тенденцию приноситься в жертву звучанию, мелодизму. Смысл обозначаемого в данном случае не соответствует субъекту обозначаемого, для больного важно звучание обозначаемого, а не смысловая его характеристика. Этот феномен, когда смысл всегда жертвуется ради звука, выявлен в творчестве больных шизофренией в процессе данного исследования, как в модусе «стекла», так и в модусе «дерево», но, главным образом, модусе «стекла».
Модус «дерево». Одной из находок также обнаруженной нами в модусе стихотворных произведений относящихся к феномену «дерево» является деперсонализация. В этих стихах нивелируется личность их создателя-стихотворца. Они могут быть атрибутированы любому человеку, ведь в самом феномене творчество всегда в той или иной мере присутствует творец. В богословских концепциях человек является образом Бога, а в человеческом творчестве мы видим самого творящего. Например, в картинах Дали мы видим в какой-то мере самого Дали, в стихах Пушкина мы всегда улавливаем живость речи, импульсивность, быстроту ассоциаций, присущую гипертимическому характера Александра Сергеевича. В тоже время в стихотворчестве, выделяемом нами под условным именованием «дерево», мы видим абсолютную деперсонализацию, в смысле утраты персоны, личности в творчестве. Эти стихи, если не знать то, что их написал определённый человек, могут быть с таким же успехом присвоены совершенно другому пациенту, находящимся в аналогичном патопсихологическом состоянии.
Для того чтобы проиллюстрировать это, нами было обращено внимание на следующий феномен. Иногда такого рода пациенты вырезают какие-то стихи из журналов и газет, меняют в них несколько глаголов или местоимений и предъявляют их исследователю в качестве собственного творчества без всякого стеснения и на наводящий вопрос исследователя: «Но это вы прочитали и это просто видоизменение того, что вы прочитали». На что мы слышим ответ: «Но ведь видоизменение проведено же мной!» Отсюда мы делаем заключение о признаках размывания личности в такого рода произведениях.
Если в «Стекле» идёт гипертрофирование личности, её сверхдоминирование, то в «дереве» мы видим её постепенное исчезновение, в котором, собственно, и проявляется основной феномен шизофрении, сводимый к обезличиванию, то есть здесь происходит просто утрата личностных особенностей.
В начале анализа феномена «дерева» вырисовывается: обезличивание, и деперсонализация как тенденция ухода от индивидуального начала. Давайте, обратим внимание на следующее стихотворение, принадлежащее больному шизофренией, которая, согласно диагнозу, протекает в её психопатоподобной форме с нарастанием негативных личностных черт по типу патологической деформации личности.
Я всегда одеваюсь по форме
Щеголяю в чём мать родила
Пульс нормальный, давление в норме
И в порядке другие дела
Хорошо бы врачу дать по морде раза
Заверяют - не наш метод
Тогда придётся финкой по глазам
Был бы удар меток
Забудь пристрастья к многословью
К строкам , что лирик сочинил
Сегодня прозу пишут кровью
За неимением чернил
Вдумаемся, что же по сути это значит, а это значит не что иное, как набор абсолютных штампов, в которых нет интенции, нет отношения. Мы видим штампы, более или менее укладывающиеся в избранный пациентом стихотворный размер, но не несущие в себе ни смысловой, ни эмоциональной нагрузки. Пациенту в данном случае, по сути, все равно, что сказать, он словно подбирает камешки любого цвета, любой формы и втискивает их таким образом, чтобы они просто заполняли ряд. В качестве такого рода камешков служат устойчивые словесные стереотипы, которыми полна наша цивилизация.
Для стихотворений модуса «дерево» характерно, что каждая строчка являет собой эмоционально бедный и интеллектуально мало осмысленный фрагмент, при этом относящийся к тому, что в литературе получило устойчивое наименование штампа. Проследим на примере данного стихотворения, что каждая строка представляет собой констатацию некоего факта, не влекущего за собой дальнейшее продолжение. Каждый штамп может быть уместен и информативен, в случае, если он взят в контексте личностной реальности, личностного отношения к происходящему. А здесь всё равно как, если человек идёт по лесу и берёт то травинку, то муравья, то камешек, то шишку, но при этом каждому из этих разнородных предметов он присваивает одинаковое значение, не выделяет ни одной его содержательной характеристики, в то время как признак подлинного творческого отношения, является высвечивание. Как говорили французские сюрреалисты: смысл поэзии - это видеть чудесное в повседневном. Здесь же, наоборот, видится повседневное в чудесном, могут быть взяты любые, абсолютно любые, без ранжирования, без вникания, без порядка, без смысла любые блоки, которые укладываются в более или менее ритмически стройные строфы. Именно это мы называет «дерево» в силу его обездвиженности, поскольку жизнь есть спонтанность, поскольку существует противопоставление и в настоящем культуральном менталитете существует противопоставление технологии и спонтанности. Это можно проиллюстрировать древним афоризмом: «всё живое - оно растущее, мягкое и гибкое. А всё омертвевшее это застывшее, твёрдое и неподвижное». И как сказал один восточный мудрец: «Я вот стар, но мудр. Почему? Потому что у меня старые подвижные зубы, но мягкий, как у молодого язык, он всегда может говорить, и пока мой язык подвижен, гибок и мягок, я жив, пусть даже будут у меня старые зубы[35]».
Б.
«В 1939 г. Хармс поступает на лечение в психиатрическую больницу, и после выписки получает медицинское свидетельство о заболевании шизофренией.
Поэзия Даниила Хармса состоит из отдельных, порой не связанных между собой фраз, которые, тем не менее, создают атмосферу определенного стихотворения, а его неологизмы заполняют весь возможный смысловой спектр: от понятных слов до звукоподражательных буквосочетаний.
«Все настигнет естега:
Есть и гуки, и снега...
А ты, тетя, не хиле,
Ты микука на хиле».
(«Радость», 1930 г. )
Или:
«Думы шатая живого леща
Топчет ногами калоши ища».
(«Мяч летел с тремя крестами...», 1930 г. )
Однако, чем дальше, тем больше алогизма и разорванности: так, в стихотворении «Скупость» (1926 г.) мы встречаем лешего, который характеризуется как «людий враг». Необычно, но еще понятно. Но чуть дальше уже менее понятно «мерцает дочь»[36]».
«Как - то бабушка махнула
И тотчас же паровоз
Детям подал и сказал:
Пейте кашу и сундук»«Ночь свистела -
Плыл орел.
Дочь мерцала -
Путник брел».В.
Рассказ «Случившееся»[37]:
Она была девочкой, когда случилось несчастье с отцом. Полусонная, она видела в комнате безголосо рыдающую мать, жалко неопрятную в одной ночной сорочке, непричесанную, с отчаянием глядевшую на неподвижную в углу комнаты фигуру отца, уже одетого, только рубашка под пиджаком была еще не застегнута и галстук не повязан. Она видела его бледное, небритое и будто смертное лицо, помнила его молчание, непонятное, тяжелое, и то, как он поцеловал ее колючими, ледяными губами и ушел из дома навсегда в сопровождении троих людей, незнакомых, сумрачных, пахнущих влажными плащами.
Еще ничем не защищенная, она лишь ощутила во всем этом каую-то постороннюю силу, беспощадно отобравшую у нее отца, тихонько крикнула тогда «Папа» - лбом прислонилась к стене и плакала так, трясясь, дергая худыми детскими плечами, трясясь от страха.
Когда три года спустя, она была в пионерском лагере, вызвали мать и сказали ей: «ваша девочка» странно шепчет, отойдет потихоньку в сторону и шепчет, шепчет бессмысленное.
Это произошло после того, как семье сообщили, что отец умер. Ей исполнилось шестнадцать лет и в ней проснулось нечто неудержимое. Она убегала из дома, пропадала до утра, возвращалась вся растерзанная, измятая, будто вывалянная с ног до головы в грязи. И жадно жуя хлеб, ходила по кухне, смеялась, целовала воздух и как-бы обнимала кого-то, делая движения объятий, привсатвая на цыпочки, и все шептала что-то неистово ласковое страстное. Мать узнала: она бегала в парк, встречалась там с группой беспризорных подростков, которые научили ее «взрослой любви» и самым бесстыдным словам.
Сейчас ей за сорок. Она много ест и все время шепчет. В праздники по-особенному оживляется, надевает новое платье, красит губы, глядится в зеркало, нелепо танцует по комнате одна под марши, звучащие по радио, а потом выходит на улицу, радостно сливается с толпой и смеется тихим смехом.
Чрезмерно возбуждают ее скопление людей, торжественная медь духовых оркестров, толпы народа, уличное веселье. Но с той же силой действуют на нее и вид похорон, траурная музыка, скорбные лица людей, черный цвет. Тогда она навзрыд плачет и, не вытирая слез, неудержимо бегущих из ее прозрачных, удивительно светлых, совсем детских глаз, отходит в сторону и, трогая пальцами то место на щеке, куда поцеловал ее когда-то отец, шепчет, шепчет… Что она шепчет? О чем?
Этой литературной миниатюре не откажешь в клинической правде. Ну, чуть преувеличена роль психогенного фактора утраты отца, хотя существует теория life events - «запредельных жизненных событий», являющихся триггерами шизофреноморфной симптоматики. Описательная правда этого этюда состоит в последовательности смены этапов патологического процесса, позволяющего уверенно диагностировать так называемую простую форму шизофрении. Драйв к интроверсии (пассивное безынициативное послушание старшим, уход в собственные эмоции депрессивной окраски) в ситуации столкновения с реальностью подростковой социализации (пионерлагерь) приобретает оттенок психотической неадекватности (уединение, вербальные галлюцинации, когда «шепчет» и, по-видимому, получает ответ). Затем искаженное прохождение пубертатного криза с бесстыдной расторможенностью низших биологических влечений. И, наконец, типичное дефектное «сгорание» личности, пренебрежение эстетическими, социальными и духовными ценностями, формирование собственных ритуалов, отражающих фиксацию на здоровом периоде детства, классическое (по Э. Кречмеру) сочетание нечувствительности к тональности переживаний окружающих ее людей с утрированной сентиментальностью применительно к собственным представлениям.
Так болеют шизофренией. И теперь, исходя из объективно - клинических данных, наблюдавшихся с древности и систематизирующихся около 150 лет, мы можем положить за основу нашего рассмотрения шизофрении четыре непреложных факта.
Первое (Этиология): Эта болезнь не возникает беспричинно. В ее основе всегда имеется наследственная предрасположенность, обусловленность и значимость.
Второе (Патогенез): Маркером шизофрении является стиль мышления пациента, который характеризуется отсутствием конформности и равновероятностью вариабельности, что отражает степень индивидуального «отсечения от коллективного бессознательного».
Третье (Клиническая картина): вне зависимости от синдромологических категорий (психозы/неврозы) включает в себя динамику регрессии к онтологически нижележащим уровням.
Четвертое (Исход): в любом варианте, при диагнозе шизофрении присутствуют расстройства целеполагания, варьирующие от отказа (невозможности) волевого напряжения - «абулический дефект», до избыточно неупорядоченного (предположительно производного от инстинктуального) проявления воли - «психопатоподобный дефект».
Переходя от рассмотрения интер-дисциплинарных подходов к сути возможной интерпретации шизофренического безумия, мы приходим к предположению о нарушении в данном случае гармоничного соотношения между «усией» и «ипостасью» личностного бытия.
Корректность приложимости богословских категорий применительно к человеческому бытию оправдывается такими факторами, как, во-первых, несводимость личности к сумме качеств, невозможность целостного описания личности в ее статике. Личность подразумевает становление, движение, процесс. Во вторых, характеристикой личности является ее динамическое само-осознавание. Личность обнаруживается как «я» в отношении. Отношения, конституирующие личность включают взаимосвязь с предшествовавшими поколениями, окружающей реальностью и Творцом. Назначением личностности как категории тварного человеческого бытия является спасение, которое в христианской традиции именуется «обожением» - совпадение образа с Первообразом. Кенозис Божества открывает теозис человечеству - смерть и воскресение Бога приглашают человека к воскрешению и бессмертию.
Под «усией» - природой или сущностью человеческого бытия можно понимать витальную общность людского начала, сокровенное общественное единение, предстающее то в виде каббалистичекого Адама-Кадмона. То в форме «мирового сознания» П. Чаадаева, то как явление мистической церковной соборности А.С. Хомякова, то как Софийность В.С. Соловьева и прот. С. Булгакова. Богословие личности утверждает единство человеческого рода в предстоянии перед Творцом, коллективную вину и ответственность, безнравственность стремления к индивидуальному спасению.
«Ипостась» личностного бытия отражает неповторимую ответственность личности относительно собственной природы исходящую из данности обладания свободным самоопределением. Современный психолог, вполне сочувствующий православию подчеркивает, что явление личности есть «нравственно-ценностный выбор». Стать личностью, по мнению Б.С. Братуся, значит - 1) занять определенную жизненную нравственную позицию; 2) осознавать её и нести за неё ответственность; 3) утверждать её своими поступками, делами, жизнью[38]. Рассматривая далее, «Самоосознание как ипостасная черта проявляется в выборе иметь/быть является выражением свободы самоопределения», - пишет современный богослов арх. Платон[39].
Человеческое бытие в форме «образа Божиего» наделено жизненным импульсом «elan vital» по А. Бергсону[40] или «горме» (греч. - стремление) по К. Монакову[41], под которым понимается творческое побуждение, свойственное уже протоплазмическому уровню и служащее первоосновой инстинктов. И далее: «Усийными или единосущными общеприродными свойствами являются потенции разума, памяти и т.д. Однако каждый человек воплощает в себя сущностные свойства особым и неповторимым личным образом: думает, действует по-своему. Личность ипостазирует сущность, дает ей ипостась, т.е. реальное и конкретное существование»[42].
Наряду со справедливостью вышесказанного, наука богословия предполагает антиномическую достоверность утверждаемых понятий и здесь наша позиция обогащается взглядом безукоризненно точного мастера богословия прот. П. Флоренского: «Усия - стихийная, родовая подоснова человека. Усия - начало в себя, - в себя собирающаяся, из мира, из рода идущая, но в единую точку направляющаяся. Она есть тезис индивида, устанавливающая его в обществе как самостоятельный центр. Напротив, ипостась - разумная, личная идея человека, его духовный облик, его лик - утверждается в человеке как начало общее, надындивидуальное. Это - начало от себя, из себя исходящее, из индивида идущее, отправляющееся от единичного, но в мир распространяющееся и мир собою освещающее. Ипостась, будучи личною, утверждает в личности род и мир, то есть она есть начало самоотречения индивида, прорыв его уединенности, выход из его обособленности»[43].
Теперь, представив себе соотношение «усии» и «ипостаси» в человеческой личности, мы можем достоверно предположить то, что в случае шизофренического личностного бытия происходит ослабление связи между общечеловеческой сущностью и индивидуализацией. Ипостась приобретает самодовлеющее значение. Описанное выше основное патопсихологическое шизофреническое расстройство - затруднение процесса предпочтения естественного выбора - можно понимать как нарушение связи с общим жизненным гормическим потоком, дистанциирование от «коллективного сознания», который является источником человеческой витальности.
Подтверждением этого факта «от обратного» служит наличие своеобразного личностного типа, при котором не наблюдается шизофренической патологии. Это описанный Э. Кречмером[44] циклоидный тип - пикнического телосложения, жизнелюб, синтоник, мгновенно настраивающийся, а точнее настраивающий на себя собеседника, конформист, проживающий жизнь в поверхностном согласии с собой и другими. Он привлекателен своей понятностью и естественностью убеждений, земной человек, любитель покушать и развлечься, его поступки совпадают с ожиданиями других, он весьма неглуп, но его логика прозрачна и последовательна. Он располагает к себе уверенностью, укорененностью, уступчивостью, но тщетно ждать от него томления по высшему, мистических восторгов, стремления к недостижимым идеалам. Можно предположить, что подобный тип личностной акцентуации характеризует смещением пропорции к общему «усийному» началу.
Жизненность психологии (или психопатологии) иллюстрируется в описании, приводимом ныне прославленной в чине святых м. Марии (Скобцовой)[45], когда она описывает черты сословно духовной циклоидной личностной конфигурации: «Высшей ценностью (для них) был, пожалуй, порядок, законопослушность, известная срединность, вместе с тем довольно ярко выраженное чувство долга, уважение к старшим, снисходительная забота о младших, честность, любовь к родине, почитание власти и т.д. Никаких особых полетов не требовалось. Творчество было нивелировано слаженностью и общей направленностью государственной машины. Подвижники как-то не появлялись в губернских кафедральных соборах. Тут действовали иные люди, - отцы настоятели, спокойные, деловитые соборные протоиереи, знающие прекрасно службу, старающиеся обставить ее пышно и благолепно, в соответствии с пышностью и благолепием огромного храма, прекрасные администраторы и организаторы, хозяева церковного имущества, чиновники синодального ведомства, люди почтенные, добросовестные, но не вдохновенные и не творческие».
Смещение внутриличностной пропорции в сторону «ипостасности» образует шизогенный «патос». О таких индивидах писал Э. Кречмер[46] Он наделял их удлиненными пропорциями тела и склонностью к абстрактному мышлению. Им атрибутировалась интроверсия, болезненная рефлексия, и аутистическая пропорция. Казалось, они эмоционально холодны, не выводимы из ожиданий общества от них, парадоксальны в суждениях и действиях. Они игнорируют существенные признаки воспринимаемого предмета, в процессе выбора руководствуясь собственной причудливой логикой. Их эмоции неадекватны, варьируя между неожиданными полюсами тупости и хрупкости.
Расхожей фразой романтиков наших дней является цитата из Джона Донна недавно нежно спетая Джерри Халивел в балладе «Calling»: «No man is an island - ни один человек не остров, все мы части материка». В контексте этой красивой метафоры уместно сделать оговорку: люди-острова всё-таки есть. Это те, кому довелось родиться шизотипальными личностями.
Именно для них характерны патопсихологические расстройства по типу нарушения врожденной предпочтительности правильного выбора из воспринимаемого множества вариантов. Их инакость проявляется равнопредпочтительностью вследствие ослабления функции сопричастности общечеловеческому опыту здравого жизненного смысла. Выработанный человечеством механизм отсекания заведомо неправильных вариантов для них недоступен. В процессе само-осознавания, само-чувствоания и само-действования им приходится индивидуально прорываться к разрешению уже решенной коллективно задачи. Доступ к интуитивному опыту совокупного человеческого бытия для них затруднен или невозможен.
Незнакомство со сферой общего опыта, отпадение от сокровищницы «коллективного сознания», чуждость согласованно принятым паттернам чувствования и мышления приводит к опоре исключительно на собственные ресурсы, причем отсутствие значимых ориентиров выбора порождает либо тревожность, либо упрямство. Наверное, это первичное шизофреническое свойство. Тревожность влечет за собой ступор выбора и является причиной ангедонии (невозможности предпочесть позитивные эмоции), а рандомизированно-компульсивный необосновано осуществленный выбор, как правило, оказывается неправильным, что собственно и является механизмом бреда. Феноменологически, бред является не столько фантастически придуманным, сколько общепринято статистически маловероятным вариантом суждением о реальности. По сути, бред есть явление антагонистическое феномену вдохновения. Последнее есть явление личностного выражения общечеловеческого креативного призвания, в то время как бред (эмоционально насыщенное, заведомо неправильное, некорригируемое утверждение) обнажает индивидуалистическое упрямство как прихотливое настаивание на принятии одной из частных возможностей в качестве неопровержимой истины.
Акцентуация «ипостасности» является выражением страсти «гордыни» и в конечном счете является само-возвеличиванием, ложно-бытийным аутизмом. Начиная помещать на вершину иерархии ценностей собственное «Я» в культивировании собственного благополучия/ творчества/ славы/ здоровья, человек, словно перекрывает животворящие потоки «усийности» - сопричастности обще-бытию. Нарушается его призванность быть «частью» человечества, членом тела Церкви. Начинаются судорожные попытки автономного само-сохранения - выживания.
Теперь нам вновь предстоит вернуться к богословию. Хорошему, преемственному святоотеческому богословию, предназначенному для прояснения картины мира. Подвергая теологическому осмыслению простой, пронзительный и болезненный вопрос, с которым сталкивается, наверное, каждый, а именно - «Как факт существования любящего и всемогущего Бога соотносится с существованием в мире зла?» - на выходе мы получим ответ - «в силу даруемой Богом свободы». Свободы для мира вначале невидимого - ангельского, где в метаисторический эон происходит самоопределение сил, а затем видимого, в котором степень свободы убывает почти механически по мере упрощения творения, а на высоте его стоит человек в явлении своего богоподобия.
Читаем у близкого к Православию философа: «Творческая свобода заложена в человеке как печать его богоподобия»[47]. Находим у авторитетного богослова: «Бог - просящий подаяния любви нищий, ждущий у дверей души и никогда не дерзающий их взломать. То есть Бог бессилен перед человеческой свободой, так как она исходит от Его всемогущества»[48]. Размышляем…
Человеческое бытие тем далее отстоит от животного, чем более его поведение прочувстованно и осознанно, то есть чем менее оно принуждающе инстинктивно и, в свою очередь, чем более оно произвольно. Понятие произвольности приводит нас к рассмотрению категории выбора. В первом приближении, можно утверждать, что человек есть существо выбирающее. Если пройти дальше, то - чем четче выбор определяется ценностями высшего порядка, чем он ответственнее в смысле принятия его последствий - тем точнее данное существо отвечает критериям человечности. И, наконец, личность, в понимании Христианства, трансцендирует категорию выбора, оказываясь в метафизическом пространстве осуществления своей свободы как произвольного отказа от выбора во имя высшего модуса бытия - согласия, диалога, синергии с Творцом.
Акт выбора включает в себя два последовательных момента: различения и воления. Действительно, для адекватной репрезентации последствий выбора необходимо осознание различий предметов оного, и как метко недавно подмечено, (в НЛП-теориях), выбор между двумя является некорректным, настоящий выбор может быть реализован в альтернативе, включающей не менее трех возможностей. Применительно к предмету нашего рассуждения, этот момент «различения» относится, несомненно, к «ипостасной» составляющей личности.
Дальнейшее осуществление акта выбора происходит посредством «волеизъявления», декларации готовности к действию, приложения усилий. Здесь своего рода «энергетика», черпается из «усийных» ресурсов личности.
Личность духовно и душевно «здоровая», то есть без признаков очевидных «страстей», либо психических расстройств, находится на пути к совершенству и делает «выбор без выбора», то есть, соглашаясь с волей Высшего о себе, в свободе, радости и благодарности.
Личность, находящаяся в патологическом процессе делает выбор, основываясь на предпочтениях падшей автономизированой «самости». И онотологически, здесь также не происходит выбора, поскольку не-причастность обуславливает неправильный и неправедный вариант, то есть ситуация является не более чем «реализаций самости», приводящей к «иллюзии» выбора. Это метафизическая рулетка, но состоящая не из 36 клеток, а миллионов вариантов, однако в итоге выпадает всегда дьявольское «зеро».
Итак, воля человека, реализуемая в возможности выбора, оказывается поставленной в два модуса осуществления: если выбор личностно целостен, происходит синтонно с все-человечностью, и синергийно Промыслу, то он коррелирует со здоровьем, правильностью и святостью. Альтернативно, можно предположить следующее.
Предпочтение конформизма, то есть акцентирование «усийности» коррелирует с псевдо-органическими и абулическими типами шизофренического дефекта. Преобладание «ипостасности» характеризует тенденцию к изоляции, само-центрированности, аутизму, что отражает тропность к психопатоподобным негативным образованиям.
Личность же склонная к шизофрении в силу обособленности от «усии», отсутствия резонанса общности оказывается энергетически обделенной. Такой человек проживает жизнь в большем напряжении, большем трагизме. Оторванный от материка всечечеловечности, он всю жизнь строит к нему мосты, чаще прихотливо изогнутые, причудливые и неустойчивые. Как он болеет? Лишенный безошибочного выбора естественных предпочтений он оказывается среди равновероятных для него бытийных возможностей. Расширенный выбор обуславливает рост тревоги. Когда нет интуитивно чувствуемого правильного направления, возможности предстоит пробовать на подходящесть, прочность и безопасность. Невозможно воспользоваться опытом предшественников, поскольку доступ к соборной памяти человечества закрыт. Одинокое существование царственно и беспомощно. Когда оказываются на исходе истерзанные тревогой внутренние ресурсы, то происходит снижение (регрессия) к более примитивному бытийному уровню. Это и есть сумасшествие.
Может статься, психиатры будущего, движимые научной отвагой, будут не просто описывать последовательность симптомов, но и осмысливать их, соотнося их с остальными алгоритмами мироустроения. Всеобъемлющий синтез свода знаний о природе впереди, но и теперь можно предположить неслучайность стереотипа утяжеления психопатологической симптоматики.
Начиная с великого Аристотеля, классификация уровней оформленности бытия выглядит так: 1) минимально оформленный уровень - глина, камень, 2) растение, 3) животное, 4) человека[49]. Тысячелетие спустя христианский философ Иоанн Дамаскин размышляет об энергии, «силе», которая «вложена в каждый вид Творцом для жизни и движения: Ангелам - для разумения и сообщения друг другу своих мыслей без помощи произносимых слов; людям - для разумения, размышления и сообщения друг другу при помощи произносимых слов своих мыслей; неразумным животным - силу жизни, ощущение дыхания; растениям - способность воспроизведения и рождения; камням - способность нагреваться и охлаждаться, а также свойственное всем неодушевленным предметам перемещение с места на место под действием другого движения». Современный богослов о. С. Булгаков утверждает, что «В своем душевном всеорганизме человеческий дух обрел и опознал все живое. Вопреки дарвинизму, человек не произошел от низших видов, но сам их в себе имеет: человек есть всеживотное и в себе содержит как бы всю программу творения. Это спектр, на который может быть разложен белый цвет человечества. Поэтому в человеке действительно резюмируется весь животный мир, и в этом филогенезисе пока видят и различают лишь ничтожную часть»[50].
Теперь, исходя из принятия иерархической структуры бытия и интегрирования в человеческой личности всех нижележащих бытийных слоев, мы вправе предположить, что при личностной дезинтеграции происходит редукция по направлению к меньшей структурной сложности. Вообще психическая регрессия является весьма распространенным, более того, «она представляется характерной для взрослых людей в их контактах с многогранной жизнью», как пишет психоаналитик W. Bion, предполагая необходимость регрессии для группового взаимодействия[51]. По-видимому, регрессия является не только защитным, но и универсальным механизмом, благодаря которому осуществляется коммуникация и согласованное взаимодействие. Однако при наличии шизоидной личностной дисгармонии, проявляющейся ослаблением связи с «коллективным витальным сознанием», ипостасийная, индивидуалистическая, аутическая регрессия приводит возникновению психопатологической симптоматики отражающей, в символическом смысле, деградацию бытийного функционирования личности.
Таким образом, возможно соотнести кататонический регистр поражения (обездвиженность, оцепенение, моторный негативизм, восковидная гибкость) с уровнем неодушевленного бытия: камнем, глиной. Апато-абулические расстройства (отсутствие побуждений, трудность волевого напряжения, так называемое вегетативное существование в виде «овощей» из романа К. Кизи) коррелируют с уровнем растений. Гебефренические расстроства (дурашливость, гримасничание, неупорядоченное возбуждение) могут служить символом подчинения неумолимому инстинктуальному началу, что соотносится с уровнем бытия животных. Регрессия же на примитивно человеческом уровне проявляется параноидными расстройствами, для которых патогномоничным является переживание «сделанности, чужеродного воздействия», что выражает капитулятивный отказ от самобытного достоинства, когда вместо подлинной сопричастности другим происходит подменяющая ее дурная субмиссивность относительно воображаемой иной воли.
Продолжая предложенную нами парадигму взаимосвязи аскетического понятия «страсти» и клинического термина «психопатии»[52] в русле которой болезни понимаются закономерными следствием искажения духовно-нравственного устройства личности, то с шизофренией может коррелировать эксцессивная страсть гордости как личного, так и семейно-прослеживаемого укоренения. Ультимативной ценностью одержимого индивида является предельно автономное существание, исходя из чего, галлюцинаторно-бредовые построения больных могут быть поняты как попытки возведения индивидуального мира, отражающие пренебрежение и отвержение тварной реальности. Подобное мифопостроение требует эксцессивного напряжения внутренних сил, что приводит к специфической потере внутренних психических ресурсов. Мифотворчество, осуществляемое больными шизофренией, разительно отличается от мечтательного фантазирования с одной стороны и мобилизацией внутренних сил для осуществления сознательных и произвольных устремлений с другой. Отсюда специфический шизофренический дефект, представляющий собой опять таки более или менее эффективную попытку бессознательной компенсации (снижением воли или вычурностью поведения) катастрофического истощения витальной энергетики.
Митрополит Антоний Сурожский говорил о таких случаях, когда Господь попускал человеку состояние психической болезни, что иногда эти души столь тонки и ранимы, что между ними и этим миром Господь опустил «полог безумия». Человек начинает жить в своем мире, менее травматичном для него, чем окружающий. Полог становится ненужным, когда возрастает душа, и такое свидетельство у митрополита Антония тоже есть[53].
Рассматривая вопрос о терапевтических возможностях, мы
представляем себе, что шизофреническое энергетическое
«закукливание - фантасмагорическое сворачивание мира до
ущемленных границ Я», не может быть в полной мере осознаваемо
страдальцем в силу несомненного и не всегда точно определимого
родового отягощения этого духовно-душевно-телесного
патологического процесса. Из этого следуют три практических
соображения: а) на нынешнем этапе развития медицины наиболее
оправданно применение психофармакологических средств, механизм
действия которых столь неясен, сколь и патоморфоз шизофрении,
однако, несомненно их воздействие на энергетический баланс
психической активности; б) прогноз лечения шизофрении тем более
благоприятен, чем выше энтузиазм участия семьи в терапевтическом
процесс; в) применение формализованных церковных ритуалов - так
называемые «отчитки» или настойчиво отстраненная рекомендация
«покаяния» пациента со стороны родных или духовных лиц в случае
шизофренического процесса, как минимум, некорректна. Здесь, как
нельзя более уместно руководствоваться святоотеческой
формулой:
«блудных исцеляют люди, лукавых - ангелы, а гордых - сам Бог».
[1] Lake F. & Yeomans M. H.
Clinical theology: A theological and psychological basis to
clinical pastoral care. New York: Crossroad,
1987
[2] Лосский В. Н.
Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое
богословие. М.: 1991. С. 92
[3] соотв. Дан. 4, 26-30/ 2 Цар 23.
1
[4] Мк, 3:
21
[5] 2 Кор 5: 13;
Толковая Библия под ред. А. Лопухина, Пб, 1912, том 9, стр.
31
[6] Белорусов С.А.
Бесоодержимость. Православная энциклопедия, том 4, М.:
2002
[7] Фуко М. История
безумия в классическую эпоху. СПб, 1997. стр.
35
[8] об этом см.
Каннабих Ю. История психиатрии. М.: 1929
[9] Ясперс К. Общая психопатология.
1997, с. 349
[10] Лэинг Р. Расколотое «Я». М. -
СПб.: 1995
[11] Крепелин
Э. Введение в психиатрическую клинику, М.:
2004
[12] Bleuler E.
Dementia praecox oder Gruppe der Schizophrenien. Leipzig; Wien,
1911
[13] Schneider K.
Psychopathologie clinique, traduction franchise de la 4e edition
allemande. Nauwelaerts-Maloine, Louvain-Paris,
1976
[14] Rumke H.C.
Uber die Klinik und Psychopatologie der Zwangser-scheinungen.
Eine bluhende Psychiatrie in Gefahr 1967:
76-101
[15] Казанец
Э.Ф. На пороге революции в психиатрии. М.:
1999
[16] Ойфа А.И.
Мозг и вирусы. Вирусогенетическая гипотеза происхождения
психических заболеваний. Internet:
http://www.psychiatry.ru/library/lib/show.php4?id=27
[17] Шекли Р. Обмен разумов.
Библиотека современной фантастики, том 16, Москва,
1968
[18] Crow T.J.
Positive and negative schizophrenic symptoms and the role of
dopamine: Discussion 2. // Br. J. Psychiatry, 1980, vol. 137, p.
383-386
[19]
Шизофрения. Мультидисциплинарное исследование под общ. ред.
А.В. Снежневского, М.: Медицина, 1972
[20] Plunkett R.J. Gordon J.E.
Epidemioligy mental illness. New-Iork, 1960
[21] Фрейд З. Введение в
психоанализ: Лекции. пер. с нем. М.: 1989
[22] Юнг К.Г. Психология шизофрении.
// Работы по психиатрии. Психогенез умственных расстройств.
Сборник. Академический проект, 2000
[23] Кляйн М., Айзекс С., Райвери
Дж., Хайманн П. Развитие в психоанализе. М.:
2001
[24] Лакан Ж.
Бессмысленное и структура Бога // Метафизические исследования,
14, 2000
[25] Bateson
G. Групповая динамика шизофрении. Статья перепечатана из Chronic
Schizophrenia: Explorations in Theory and Treatment, L. Appleby,
J.M. Scher and J.
Cummings, The Free Press, Illinois, 1960
[26] Binswanger, Ludwig.
Being-in-the-World. Harper, N. Y.: 1967.; цит. по Нидлмен Я.
Критическое введение в экзистенциальный психоанализ Л.
Бинсвангера. Москва.
Рефл-Бук. 1999
[27] Линде Н. Д. Психологическая
теория шизофрении. Журнал практического психолога, N3-4, стр.
24-35
[28] Hecker E. Die
hebephrenic. Archive patholiche Anatomie und fur Physiologie
Klinische Medicin, 52: 394-429; 1871
[29] Кандинский В.Х. О
псевдогаллюцинациях. М.: 1952
[30] Поляков Ю.Ф. Патология
познавательной деятельности при шизофрении. М.: Медицина,
1974
[31] Пападопулос
Т.Ф. Психопатология и клиника приступов периодической шизофрении.
Дисс. докт. М.: 1966
[32] Кречмер Э. Строение тела и
характер. М.: 1923
[33] Воробьёв В.Ю. Интегративная
модель шизофренического дефекта. Дисс. на степень докт. мед.
наук. М.:1989
[34] Большая Медицинская
Энциклопедия. Аудиоприложения. М.: 1962. Цит по
Internet-источнику:
http://unclear.rinet.ru/~r_l/psycho/
[35] Жафёрова К.Д.
Патопсихологическое исследование стихотворчества больных
шизофренией. Дипломная работа. Кафедра пато- и нейропсихологии,
ф-т психологии МГУ, 2000
[36] Шувалов А.В. Патографический
Очерк о Данииле Хармсе. 1996. Перепечатка с Internet- источника:
http://psychiatry.ru/library/ill/charms.html
[37] Юрий Бондарев. Мгновения. М.:
2001
[38] Братусь Б.С.
Аномалии личности. М.: Мысль, 1988
[39] Платон (арх.) Православное
нравственное богословие. Свято-Троицкая Сергиева Лавра,
1994
[40] Бергсон А.
Длительность и одновременность. П.: 1923
[41] Monakow К. Psychiatrie und
Biologie, 1919
[42] Яннарас Х. Вера церкви. М.:
1992
[43] Флоренский
Павел, священник. «Из богословского наследия» // Богословские
труды. 1977. Т. 17. С. 83-248
[44] Кречмер Э. Строение тела и
характер. М.: Эксмо, 2003
[45] Мать Мария. Типы религиозной
жизни. Вестник РХД, № 176
[46] Кречмер Э. Строение тела и
характер. М.: Эксмо, 2003
[47] Бердяев Н.А. Самопознание.
Проблема человека. К построению христианской антропологии. Л.:
1991
[48] Лосский В.Н.
Догматическое богословие. М.: 1991
[49] Аристотель. О душе. М.:
1937
[50] Булгаков С.Н.
Свет невечерний: Созерцания и умозрения. М.: Республика,
1994
[51] Bion W.
Experiences in Groups and other Papers. London: Tavistock Publs.
1961
[52] Белорусов
С.А. Психопатии и страсти // Журнал практического психолога N6,
1998 стр. 60-74
[53] см.: Тело и материя в духовной
жизни // Митрополит Антоний Сурожский. Труды. М.: Практика, 2002,
стр. 118