«Экзистенциальная психотерапия, подобно бездомному бродяге, ничему не принадлежит. У нее нет ни законного места жительства, ни формального образования, ни собственн, ой организации. Академические соседи не признают ее за свою. Она не породила ни официальное сообщество, ни стабильный журнал (немногочисленные хилые чада скончались во младенчестве); не имеет ни стабильной семьи, ни определенного главы семейства. Однако у нее есть генеалогия, несколько разбросанных по свету кузин и кузенов, а также друзья семьи - кое-кто в Европе и кое-кто в Америке»: Эти слова принадлежат Ирвину Ялому, американскому психотерапевту, который в своей великолепной книге «Экзистенциальная психотерапия», представил экзистенциальную терапию как целостный подход - от теоретической структуры до тактических приемов. В своей работе вместо термина «экзистенциальная психотерапия» я буду употреблять термин «экзистенциальная психология». Это не связано с тем, что я хочу разделить эти два понятия, это обусловлено прежде всего удобством для меня как для психолога.
Где же истоки экзистенциальной психологии? И почему Ялом уподобляет экзистенциальную психотерапию «бездомному бродяге»? Все дело, видимо, в том, что у экзистенциальной психологии множество источников.
Экзистенциальная психология представляет собой своеобразный итог развития европейской мысли последних двух столетий, вобравший в себя достижения таких направлений, как философский иррационализм (Шопенгауэр, Кьеркегор), «философия жизни» (Ницше), интуитивизм (Бергсон), экзистенциализм (Хайдеггер, Ясперс, Камю), философская онтология (Шелер), психоанализ (Фрейд, Юнг, Адлер, Хорни, Фромм), гуманистическая психология (Маслоу, Олпорт, Роджерс, Келли и др.).
И прежде всего, это, конечно, экзистенциальная философия. Наверное, сложно найти хотя бы одного философа, который бы не задумывался о жизни и смерти. «Однако формальная школа экзистенциальной философии, - пишет Ялом, - имеет совершенно четкое начало. Некоторые считают отправной точкой воскресный полдень 1834 года, когда молодой датчанин сидел в кафе, курил сигару и размышлял над тем, что ему грозит опасность состариться, не оставив следа в этом мире:» Молодой датчанин был Серен Кьеркегор. Его размышления, по мнению Ялома, привели к тому, что он решил: раз все остальные стремятся облегчить жизнь человека, ему остается сделать нечто, чтобы эту жизнь затруднить. Серен Кьеркегор опубликовал несколько экзистенциальных монографий, главным предметом которых было исследование своей экзистенциальной ситуации. Во время первой мировой войны эти работы нашли благоприятную почву и были подхвачены Мартином Хайдеггером и Карлом Ясперсом.
Экзистенциализм возник как отражение социального и духовного кризиса цивилизации. Социальный мир в данном случае - «неподлинный». Человек существует подлинно только в одиночестве, лицом к лицу с Богом, собственной смертью, абсурдностью существования. Фундаментальной характеристикой человека признается обращенность в будущее, свобода. Человек сам себя выбирает. У Хайдеггера эта мысль получает выражение в выделении двух модусов существования - подлинного и неподлинного. «Подлинный» человек живет в соответствии с самим собой, не мыслит шаблонами, избегает коллективный стереотипов.
Положения экзистенциальной философии вплетаются в экзистенциальную психологию. Экзистенциальная психология отвергает фрагментарное изучение личности как совокупности психомоторных реакций, факторов или социальных ролей. Личность в экзистенциальной психологии определяется не системой механизмов, , а тем, как она создает свое существование в мире.
Экзистенциальная психология исходит из первичности бытия человека в мире, столкновение с которым порождает у каждого человека базовые экзистенциальные проблемы, стресс и тревогу. Зрелой личности удается успешно совладать с ними, неспособность сделать это приводит к психическим нарушениям. Бессознательные и защитные механизмы, открытые психоанализом, трактуются экзистенциальной психологией на онтологической основе. Под бессознательным понимается совокупность потенциалов, остающихся нереализованными. Полнота бытия зависит от степени реализуемости своих возможностей. Граница, разделяющая сознательное и бессознательное, является границей личностной свободы. Опыт экзистенциального истолкования концепции Фрейда был предпринят еще в 30-х годах Людвигом Бинсвангером.
Экзистенциальная психология имеет два направления: феноменологическое и собственно экзистенциальное. Феноменологическое зародилось в 18 веке. Иоганн Генрих Ламберт определил феноменологию как науку о предметах опыта, анализирующую явления и вскрывающую иллюзии чувственного познания. Сама идея «критики чистого разума» И. Канта может быть понята как определенного рода феноменология, поскольку она исследует пределы чувственного познания, разграничивая феномен и ноумен, трансцендентальное и эмпирическое постулаты сознания. Начиная с работы «Факты сознания» И.Г. Фихте феноменология понимается как учение о становлении знания. В «Философии духа» Гегеля феноменология занимает место между антропологией и психологией. Как часть психологии феноменология понимается у У. Гамильтона, М. Лацаруса, Ф. Брентано. Для Франца Брентано феноменология должна описывать и классифицировать психические феномены: представление, суждение и душевные движения.
Линия психологической трактовки феноменологии продолжена Карлом Штумпфом.
Немецкий философ Эдмунд Гуссерль сформулировал принципы феноменологии, понимаемой в качестве науки о предметах, как они даны в опыте.
А. Пфендер, В. Шапп, К. Ясперс, В. Келер, К. Коффка, М. Вертгеймер использовали феноменологию как метод описания внутреннего мира больного, как метод анализа психологических феноменов. Ван Каам в своей книге «Экзистенциальные основания психологии» определяет феноменологию как «метод психологии, который стремится раскрыть и пролить свет на феномены поведения, как они явлены в своей воспринимаемой непосредственности».
Феноменологию можно рассматривать как метод, служащий всякой науке, т. к. наука начинается с наблюдения того, что есть в непосредственном опыте. Экзистенциальная психология использовала феноменологию для освещения феноменов, принадлежащих среде личности. Основополагающим в развитии экзистенционализма становятся философские работы Мартина Хайдеггера и Жан-Поля Сартра. Хайдеггер, будучи учеником Гуссерля, создал свою версию феноменологии, в которой применил категорию интенциональности не к сознанию, а к бытию («Бытие и время», 1927). По Хайдеггеру, бытие интенционально, т. е. не может быть чистого бытия (как у Сократа и Платона). Бытие всегда обращено на какое-то иное бытие. В свете этого главным предметом философии Хайдеггера становится человеческое существование - экзистенция. Интенциональность бытия человека выражается в его экзистенциалах, к которым относятся страх, надежда, забота и т. п. Бытие, таким образом, всегда выступает как включенность в некое иное бытие, как присутствие, «здесь-бытие», «бытие-в-мире» - Dasein. Человек может забыть о своей экзистенции и воспринимать свою собственную жизнь как совокупность фрагментов времени, наполненных фрагментарными, разрозненными отношениями. При этом человек не воспринимает конечность своего существования, т. к. череда фрагментов не предполагает своего окончания (оно видно лишь с точки зрения целостности жизни): умирают только другие. Поворот человека «лицом к смерти» должен вернуть человеку его экзистенцию.
Dasein - фундаментальное понятие экзистенциальная психологии. Вся структура человеческого существования базируется на этом понятии. Dasein - не принадлежность или свойство человека, это человеческое существование, взятое как исчерпывающая целостность. Когда Медард Босс использует термин Daseinanalysis, он имеет в виду тщательное рассмотрение природы человеческого существования или бытия-в-мире. Вопрос о подлинном существовании находится в центре внимания экзистенциализма как философского течения.
Есть еще один источник возникновения экзистенциальной психологии - это протест многих европейских психиатров против базовых принципов психоанализа Фрейда. Они выступали против сведения всего человеческого поведения к нескольким базовым инстинктам, против материализма и детерминизма Фрейда. Людвиг Бинсвангер, Медард Босс, Ролан Кун, Виктор Франкл считали, что подход аналитика к пациенту должен быть феноменологическим, то есть терапевт должен входить в мир пациента и переживать феномены этого мира. «Нет единственного пространства и единственного времени, а есть столько времен и пространств, сколько существует субъектов», - писал Л.Бинсвангер.
Третий источник это гуманистическая психология. В Америке к 50-м годам 20 века доминировали две школы: бихевиоризм и фрейдовский психоанализ. Некоторые терапевты, такие, как Гордон Олпорт, Генри Мюррей, Джордж Келли, Абрахам Маслоу, Карл Роджерс, Ролло Мэй, считали, что существующие школы исключают из своего рассмотрения такие истинно человеческие ценности как выбор, любовь, человеческий потенциал, творчество. Они учредили новую идеологическую школу, которую назвали «гуманистическая психология».
После кризиса бихевиоризма в психологии возникает направление - «гуманистическая психология». В классификации психологических школ экзистенциальная психология считается одним из направлений именно гуманистической психологии.
Гуманистическая психология- направление в западной психологии, признающее личность как целостную уникальную систему, «открытую возможность» самоактуализации. Одной из целей экзистенциальной психологии является восстановление аутентичности личности, т. е. соответствия ее бытия-в-мире ее внутренней природе. Средством такого восстановления считается самоактуализация - стремление человека к возможно более полному выявлению своих личностных возможностей. Гуманистическая психология сформировалась как течение в 60-х годах 20 века. Гуманистическая психология противопоставляет себя в качестве «третьей силы» бихевиоризму и фрейдизму.
В возникшее течение оказались вовлеченными ряд ведущих психологов и психотерапевтов того времени: Олпорт, Мэй, Бюлер, Маслоу, К. Роджерс, Бугенталь, Г. Мюррей, Г. Мерфи.
Основные положения гуманистической психологии:
В данной работе не преследуется цель анализировать достижения и «слабости» гуманистической психологии, поэтому, возвращаясь к экзистенциальной психологии, можно резюмировать, что гуманистическая мысль оказала значительное воздействие на развитие психотерапии и теории личности, повлияла на организацию управления и образования, систему консультирования. Гуманистические психологи расширили предметную сферу психологии, включив в нее отношения личности и понимание контекста ее поступка.
Многое в гуманистической психологии очень важно для экзистенциальной психологии: свобода, выбор, цели, ответственность, внимание к уникальному миру любого человека. Однако гуманистическая психология не тождественна европейской экзистенциальной традиции: экзистенциализм в Европе всегда подчеркивал человеческие ограничения и трагическую сторону человеческого существования. Гуманизму же свойственен известный оптимизм, развитие потенциала, самореализация.
Однако многие гуманистические психологи придерживаются экзистенциальных взглядов, прежде всего, Маслоу, Перлз, Бьюдженталь, Ролло Мэй.
Еще один источник экзистенциальной психологии - это сами психоаналитики, отошедшие от Фрейда. Ялом называет их «гуманистическими психоаналитиками». Это Отто Ранк, говоривший о значении тревоги, связанной со смертью; Карен Хорни, писавшая о влиянии будущего на поведение; Эрих Фромм, проанализировавший роль и страх свободы; Гельмут Кайзер, писавший об ответственности и изоляции.
И, наконец, в качестве источника экзистенциальной психологии можно говорить о великих писателях - Достоевском, Толстом, Камю, Сартре, Кафке:
Основными представителями европейской экзистенциальной психологии являются Бинсвагнер и Босс (Швейцария), В. Франкл (Австрия), Лэнг и Купер (Великобритания). В Америке и Канаде пропагандистами идей экзистенциальной психологии выступают Р. Мэй, Джеймс Бугенталь и другие. Заметным влиянием пользуются в США идеи экзистенциального психоанализа. Все перечисленные авторы являются психотерапевтами, свои выводы они во многом обосновывают клиническими наблюдениями. Энциклопедией по европейской экзистенциальной психологии для американских психологов служит монография «Existence». В данной работе я рассмотрю уже имеющуюся в литературе критику экзистенциальной психологии, а также выскажу собственные соображения. Бинсвангер и Босс близки к истокам европейской экзистенциальной мысли и прочно ассоциируются с экзистенциализмом. Их перевод хайдеггеровской онтологии абстрактного бытия на проблемы изучения бытия индивидуального тщательно разработан. Практикующие психиатры, они собрали богатейший эмпирический материал анализа пациентов. Экзистенциальная психология сформировалась во многом при изучении патологии личности: категория личности вообще находится в центре ее внимания. Экзистенциальная психология непосредственно связана с положениями экзистенциальной философии, с ее «находками» и «неудачами». Представителей экзистенциальной психологии объединяет онтологическая трактовка сознания. Следуя методологии Гуссерля, они делают попытку найти характеристики «чистого» сознания, которые понимаются как врожденные свойства человеческого бытия - происходит отказ от анализа сознания в генетическом и социально-историческом аспектах. Сознание не рассматривается как высшая форма отражения объективного мира, а фактически само объективизируется.
Рассматривая эмоции, экзистенциалисты выделяют чувства беспокойства и вины не в качестве аффектов, а в качестве характеристик, коренящихся в онтологической природе человека. Беспокойство - состояние личности, когда она сталкивается с проблемой реализации жизненных потенциалов. Личность всегда испытывает вину постольку, поскольку она реализует не все возможности, выбирает одно, а не другое решение. Онтологическая вина имеет три модуса: первый модус связан с невозможностью полного самораскрытия и относится к внутреннему миру; второй модус связан с обреченностью на бесчувствие и относится к социальному миру (невозможность до конца понять другого); третий модус вины - это вина в утрате единства с природой, что относится к объективному миру.
Возведение состояний беспокойства, вины в ранг онтологических не случайно: это обусловили войны и разобщенность людей в странах, где зарождалась экзистенциальная психология.
Экзистенциальную психологию часто упрекают в пессимизме. Я бы назвала это скорее реализмом, чем пессимизмом. Экзистенциальная психология озабочена проблемой смерти не меньше, чем проблемой жизни. «Ничто» всегда на пути человека. Страх имеет не меньшее значение, чем любовь. Экзистенциальная психология не утешительна. Свобода человека приравнивается к его ответственности. Становление человека - сложный проект, и немногим удается его выполнить. Цель - стать полностью человеком, выполнить все возможности Dasein. Каждый ответственен за реализацию стольких возможностей бытия-в-мире, сколько возможно. Отказ от такого становления приводит к фобиям, навязчивости, неврозам. Становление предполагает направленность и непрерывность, но направленность может меняться, а непрерывность разрушаться.
Методы, используемые экзистенциалистами, построены по существу на самоотчете. «Научная» психология считает, что такие методы возвращают психологию в сферу «субъективизма» и «романтизма». Экзистенциальная психология отвергает экспериментальные методы, принятые в психологии, считая их следствием дегуманизации.
Почему экзистенциальная психология не принимается академической психологией и психотерапией? Ответ - в различии источников знания. Академическая психология признает в этом плане только эмпирическое исследование.
Однако изучить экзистенциальные вопросы эмпирически просто невозможно. Человек в экзистенциальном понимании не разложим на сумму каких-либо частей (таких, например, как отдельно эмоции, воля, мышление). Человек больше всех своих составных частей. Приведу личный пример. Около трех лет я проводила серию тестов при приеме на работу. Тесты включали в себя вербальный тест, проективный тест, цветовой тест. С целью выяснения черт характера я использовала медицинский тест MMPI. Некоторые тесты я повторяла для тех же людей через месяц. Результаты тестов расходились! Даже профиль личности MMPI при достоверных результатах получался другим! То есть самые общие результаты тестов не сохранялись даже в течение месяца! Кроме того, чему служили эти тесты? Работодателю в целом важно было узнать, есть или нет патологии у кандидата на работу, а такие важные показатели, как особенности работы в коллективе, партнерские отношения человека с другими оставались за пределами внимания. В конце концов даже профессиональные навыки невозможно проверить с помощью тестов. В результате обычная беседа с кандидатом на работу, состоящая из таких вопросов, как «Что Вас не устраивало на прошлом месте?», «Что Вы желаете получить здесь?», стала давать мне намного больше, чем батарея из 5-6 тестов.
Альтернативу эмпирическим методам изучения в психологии составляет «феноменологический метод», непосредственно ведущий к пониманию внутреннего мира другого человека. Погружение в опыт другого человека, сопереживание, безоценочное принятие - эти составляющие феноменологического подхода - именно они важны для экзистенциального психолога.
Истина, на мой взгляд, как всегда, лежит посередине. Для психологического консультирования экзистенциальные методы подходят как нельзя более. Ведь четкая схематизация, сведение людей и их проблем в узкие рамки, в структуру не действуют в условиях консультирования. Экзистенциальное исследование подчинено цели найти фундаментальные отношения, к которым сводятся поведенческие проявления. Структура мира индивида раскрывается здесь через его жизненную историю, характер, содержание языка, сновидения, эмоциональные переживания.
В соответствии с установкой Хайдеггера о необходимости «прислушаться к языку как обиталищу бытия» предметом особого анализа становится обыденный язык. И сновидения, и жизненные истории создают лишь более широкий контекст в понимании миро-проекта личности.
Для глубинного понимания сути человеческих проблем необходим экзистенциальный анализ, экзистенциальная психология.
Однако, применение различных экспериментальных психологических методов тоже необходимо, например, в социальной психологии. Анализ кадровой структуры предприятия, анализ групповых отношений, социологические исследования - вот те сферы, в которых находят применение тесты, анкеты, интервью и пр.
Экзистенциальная психология, как и психоанализ, бала взращена в Европе практиками медицины и экспортирована в США. В начале 20 века психология «делалась» почти целиком университетскими психологами, чья деятельность была чисто научной и теоретической. К середине века значительное число психологов пришло в прикладную психологию и, к своему ужасу, они обнаружили, что большая часть того, чему их учили, не слишком применимо к их практической работе. Экзистенциальная психология и психоанализ приближали «научную» психологию к практике.
Еще одна линия критики экзистенциальной психологии исходит из того, что психология упорно боролась за то, чтобы освободиться от доминирования философии. Проверка гипотез на основании экспериментов, статистическая обработка данных - все это внедрялось в головы студентам. Психоанализ многие годы считался ненаучным и принятие его «научной» психологией состоялось лишь тогда, когда его гипотезы начали проверяться в контролируемых экспериментальных условиях. Многие психологи полагают, что экзистенциальная психология представляет разрыв с научным истеблишментом, тем самым подвергая опасности столь трудно завоеванный статус психологии. На критику такого рода экзистенциальная психология ответила бы, что существует множество различных научных и философских точек зрения. Любая наука, в том числе и психология, всегда обязана какой-либо философии, независимо от того, понимается это или нет. Объективная, позитивистская психология основана на картезианской философии; экзистенциальная психология - на онтологии Хайдеггера. Они равно философичны и равно научны. Наибольший протест «научной» психологии вызывает представление экзистенциалистов о свободе человека быть тем, кем он хочет, т. к. если люди действительно свободны в выборе существования, то тотальные предсказания и контроль невозможны, а ценность эксперимента ограничена.
Экзистенциальная психология полагает, что люди - уникальные существа среди всех на земле; им нельзя найти место в филогенезе животного мира, не разрушая при этом человеческой сути. Человек - не животное наподобие других, и нельзя переносить на него открытия, сделанные при экспериментах с животными. Экзистенциальная психология признает, что человеческое существование имеет основание - наследственность или судьбу, -, но люди свободны создавать на этом основании многое, соответственно своему выбору, что недоступно другим видам.
Экзистенциальную психологию часто обвиняют в субъективизме. Босс настаивает на том, что Dasein не является ни идеализмом, ни субъективизмом. Вещи не творятся человеческим умом. Люди и вещи, которые они раскрывают или «высвечивают», взаимозависимы в своем существовании. В трудах экзистенциалистов присутствует сильный оттенок этического отношения - это вызывает раздражение многих психологов. Понятие «трансценденции» предполагает, что люди могут быть «высшими» и «низшими», чтобы стать в полной мере людьми, им надо преодолеть свою низменность. Это открывает двери морализированию, , а употребление слов «Бог» и «божественное» дает основание для подозрений впустить в психологию религию. Но, возможно, это как раз то, что нужно, если психология желает иметь для людей реальный смысл. А. Кемпински, польский психиатр и философ, говорит, что критиковать экзистенциальную психологию можно по двум направлениям. Первое можно было бы назвать «слишком громкими словами». Здесь речь не о трудном и часто непонятном языке экзистенциалистов, ибо каждый новый научный язык бывает труден для понимания (психоаналитический язык, кибернетический язык). Говоря о непонятности и трудности языка экзистенциальной психологии, Кемпински имеет в виду то, что экзистенциалисты говорят о человеке, используя слишком «громкие слова». Таким образом, мы входим в область основных философских вопросов: речь идет о месте человека в мире. Входит ли поиск ответов на эти вопросы в сферу задач психолога или психотерапевта? Конечно, отведение человеку такого высокого положения в иерархии окружающего мира было естественной реакцией на ужасы последней мировой войны, а также реакцией на биологизацию психологии. Антон Кемпински в своей книге «Экзистенциальная психотерапия» (1973) пишет:
«С точки зрения психиатрии, помещение человека на столь высокий пьедестал нередко может быть травматизирующим для больного, и при сравнении с тем, что во имя этого высокого человеческого идеала от него ожидают либо требуют, у него может усилиться чувство вины и того, что он "плохой" и "негодный". Такой эффект, следовательно, противоречил бы основной цели психотерапии: укреплению пониженного в результате заболевания чувства собственной ценности у больного посредством помощи в "воссоздании" его "автопортрета" в более светлых красках. Психиатр-экзистенциалист непроизвольно становится моралистом, указывающим ценность человеческой экзистенции. А что происходит тогда, когда пациент не может одобрить эти ценности, потому что они для него чрезмерно завышенные, чересчур далеко идущие? В этом случае разрушается психотерапевтический контакт, а больной может выйти из встречи с психиатром психически сломленным:»
В этом отношении мне бы хотелось сказать следующее: в качестве критики я бы говорила именно о «непонятном языке экзистенциалистов», нежели о «громких словах». На самом деле «экзистенциальные данности» (И. Ялом) не сложны. Смерть, свобода, одиночество, бессмысленность, выбор, ответственность - все это мало нуждается в прояснении. Как говорит Ялом, человек знает все это о себе, поэтому экзистенциальные данности нуждаются в раскрытии, а не расшифровке и анализе. Что же касается трудного, непонятного языка экзистенциальных философов, то здесь действительно заключается спорный момент. Если данности человеческого существования не сложны сами по себе, то зачем усложнять их непонятными терминами? Важнейший для экзистенциальной психологии трактат «Бытие и время» Хайдеггера чрезвычайно сложен для понимания.
Относительно вопроса Кемпински о том, входит ли поиск ответов на самые главные вопросы человеческого существования в сферу задач психотерапевта, не берет ли терапевт на себя слишком много, - то это действительно важный вопрос. Я думаю, что психотерапия, как и жизнь, очень индивидуальна и не может дать однозначного ответа на этот вопрос. Все зависит от состояния пациента, от его готовности встречаться с экзистенциальными данностями. Однако встреча эта должна рано или поздно произойти. Через столкновение, например, с собственной смертностью некоторые люди проходят через громадный личностный рост.
Что же касается основной цели психотерапии, как ее видит Кемпински («укрепление пониженного в результате заболевания чувства собственной ценности у больного посредством помощи в "воссоздании" его "автопортрета" в более светлых красках»), то эта цель вызывает большие сомнения. Прежде всего, мне думается, что «укрепление: собственной ценности» это узкая цель психотерапии. Есть более широкая цель, в которую входит «укрепление собственной ценности». Это - личностный рост, активизация внутренних сил для изменений, аутентичное бытие в мире, в конце концов, решение человеком непосредственных проблем, с которыми он пришел в терапию. Ирвин Ялом писал: «цель психотерапии - подвести пациента к той точке, где он может сделать свободный выбор». Фромм, Маслоу и Бубер подчеркивали, что истинная забота о другом - это забота о росте другого, о вызывании «нечто» к жизни в другом.
И уже самые большие сомнения в том, что цель психотерапии, какой бы она ни была, должна достигаться за счет «воссоздания автопортрета (больного) в более светлых красках». Значит ли это, что пациент должен уходить от терапевта каждый раз с улучшенным настроением, с вселенной надеждой и собственным «Я» в «светлых красках»? Может быть, именно этого ждет пациент от терапевта, но способствует ли это его росту? Ответственности? Свободным выборам? Я не думаю, что рисование «автопортрета в светлых красках» необходимо для личностного роста. Иногда важно отнять всякую надежду, чтобы человек наконец начал полагаться на собственные силы.
Можно поспорить с Кемпински относительно «морализаторства» экзистенциальной психологии. Я думаю, что в целом экзистенциалисты далеки от морализирования, но «выглядят» моралистами с точки зрения других людей. Ведь человек сам ответственен за свой выбор и смысл своей жизни. Но, говоря об ответственности, предполагается, что есть другой, более правильный выбор для человека, а может быть, более социально приемлемый выбор.
Второе направление, по которому Кемпински критикует экзистенциальную психологию, непосредственно адресован философии экзистенциализма. Здесь снова речь - о месте человека в мире. Образ одинокого человека в непонятном, часто враждебном мире, человека, конечным исходом которого является смерть, этот философский образ, который в условиях западной цивилизации полезен и важен. Но может ли пользоваться таким образом человека в своей повседневной практике психотерапевт? Ведь ему нужно вывести больного из тупика, в котором он оказался.
А. Кемпински считает, что экзистенциалисты говорят об одиночестве и непонятости человека как о некоторой эгоцентрической установке. Такая установка, продолжает он, часто встречается и у людей, приходящих к психологу или психиатру. Они чувствуют себя одинокими, непонятыми, несчастливыми, а окружающий мир переживают как чуждый им и враждебный.
Не является ли более важным для человека, пришедшего к психиатру, преодоление эгоцентрической установки?
Если пациент начинает замечать других людей, их страдания, если уменьшается его чувство одиночества - именно тогда можно оптимистически оценивать перспективы его лечения, считает А. Кемпински.
Здесь, на мой взгляд, происходит подмена понятий. «Эгоцентрическая установка» пациента совсем не тождественна экзистенциональному пониманию одиночества. Установка эгоцентричных пациентов такова, что они могут думать только о себе, о своей «непонятости» другими людьми в обвинительных терминах («они не понимают, не любят меня»). Такой пациент не может выйти за пределы своего «Я», не может думать о том, что другие - тоже одиноки. Экзистенциальное понимание одиночества носит совсем другой оттенок: нужно просто признать, что человек на самом деле одинок. Одиноко приходит он в этот мир и одиноко уходит. Человек не может быть полностью понят другими (а понимает ли он сам себя?). Но только признав и приняв свое одиночество, смирившись с ним, человек истинно способен приблизиться к пониманию другого, такого же одинокого существа. Только зная о глобальном одиночестве друг друга, можем мы стать истинно близкими, насколько сможем. Принятие своего одиночества помогает нам несколько смягчить его тяжесть, вынести эту ношу.
Вероятно, говоря об одиночестве своих пациентов, Кемпински имеет ввиду межличностное одиночество (изоляцию). Такому одиночеству способствуют многие факторы: конфликтность, неумение налаживать межличностные контакты и т.д. Ирвин Ялом выделяет еще внутриличностную изоляцию, когда человек отделяет друг от друга части самого себя.
Экзистенциальная изоляция, в отличие от межличностной и внутриличностной, может сохраняться при нормальном общении с другими людьми и внутренней целостности. Конфронтация человека с собственной смертью обязательно приводит к экзистенциальной изоляции. Экзистенциальное одиночество проистекает также из принятия ответственности. «В той мере, в какой человек отвечает за собственную жизнь, он одинок» (Ялом). Если мы сами творим собственное бытие в мире, мы одни ответственны за наше творение, следовательно, одиноки.
Какими бы близкими не были отношения человека с другими, все равно он остается одиноким в своей экзистенциальной ситуации. Однако если мы признаем свое одиночество, мы увидим других столь же одиноких существ. Это поможет нам относиться к другим как к людям, а не средствам для избегания нашего одиночества. И тогда любовь облегчит боль изоляции.
Ирвин Ялом писал: «Все мы одинокие корабли в темном море. Мы видим огни других кораблей - нам до них не добраться, но их присутствие и сходное с нашим положение дают нам большое утешение. Мы осознаем свое абсолютное одиночество и беспомощность. Но если нам удается вырваться из своей клетки без окон, мы начинаем осознавать других, встречающихся с тем же ужасом одиночества. Наше чувство изолированности открывает нам путь к сочувствию другим, и мы уже не так сильно боимся:»
Но для того, чтобы преодолеть изоляцию, она должна быть пережита.
Экзистенциальное направление в психологии и психотерапии составляет свежую струю. Это направление показало возможности совершенно иного взгляда на многие проблемы, а также более глубокого проникновения в переживания больного человека. Заслуги экзистенциальной психологии прежде всего в том, что она предприняла борьбу с картезианским делением человека на психику и сомы. Психиатры-экзистенциалисты трактуют человека как неделимое целое; нет отдельных психических и физических явлений, а есть только человеческие феномены. Экзистенциалисты атаковали также примитивно понимаемый принцип причинности, выражающийся в формуле f = y (a). Экзистенциальная психология атаковала этот подход на двух фронтах: ударили по так называемому органическому направлению, согласно которому определенное органическое изменение мозга вызывает определенные психические нарушения, а также по направлению психоаналитическому, в котором та же самая формула выражалась в подгонке психической жизни под узкие схемы причинных связей. Экзистенциальная психология проанализировала ряд психических феноменов: субъективное чувство времени, движения, проникновения окружающего мира во внутренний мир больного, понимание существования человека в замкнутом «пространстве-времени», в его собственном мире причинных связей, понятий, ценностей. Временное пространство для экзистенциальной психологии не замыкается только прошлым, как это считалось в прежних психологических направлениях, но продолжается в будущем. Аспект будущего не менее важен в понимании человека, а между тем врачи-психиатры привыкли ограничиваться изучением истории болезни, прошлой жизни пациента.
Теперь мне бы хотелось обратиться к персоналиям экзистенциальной психологии, таким именам как Жан-Поль Сартр, Людвиг Бинсвангер, Виктор Франкл, Медард Босс, Роналд Лэнг.
Мне хотелось бы пойти по пути отношения экзистенциалистов к некоторым понятиям, таким, как бессознательное, символы и сновидения, болезнь и здоровье: В мою задачу не входит полное описание их идей (да это и не возможно в рамках реферата), я хотела бы коснуться только некоторых воззрений данных авторов в плане уязвимости, возможной слабости
Весьма примечательно, что первым, кто ввел сам термин «экзистенциальный психоанализ» был не психолог или психиатр, а философ.
Жан-Поль Сартр на основании критики ортодоксального психоанализа формулирует то, что он понимает под «экзистенциальным психоанализом»: «это метод, предназначенный для выявления в строго объективной форме субъективного выбора, посредством которого каждая личность делает себя личностью, то есть дает себе знать о том, что она есть. Так он ищет выбор быть и в то же время бытие, он должен сводить отдельные формы поведения к фундаментальным отношениям, не к сексуальности или "воле к власти", а к бытию, выражающемуся в этих формах поведения. Следовательно он идет с самого начала к пониманию бытия и не может иметь другой цели, кроме обнаружения бытия и способа бытия перед лицом этого бытия»
У Фрейда речь идет о бессознательном психическом, которое обуславливает поведение и мышление индивида. Сартр не видит оснований для постулирования инстанции, которая определяет происходящее в сознании личности. Получается, замечает Сартр, что сознание не понимает, что доносится до него из глубин бессознательного, но в то же самое время оно должно прекрасно это понимать - иначе совершенно невероятной становится концепция вытеснения и сопротивления.
Хотя психоанализ, по мнению Сартра, предшествует экзистенциальному анализу, главное, что неприемлемо для Сартра, это признание бессознательного как основного источника мотивов человеческого поведения, которое лишает человека свободы и ответственности за собственные действия. Человек в той или и ной мере, считает Сартр, всегда осознает свои поступки и в каждый момент выбирает себя. На месте фрейдовского бессознательного у Сартра оказывается спонтанное дорефлективное сознание. В основе всех человеческих действий лежит не бессознательная мотивация, а «первоначальный проект». Под этим понятием Сартр понимает последнее, далее не редуцируемое основание, изначальный сознательный выбор самого себя по отношению к бытию. Этот выбор и есть сама личность, это ее бытие, это решение субъекта о том, как он будет писать собственную историю жизни. Это первое сознательное решение, принятое личностью по отношению к миру, вокруг него происходит «кристаллизация», это - свобода человека. Однако результат парадоксален: первоначальный выбор оказывается тождественным бытию человека и осуществляется вместе с первым проявлением сознания. Он осуществляется еще в то время, когда нет ясного осмысления и постановки целей. То, что было выбрано изначально, оказывается у Сартра даже не необходимостью, , а судьбой, свобода исчезает. Сам Сартр говорил: «Свободный выбор, который делает человек, из самого себя, абсолютно тождествен тому, что называют судьбой».
Учение о первоначальном выборе предлагается Сартром в качестве замены фрейдовского либидо.
Людвиг Бинсвангер, швейцарский психиатр, который собственно и разработал экзистенциальный анализ (Daseinsanalyse), не отказывается (наподобие Сартра) от идеи о бессознательном психическом, но изменяет его трактовку: один из феноменов находится в фокусе сознания, в то время как остальное образует «горизонт» и является потенциально осознаваемым. Бинсвангер отрицает динамическую силу бессознательного, его связи с биологическими влечениями. Отрицает он и то, что бессознательное есть резервуар детских вытесненных влечений.
В концепции Бинсвангера отрицается причинная связь между мотивирующим значением, лежащим за порогом сознания, и осмысленным действием индивида, а также то, что принцип удовольствия является единственным мотивирующим фактором человеческого поведения (еще Кант говорил, что вопрос о совести не решить простым указанием на интроекцию отцовского образа).
Бинсвангер считает, что фрейдизм здесь самым примитивным образом сводит высшие проявления человеческого сознания к тому, что сознанием не является.
Медард Босс говорит не о бессознательных влечениях, а о «сокрытом» для личности, лежащем за горизонтом ее суженного способа видения. Задуманная Боссом реформа психоанализа предполагает отказ от понятия бессознательного, так как по его словам, «с точки зрения феноменов человеческой экзистенции, нет абсолютно никакой нужды в постулировании бессознательного психического». Босс отрицает существование бессознательных мотивов, смыслов, желаний. Потенциально они все доступны, но не осознаются из-за узости «горизонта понимания». В таких случаях возникает навязчивая связь с объектами. Она не осознается, но определяет поступки индивида. Здесь возникает затруднение: как можно говорить о существовании и влиянии того, что не воспринимается, если Босс с самого начала постулировал, что существует только воспринимаемое человеком? Будучи практикующим психиатром, Босс говорит фактически именно о бессознательном психическом; возвращаясь к феноменологической психологии, он отвергает существование бессознательного.
Аргументы Босса против фрейдовской концепции бессознательного мало чем отличаются от того, что писал по этому поводу Бинсвангер. Главным отличием является то, что Босс объясняет «суженность видения» невротика наличием совокупности норм и правил, которые мешают ему видеть смысл происходящего. Навязанные в детском возрасте нормы становятся формами обобщения опыта, контроля и самоконтроля. Любая попытка выйти за пределы этих норм во взрослом возрасте ведет к появлению невротического чувства вины.
Ирвин Ялом, напротив, не отвергает существование бессознательного. В своей новелле «Толстуха» он описывает, как его пациентка, Бетти, очень полная женщина, по мере снижения своего веса «вновь переживала основные травмирующие или кризисные события своей жизни, которые происходили, когда она имела соответствующий вес». Например, ее решение бросить медицинский факультет и отказаться то мечты найти лекарство против рака, убившего ее отца, соответствовало весу в 180 фунтов. «Какое прекрасное доказательство, - пишет Ялом, - существования области бессознательного! Тело Бетти сохранило память о том, что давно забыло ее сознание».
Итак, хотя в основном в экзистенциализме нет отрицания бессознательного, взгляды представителей этого подхода сильно расходятся в отношении к бессознательному. Общим является то, что отвергается пространственная локализация подсознания в психике. Наше сознание интенционально - всегда на что-то направлено -, но кое-что оказывается на периферии (избегается). В психотерапии мы обращаем внимание на то, что избегается, а не вытесняется.
Подвергая критике толкование символике сновидений Фрейда (сведение к выражению бессознательных сексуальных влечений), Сартр приходи к мысли о том, что не может быть универсального метода толкования символов в экзистенциальном психоанализе. Он должен изменяться в зависимости от той личности, которая анализируется. Но Сартр все же предложил свою универсальную методику трактовки символов. «Универсальный ключ» к толкованию символов Сартр обнаружил в «психоанализе вещей», разработанном его современником Гастоном Башляром. Если человек есть то, чего он желает. То необходимо понять природу этого предпочитаемого бытия. Если какой-то художник часто обращается к образам животных, то, чтобы понять художника, необходимо понимание объективного смысла животного. В результате выяснения объективной символики каждой вещи формируется некое царство смыслов, которое стоит по ту сторону разделения на физическое и психическое. Сартр критикует также фрейдовское толкование символики сновидений, говоря о том, что не может быть универсального метода толкования символов в экзистенциальном анализе. Он должен изменяться в зависимости от той личности, которая анализируется в данный момент. Символы выносятся Сартром за пределы внутреннего мира человека, а также качества, как «липкость», «приятность» или «отвратительность» становятся объективными свойствами бытия. Большие сложности возникают, когда концепция фундаментального выбора переносится на психически больного человека. По Сартру выходит, что он еще в раннем детстве сам выбрал болезнь, что болезнь явилась результатом его сознательного решения. Вообще определить, кто нормален, а кто болен, нельзя: проект каждого человека уникален, а такие определения, как норма или патология, имеют чисто внешний характер. Позднее эти сартровские положения переняли представители антипсихиатрии.
Л. Бинсвангер также отвергает фрейдовскую интерпретацию сновидений: интерпретироваться должно именно «явное» содержание сновидения - за ним не скрывается какое-то скрытое, вытесненное в бессознательное, содержание. Сны вовсе не обязательно являются исполнением желаний, как считал Фрейд, в них имеется столько же типов активности, как и в бодрствовании. В своей работе «Сновидение и существование» Бинсвангер пишет: «сновидение: представляет собой не что иное, как одну из форм человеческого существования в целом».
«Для интерпретации сновидения не имеет значения, действует ли в этой драме, разворачивающейся в абсолютном безмолвии души, сновидец сам по себе или же с теми или иными производными персонажами. Рассказанная от лица Dasein тема, то есть "содержание" драмы - вот что представляет собой решающий фактор».
Психоаналитики считают, что существует четкий символический метод, в соответствии с которым образы имеют низменное символическое значение (для любого человека), и вся направленность значения исходит из биологической потребности. Dasein-анализ не может принять такую однонаправленную связь. «То, что психоанализ называет символом, для Dasein-анализа такая же первичная реальность, как и "подавленное" или символизируемое. Подлинное значение символа: в мире индивида определяет значение символизируемого не только для аналитика в его попытках интерпретировать символ, но и для самого индивида», - пишет Я.Нидлмен в своей статье «Введение в экзистенциальный психоанализ Л. Бинсвангера». В Dasein-анализе символ и символизируемое модифицируют друг друга.
Медард Босс, предлагая отказ от фрейдовского понятия «бессознательного», предлагал взамен теорию, согласно которой в сновидениях нет никакой символики, ибо в них непосредственно выражается целостное бытие-в-мире, даже если сам человек об этом не догадывается. Сон - еще один модус бытия-в-мире. Составляющие сна следует принимать в их собственном смысле и содержании, как они чувствуются в проживании сновидца. Сон и бодрствование - не абсолютно различные сферы существования. Фактически способ существования человека, выраженный в сновидении, часто дублирует модус существования в бодрствовании. Это Босс проиллюстрировал серией из 823 отчетов пациента о своих сновидениях за 3 года терапии. 40-летний инженер обратился за помощью в связи с депрессией и сексуальной импотенцией. В ходе терапии изменилось содержание его снов: от безличных машин до растений, животных и человека. Появление образов животных в сновидениях говорит о наличии «животных» импульсов, а образ змеи, например, свидетельствует о выражении страха по отношению к змеям. Между тем, такая интерпретация не учитывает богатую символическую нагруженность образа змеи (и не только змеи) в целом ряде культур.
Если сны и жизнь в бодрствовании настолько гомологичные, то зачем принимать сны во внимание? Ответ: сны высвечивают те реальности человеческого мира, о которых сновидец не знает в бодрствовании.
Босс отвергает фрейдовское учение о бессознательном, сновидениях и их символике. В сновидениях, считает Босс, выражается целостное бытие-в-мире, это еще один модус бытия в мире. Сон и бодрствование - не абсолютно различные сферы существования, это одно и то же бытие-в-мире. Сны не скрывают экзистенции, они - ее откровение. Однако возникает вопрос: почему же содержание сна иногда бывает абсолютно неясным, непонятным, отличным от настоящей жизни личности. И еще: разве можно отвергать богатейшую символическую нагруженность некоторых образов (например, животных) в целом ряде культур.
Наиболее глубоко, на мой взгляд, рассмотрел болезнь и здоровье в свете экзистенциальной психологии Людвиг Бинсвангер. Предложенный Бинсвангером экзистенциальный анализ - это метод анализа личности во всей полноте и уникальности ее существования (экзистенции). Бинсвангер определяет экзистенциальный анализ как феноменологический анализ актуального человеческого существования. Подлинное бытие личности обнаруживается благодаря углублению ее в себя с целью выбрать независимый от внешних обстоятельств «жизненный план». В тех случаях, когда открытость человека будущему, характерная для подлинного существования. Исчезает, он начинает ощущать себя заброшенным, его внутренний мир сужается, возможности развития остаются за горизонтом видения и возникает невроз. Человек начинает объяснять происходящее с ним как результат детерминации прошлыми событиями, а не собственными актами выбора: доминирует модус «заброшенности» (прошлое). Смысл экзистенциального анализа в том, чтобы помочь человеку осознать себя свободным существом, способным выбирать. Психическое заболевание - это крайняя степень неподлинности, удаленности от свободного трансцендирования: невротики не видят вероятностного характера бытия («бытия-возможности») и конституируют статически законченные «миры». Сужение бытия-в-мире индивида приводит, по Бинсвангеру, к тому, что часть феноменов остается за пределами горизонта видения и не может тематизироваться; выражением этого являются невротические симптомы. Задача психотерапевта - расширить горизонт видения и помочь пациенту осуществить аутентичный выбор.
Целью Бинсвангера был поиск нового основания для психологической науки и психиатрической практики, преодоление кризиса психологии. «Болезнь» и «здоровье», «нормальность» и «ненормальность» - значение этих понятий немало зависит от понимания человека в целом, а не только от медицинского взгляда. Отказываясь от биологического критерия психического «здоровья» или «болезни», Бинсвангер понимает их в духе учения Хайдеггера о «подлинном» и «неподлинном» существовании. Индивид сам выбирает свое существование как больное, и все события его внутреннего мира связаны с этим выбором. Болезнь трактуется как состояние человека, отказавшегося от свободного проектирования собственного будущего. Так, в случае «Эллен Вест» Бинсвангер лишь мельком указывает на то, что целый ряд ее родственников покончили с собой, сошли с ума. Бинсвангер пытается объяснить тем или иным выбором пациента и практически ничего не говорит даже о воздействии на него семейного окружения: все сводится к изначальной недостаточности, узости экзистенциальной структуры, задающей «горизонт опыта» человека.
Основная тема историй болезни Бинсвангера - фанатичное, отчаянное стремление человека к недостижимому идеалу быть иным, чем он есть. Описывая ситуации своих пациентов, Бинсвангер игнорирует социально-психологические факторы (например, семейные). Вся действительность сливается у него в мир «заброшенности» и человек должен принять свою фактичность и «заброшенность», иначе наступает болезнь. Бинсвангер пытался на протяжении своей деятельности опровергнуть причинно-следственные объяснения психических явлений и одновременно хотел обосновать психологию и психиатрию как науки о человеке. В результате эмпирические наблюдения и клинический материал постоянно противились выдвигаемым им теоретическим построениям.
Психическая болезнь - высшая степень неподлинности, когда нарушается целостность существования, модус «заброшенности» доминирует над всеми остальными. Главной же характеристикой психического здоровья Бинсвангер считает трансцендирование, выхождение за собственные пределы.
То, что люди вообще могут стать невротиками, пишет он, «является знаком заброшенности экзистенции и ее возможного падения, короче говоря, знаком ее конечности, ее трансцендентальной ограниченности и несвободы». Осознавая себя «заброшенным», человек должен, тем не менее, выбирать самого себя. Отказ от выбора ведет к неподлинному существованию, в крайнем случае - к неврозу. Таким образом, заключает Бинсвангер, не прошлые события, детские фиксации и идентификации обусловливают невроз. Сами фиксации и идентификации происходят из-за того, что бытие-в-мире данного пациента обладает особой «конфигурацией», формирующейся еще в детстве. Поскольку экзистенция ограничена, какой-то один модус существования становится доминантным и сужает горизонт мировосприятия. В результате либо происходит сведение всех модусов к одному-единственному, либо возникает резкое противоречие между различными сторонами человеческого существования. Бинсвангер приводит ряд форм такого разрушения целостности личности (истории болезни «Лолы Восс», «Эллен Вест», «Ильзе», «Юрга Цюнда»). Причину заболевания он видит в изначальной узости возможного горизонта опыта данной экзистенции, что приводит в дальнейшем к неспособности осмысливать многие феномены, составляющие мир человеческого существования. Они остаются за горизонтом, но действуют, вызывая тревогу, страх, навязчивое поведение. Одновременно происходит отрыв духовного измерения от телесного; идеальное существование, идеализированный мир противопоставляется низменному миру, в который «заброшен» индивид. Большая часть симптомов интерпретируется Бинсвангером как результат вращения пациентов в замкнутом кругу: стремлением достичь созданного собственным воображением абсолютного идеала и осознанием своего полного несоответствия этому идеалу, идентификацией себя с полной противоположностью этому идеалу. В результате безуспешности всех этих попыток пациенты вообще отказываются определять свою жизнь и передают себя полностью во власть других, теряют собственное «Я» и бегут в психоз. Это потеря себя в мире, «обмирщение». Мир психоза - это полная неподлинность, но психоз есть результат выбора самого человека.
На примере «Эллен Вест» Бинсангер показывает, как совершается полное отрицание социального мира и даже собственной физической конституции, которые пациентка не желает считать своими. Им противопоставляется совершенно недостижимый идеал, а каждая неудачная попытка достигнуть этого идеала только усиливает отрицание. Отказ от принятия своего «заброшенного» в определенный телесный и социальный мир существования, постановка неосуществимых целей приводят «Эллен Вест» к неврозу, переходящему в психоз.
В статье «Шизофрения: введение» Бинсвангер выделяет некоторые концепты для понимания «шизофренической экзистенциальной манерой поведения»:
«Таким образом, мы вернулись к тому, что решили определять во всех наших пациентах как формирование экстравагантных идеалов. Теперь Dasein делает все ставки на "сохранение" этой позиции, другими словами, на следование этому идеалу "во что бы то ни стало"".
Медард Босс считал, что фундаментальным принципом, лежащим в основе психотерапии, должна быть полная открытость пациента. Босс предписывает пациентам такое отношение к миру, которое «позволяет быть как есть» всему проявляющемуся. Невротики и психотики страдают от жестокой заданности, отсутствия спонтанности, ограниченности видения мира. «Позволение быть как есть» всему проявляющемуся в жизни - главное условие успешного лечения. Особое значение Босс придает тому, что он называет «позволением пациенту вновь стать ребенком». Босс считает. Что позволив пациенту вернуться в раннее детство, он дает возможность освободиться тем потенциям, которые в свое время были задавлены жесткими семейными и социальными ограничениями.
Босс считает, что у заболевания нет причин, имеются только мотивы. Прошлое не детерминирует, а мотивирует настоящее. Более того, «все происходящее в мире человеческих существ начинается с точки зрения будущего, так что будущее может претендовать на первичность по отношению к двум другим временным протяжениям человеческой экзистенции. Этот факт имеет величайшую важность для медицины, как для патогенезиса, так и для терапии». Все без исключения психозы Босс трактует как изменения открытости экзистенции. Психические заболевания современных людей связаны с суженностью восприятия бытия, отсутствием смысла существования. Трактовка шизофрении у Босса многими чертами сходна с доктринами антипсихиатрии. По Боссу, шизофреник открывает какое-то недоступное большинству измерение бытия, то есть он в высшей степени чувствителен к «сокрытому». Но, не будучи способным выразить этот опыт «сокровенного» в поэзии, философии, религии, такой человек становится больным.
Критика фрейдизма не мешает Боссу воспроизводить многие положения фрейдистов: например, Босс часто описывает неврозы просто как следствия неблагоприятных воздействий семейного окружения в раннем детстве. Пациенту не просто нужно вспомнить свое прошлое, , но трансформировать свои установки, убеждения, выбрать соответствующий ему способ существования. Почему тогда Босс так часто говорит о свободном выборе, если он столь решительно критиковал субъективизм экзистенциалистов?
Босс пишет о том, что все науки о человеке совершенно ложны. Он ставит перед собой задачу ликвидировать картезианство в психологии и медицине. На место изгнанных наук о человеке нужно поставить хайдеггеровское учение о целостном Dasein как совокупности экзистенциалов. Все существующие теории восприятия, памяти, эмоций, мышления отвергаются и на их место становится экзистенциальная аналитика. На место традиционных понятий биологии и физиологии Босс ставит экзистенциалы. Наиболее важными экзистенциалами для Босса являются телесность, пространственность, темпоральность, существование в разделенном мире и настроенность (настроение).
Рассматривая психические заболевания, Босс говорит о том, что у заболеваний нет причин, есть только мотивы. Психические заболевания и любые другие - это нарушение бытия-в-мире, которые излечиваются благодаря расширению поля видения бытия.
Все без исключения психические заболевания Босс трактует как изменение открытости экзистенции. Психические заболевания современных людей связаны с суженностью восприятия бытия, отсутствием смысла существования.
Трактовка шизофрении у Босса многими чертами сходна с доктринами антипсихиатрии: шизофреник открывает какое-то недоступное большинству измерение бытия, он в высшей степени чувствителен к «сокрытому». Но, не будучи способным выразить этот опыт «сокровенного» в поэзии, философии, религии такой человек становится больным.
Босс считает, что научно-техническая цивилизация калечит людей психически. Психологи и медики в этом мире, наделенном арсеналом орудий и «техник», «ремонтируют» больного, словно сломанные часы. Медицина стала частью бизнеса: делаются дорогостоящие операции, рекламируются средства «от всех болезней» и т. д. Босс надеется на распространение экзистенциально-феноменологического подхода на все науки, а также верит в Восток, где традиционно придается больше значения внутреннему, духу.
Наиболее радикальное представление о сфере психического здоровья и болезни высказали представители антипсихиатрии (Роналд Лэнг).
Антипсихиатрия выражает типичное для контркультуры представление о человеке и доводит до абсурда целый ряд положений феноменологической психиатрии и экзистенциализма. Это идейное движение возникло в начале 60-х годов в Великобритании, и наиболее полную разработку получило именно в трудах Лэнга. Сторонники антипсихиатрии видят свою задачу в разоблачении насилия человека над человеком во всех его формах (например, клиническая психиатрия - это орудие политического насилия). Самое известное произведение Лэнга - «Расколотое Я», где Лэнг осмысливает природу самопротиворечивого «несчастного сознания», связанные с этим вопросы одиночества, утраты смысла жизни, нравственного конформизма. Лэнг дает читателю почувствовать внутренний мир шизофреника, парадоксальный и логичный одновременно. Лэнг опирается на Хайдеггера и Гегеля. У последнего проблема самопротиворечивого, «несчастного» сознания выступает как проблема развития исторически определенной формы сознания.
В центре внимания Лэнга - шизоидная личность, человек, у которого нарушены связи с окружающим миром, другими людьми, с самим собой. Его восприятие собственного «Я» расколото, противоречиво и запутанно. А возникновение шизоидного сознания обусловлено столкновением изначально морального и гуманного (в понимании экзистенциальной философии) субъекта с обществом, конфликтом между подлинностью экзистенциального бытия и неподлинностью социальной действительности. Такая ситуация вступает в противоречие с естественной устремленностью человека к единству, целостности бытия-в-мире и личность пытается связать привнесенное обществом в сознание содержание с контекстом ее экзистенциального бытия. Это и приводит к созданию химерных мыслительных конструкций, воспринимаемых как безумство. Основное содержание своей жизни и «несчастное сознание» переводит в плоскость борьбы с самим собой, осознает противоречие между «истинным» внутренним Я и внешней персональностью, социальной ролью, «маской». Это понимание «сути» «несчастного сознания» традиционно для экзистенциальной психологии и философии. Еще в прошлом веке Кьеркегор указывал, что «несчастный, стало быть, - тот, чей идеал, чье содержание жизни, чья полнота сознания, чья настоящая сущность, так или иначе, лежит вне его. Несчастный всегда отторгнут от самого себя, никогда не слит с самим собой».
Лэнг описывает 3 основных формы тревоги, которые пронизывают повседневную жизнь «несчастного сознания»: «поглощение», «прорыв», «окаменение».
Неуверенность в собственной идентичности вызывает страх быть поглощенным другими в общении. В результате индивид стремится к изоляции. Поскольку «онтологически неуверенная личность» чувствует себя совершенно опустошенной, она боится заполнения этого вакуума: каждый контакт с реальностью испытывается как угроза «прорыва» неведомых страшных сил: «если некто испытывает другого как свободного агента, то он открыт для возможности быть испытываемым как объект опыта другого, а тем самым потери собственной субъективности. Ему угрожает возможность стать не более чем вещью в мире другого, без какой-либо собственной жизни:» «Несчастное сознание» Лэнг обозначает как «невоплощенное Я».
«Воплощенное Я» - это бытие своим телом, его желаниями, потребностями. Оно обладает природными задатками и особенностями, темпераментом. Но у него как бы отсутствует внутренний мир, это не «лицо» в традиционном понимании.
«Невоплощенное Я". В этом случае индивид отождествляет себя со своим сознанием, а тело воспринимает как один из объектов внешнего мира, оболочку, ложное для о"внутреннего, истинного» «Я». Тело воспринимается как один из объектов в мире, а не как сосредоточение индивидуальности.
Шизоид создает целую систему «ложных Я», заменяющих ему при взаимодействии с другими людьми его «внутреннее, невоплощенное Я». Неизбежным следствием такой изоляции становится, помимо чувства всемогущества, - чувство пустоты.
Подобно Бинсвангеру, который искал причину психотических нарушений в предзаданной зауженности «конфигурации экзистенции», Лэнг в «Расколотом Я» ничего не говорит о том, как и почему теряется «онтологическая уверенность. Ненадежное структурирование психики происходит в раннем детстве, причины неясны. Потом индивид пытается защитить себя, но напрасно. Т. к. каждое столкновение с миром угрожает поглотить "внутреннее Я", шизоид боится выйти за пределы созданной им скорлупы. Воображаемые миры и фантазия заменяют реальность. Столь оберегаемая свобода становится проклятием. Лэнг употребляет сартровский образ "осужденности на свободу": герои экзистенциалистских романов оказываются потенциальными психотиками.
Просматривается тенденция объяснять шизофрению и другие психические заболевания социальными факторами, что, на мой взгляд, все же недостаточно.
Лэнг считает, что именно экзистенциальная феноменология способна пролить свет на понимание сумасшествия. Понятия клинической психиатрии для Лэнга неприемлемы здесь, т. к. разбивают целостность человеческого существования на психику и сому.
Лэнг призывает "учиться у шизофреника" проникать в иные состояния сознания и организует одну из первых в мире альтернативных клиник для психотических пациентов, где добивается серьезных успехов в излечении.
"Расколотое Я" отличается от последующих работ Лэнга: в нем отсутствует мистицизм. Потом психотики становятся у Лэнга похожими на мистиков и пророков. Хотя резкая критика клинической психиатрии сохранилась во всех работах Лэнга.
В последующих своих работах Лэнг переходит с внутреннего мира психотика на анализ семьи и социального контекста. Проводимый Лэнгом анализ "социальных систем фантазии" представляет интерес в плане применения феноменологического метода к социальным проблемам: все группы действуют на своих членов через «системы фантазий», и тип опыта группы является основной причиной нахождения в ней. Если индивид начинает выходить за пределы «системы фантазии», то другие члены группы квалифицируют его как «сумасшедшего».
В конце 60-х Лэнг трактует шизофрению как этап естественного исцеления, выход в царство «сверхздоровья», которому мешают психиатры с их лоботомией, электрошоком и лекарствами. Язык работ Лэнга становится все более мистическим, граница между здоровьем и сумасшествием становится ложной.
Таким образом, сначала мир психотики был истолкован как не менее осмысленный, чем мир здорового человека. Следующим шагом было открытие того, что некоторые социальные факторы (семья) могут способствовать болезни. Но т. к. многие пациенты Лэнга выросли в благополочных семьях, Лэнг пришел к выводу, что социальная реальность в целом безумна, что больные куда более здоровы, чем так называемые «нормальные». Таков итог эволюции воззрений Лэнга от «Расколотого Я» к «Политике опыта», классическому для всей антипсихиатрии произведению. В «Политике опыта» Лэнг говорит о тотальном отчуждении человека в современном мире. Истина и социальная реальность бесконечно далеки друг от друга. «Нормальные» настолько больны, что даже не знают о своей болезни, «больные» - это те, кто начал выздоравливать. Психиатрическое лечение Лэнг «увязывает» с мистическими озарениями, что вызывает критику коллег Лэнга, оценивших антипсихиатрию как чрезвычайно опасную для больных практику. Одно из самых страшных заболеваний оказалось идеалом: чтобы избавиться от репрессивного и иллюзорного мира, нужно сойти с ума.
Лэнг описал реальные негативные стороны современной психиатрической практики. Им был подготовлен вопрос о связи психических расстройств с бесчеловечными социальными отношениями. К тому же Лэнг является интересным исследователем «семейных гетто».
Итак, когда мы говорим о жизни, сложно говорить о норме и патологии. Экзистенциальная психология отказывается от решения вопросов нормы и патологии, она занимается возможностями человека. Физическое здоровье в экзистенциальной психологии связано с аутентичным существованием, с авторством в жизни.
Научная психология критикует экзистенциальную психологию за то, что экзистенциальная психология отвергает причинность. Однако, отвергается «грубая» причинность: «это» вызвано «этим». Взаимосвязанность не отвергается, отвергается упростительный взгляд на причины. Экзистенциальная психология возражает против переноса из естественных наук в психологию принципа причинности. Есть взаимосвязанность, есть последовательность поведенческих событий. Босс, например, говорит о мотивах, а не о причинах. Мотивация всегда предполагает понимание отношений между причиной и следствием. Босс приводит пример: окно, захлопнутое ветром и окно, закрытое человеком. Ветер - причина того, что окно закрылось; человек же мотивирован закрыть окно. Мотивация и понимание - действенный принципы при экзистенциальном анализе. Экзистенциальная психология отрицает, что за феноменами стоит нечто, что их объясняет или служит причиной их существования. Феномены есть то, что они есть во всей своей непосредственности, они - не фасад или дериваты чего-то еще. Бинсвангер понимает причинность (обусловленность настоящего прошлым) как результат самоотчуждения свободной экзистенции, которая превращает саму себя из возможности в необходимость, в предмет. Субъективный смысл и причинность, по его мнению, исключают друг друга. В психоанализе человек оказывается не творцом своего будущего, а связанным с прошлым, причем сам он этого не осознает.
За экзистенциальной психологией не стоит никакая теория личности. Это сила и слабость экзистенциальной психологии. Избегается само понятие «личность», используется, в основном, понятие «человек». Есть также понятие «самости», которая в экзистенциальной психологии понимается как открытость человека миру. Мир человека характеризуется в экзистенциальной психологии четырьмя измерениями, между которыми нет иерархии: физическое, социальное, психологическое и духовное.
Бинсвангер старался решить задачу описания человеческого существования в его целостности, вопреки биологизму Фрейда. Психоанализ не устраивал Бинсвангера как любые «объясняющие» подходы к человеческому сознанию. В научных теориях, пишет он, «реальность феноменального, его уникальность и независимость поглощаются гипотетическими силами, влечениями и управляющими ими законами».
Наука о человеке должна описать человеческое существование в его целостности. Фрейд же сводит экзистенцию человека к гипотетическим универсальным законам. По замыслу экзистенциалистов, понятие «бытие-в-мире» предназначено для того, чтобы подчеркнуть неразрывную целостность субъективного и объективного. Дихотомия «объект-субъект» признается как ошибка Декарта, а картезианская картина мира - как следствие отчужденного восприятия действительности. Ни субъективное, ни объективное не изначально. Мир - это структура значимых отношений, которую создает сам субъект.
Бытие-в-мире, по Бинсвангеру, имеет 3 модуса:
Разделение телесного и духовного, по мнению Бинсвангера, снимается в онтологии Хайдеггера. В рамках Dasein-анализа телесность человеческого существования не отрицается, она рассматривается как «заброшенность». Человек ситуационно определен и подвергается внешнему воздействию. Но это воздействие не определяет поведение человека, оно принимается как возможность выбора. Человек обречен быть свободным, так как сталкивается с единственной необходимостью: все время выбирать.
Бинсвангер считал, что психиатрия должна рассматривать человека по-новому, в его целостности, и для обозначения единства всех модусов предлагал термин koinonia - соучастие. О нарушении такого единства свидетельствуют невротические симптомы. Поэтому, когда критики экзистенциальной психологии говорят о том, что Eigenwelt - это главный модус у Бинсвангера, а два остальных мира не соотносятся между собой, то это неверно. Просто мир самости - это основа, на которой строится отношение к остальным модусам, а koinonia объединяет эти модусы. Именно о нарушении единства трех модусов свидетельствуют неврозы.
Босс также считал, что у Хайдеггера преодолевается дуализм субъективного и объективного, хотя подчеркивал, что Dasein - это не человек, а здесь-бытие, открытость, «просвет», в котором выявляется смысл бытия. Бытие-в-мире залечивает разрыв между субъектом и объектом и восстанавливает единство человека в мире. Это не означает, что люди связаны с миром или взаимодействуют с ним. Это означало бы, что люди и среда - это две отдельности. Человек и мир именно едины. В последних работах Босс даже стал вводить дефис в выражение «Dasein», возможно, чтобы подчеркнуть, что «Da» означает не просто «там», а «именно там».
В открытости человека бытие получает возможность проявить себя, , но сама эта открытость возможна лишь благодаря тому, что бытие открывается человеку. Человек служит получателем послания бытия, да и сам он «послан» в мир, чтобы бытие могло «открыть» себя. Человеку нужно просто вслушиваться в «язык бытия», позволяя тем самым говорить самому бытию.
М. Босс был лично знаком и дружен с Хайдеггером. Босс пошел по пути, проложенному феноменологической психологией. Но постепенно Босс приходит к выводу, что его взгляды по целому ряду пунктов отличаются от концепции Бинсвангера и других экзистенциалистов, которые, как он считал, неверно истолковывали «Бытие и время». Учение Хайдеггера - не экзистенциализм, не антропология, а онтология, учение о бытии, считал Босс. В отличие от Бинсвангера Босс не говорит о различных миропроектах, но обсуждает существование в терминах открытости и закрытости, открытого или закрытого, светлого и темного, широкого и узкого. Нет смысла говорить о существовании чего-то, если нет того, кто «высвечивает» это существование. Человек и мир друг без друга не существуют, они едины и конституируют друг друга. Люди не имеют существования, отдельного от мира, как и мир от людей. Человек «раскрывает мир». Люди - это «просвет, в котором все, что должно быть, действительно высвечивается, возникает, появляется как феномен». За феноменами ничего не стоит. Они - суть реальности. В экзистенциальном анализе человек пытается увидеть, что представляет проживание и описать его настолько точно, насколько позволяют языковые средства. Не следует искать скрытые причины или смыслы. Человек не придает смысл объектам: они открывают свои смыслы человеку, когда он открыт для их принятия. В открытости человека бытие получает возможность проявить себя, , но сама эта открытость возможна потому, что бытие открывается человеку. Человек служит «получателем» послания бытия и сам он «послан» в мир для того, чтобы бытие могло «открыть» себя. Главную задачу экзистенциального анализа Босс видит в излечении от неврозов и психозов посредством преодоления всех предвзятых понятий и «субъективистских» интерпретаций, заслонивших бытие от человека. Необходимо феноменологически описать изначальный уровень соотнесенности человека с миром, отбросив все объяснительные конструкции, в частности, психоаналитический понятийный аппарат: например, не «бессознательные влечения», а «сокрытое» для личности.
Т. к. бытие в мире есть целостный феномен, то у человека нет собственных потенций и задатков - все в бытии и от бытия. Поэтому, по мнению Босса, не нужно учить пациента вступать в контакт с другими людьми (он изначально находится в «открытости» с другими), нужно только снять барьеры, блокирующие изначальную открытость («позволить быть как есть»). Однако не совсем понятно, как можно побудить некоммуникабельного больного принять эту позицию.
Волевые усилия, обучение технике коммуникации, групповая психотерапия и «ориентированная на другого» терапия Роджерса могут только ухудшить положение больного, по мнению Босса. Босс отмечает, что знание о смерти не оставляет людям выбора кроме жизни в некотором постоянном отношении к смерти, «бытии к смерти», что заставляет нас быть ответственными буквально за каждый миг нашего существования. Я согласна с тем, что знание о смерти накладывает на нас ответственность, но на мой взгляд, просто невозможно жить каждый день, помня о «смерти за левым плечом». Такое знание должно выступать на первый план периодически, позволяя сделать правильный выбор или изменить уже существующее в жизни.
Экзистенциальная психология противостоит взглядам на человека как на вещь. Человек свободен и один ответственен за свое существование.
Бинсвангер, будучи профессионалом-психиатром, обращается к феноменологии как к науке. Феноменология - вообще основной метод работы экзистенциалистов. Однако здесь Бинсвангер сталкивается со следующей трудностью: если другой человек является не более чем проекцией моего субъективного опыта (феноменология), то любая возможность адекватного познания внутреннего мира другого человека становится проблематичной. Это ограничение Бинсвангер старается преодолеть с помощью учения Шелера о «симпатии». По Шелеру, душевная жизнь других людей постигается нами непосредственно и даже раньше, чем наша собственная. Однако и теперь Бинсвангер оказался в странном для психиатра положении: если цели, интенции, эмоции другого человека даны каждому в непосредственном видении, то невозможно ошибиться при оценке намерений и эмоций другого человека (например, в постановке диагноза). От учения Шелера тоже пришлось отказаться, хотя позднейшее учение Бинсвангера о «любовном-бытии-друг-с-другом», несомненно, связано с шелеровской философской антропологией.
Интересным в плане подлинного, истинного общения «Я» и «Ты» в духе экзистенциализма стало учение К. Ясперса об «экзистенциальной коммуникации». Практически все философы-экзистенциалисты говорили об уникальности и непостижимости экзистенции. Данный тезис выдвигался ими против «объективирующих» наук, превращающих индивида в вещь среди вещей. Но даже в повседневном общении с близкими людьми мы не перестаем думать с помощью понятий, отделяем себя от других с помощью рефлексии, рационально осмысляем сказанное ими, пытаемся понять мотивы их поступков и т. д. Другими словами, мы почти всегда смотрим на других извне. А это значит, что уже одним своим взглядом превращаем других людей в объекты, в предметы.
Мир человеческой жизни Бинсвангер отождествляет с миром «заботы» Хайдеггера. Преодоление своей «неподлинности» (человек - вещь, предмет) Хайдеггер видит в радикальном отделении экзистенции от внешнего мира. Но преодолевается ли тем самым неподлинность? Бинсвангер отвечает однозначным «нет»: ведь выбор осуществляется в том же мире «заботы». Человек свободен менять только социальные роли, он обречен «играть» всю жизнь. Бинсвангер считает, что социальная жизнь бесчеловечна, но она необходима и является хоть и неподлинной, но универсальной стороной человеческого существования. Говоря словами Гёте, «как ни было бы общество ужасно, но человек немыслим без людей».
Бинсвангер понимает несостоятельность экзистенциалистского индивидуализма у Хайдеггера на первом этапе его философствования, а позднее у Сартра. Бинсвангер ставит проблему межличностного общения и показывает невозможность трактовки личности в оторванности от других людей. Индивидуалистическое самоутверждение ведет к потере человеком всякого внутреннего содержания, к пустоте, «ничто», а в конечном счете, даже к психическому заболеванию. «Бунту» он противопоставляет любовь, подлинное взаимоотношение «я» и «ты». Поэтому, когда экзистенциальную психологию обвиняют в том, что она проповедует разобщенность, оторванность, разделенность людей, это говорит лишь о плохом понимании экзистенциальной психологии.
Вообще Бинсвангер привлекает именно своей вдумчивостью, иногда и критикой экзистенциальной психологии, своими собственными взглядами, пусть и идущими вразрез с философией Хайдеггера. Любовь Бинсвангер противопоставляет миру «заботы», бытия-к-смерти, забеганию в «ничто». Если Сартр определяет свободу как способность к отрицанию, а любую идентичность с самим собой считает «дурной верой», то для Бинсвангера это психологическая необходимость, ибо потеря согласия с самим собой рассматривается им как свидетельство невротического расстройства. Некоторые приводимые Бинсвангером клинические случаи своими чертами напоминают героя Сартра «Тошнота»: именно так должны переживать мир люди с тяжелейшим неврозом, переходящим в психоз.
Вслед за другими экзистенциалистами Ролло Мэй отрицает возможность рационального и объективного познания человеческой экзистенции и разделения на субъект и объект. Человек и мир неразрывно связаны друг с другом. Мир личности невозможно понять через описание всевозможных факторов внешней среды, которая есть лишь один из модусов этого бытия-в-мире. По Мэю, имеется множество окружающих миров, столько же, сколько имеется индивидов. Мир включает в себя прошлые события, но они существуют не сами по себе, объективно, а в зависимости от отношения к ним человека, от того смысла, который они для него имеют.
Ирвин Ялом пишет: «Экзистенциальный взгляд смотрит "сквозь" субъект-объектное расщепление и глубже него: он видит человек не как субъекта, который при определенных условиях может воспринимать внешнюю реальность, но как сознание, участвующее в построении реальности». Именно поэтому Хайдеггер говорит о человеке как о Dasein. «Da» указывает на то, что человек присутствует, но в то же время организует мир.
Отношение к экзистенциальным характеристикам.
Ирвин Ялом называет их «конечными данностями» существования и выделяет четыре данности: смерть, свобода, изоляция и бессмысленность. Также можно выделить такие экзистенциальные характеристики как тревога, вина, время, чувство бытия. Я буду говорить лишь о двух характеристиках - смысле/бессмысленности и времени.
«Так я жил, но пять лет назад со мной стало случаться что-то очень странное: на меня стали находить минуты сначала недоумения, остановки жизни, как будто я не знал, как мне жить: Эти остановки жизни выражались всегда одинаковыми вопросами: Зачем? Ну, а потом?: Вопросы казались такими глупыми, простыми, детскими вопросами. Но только что я тронул их и попытался разрешить, я тотчас же убедился, во-первых, в том, что это не детские и глупые вопросы, а самые важные и глубокие вопросы в жизни, и, во-вторых, в том, что я не могу и не могу, сколько бы не думал, разрешить их.»
Эти слова принадлежат Льву Николаевичу Толстому, поиски смысла жизни которого, как ни у кого другого из писателей, отразились в его творчестве.
Желание обрести смысл своей жизни присуще человеку изначально. Нельзя сказать, что миллиарды людей, жившие до нас, не стремились отыскать этот смысл. Эти люди, жившие до нас, точно также, как мы, страдали, любили, умирали. Для жизни и для смерти им также был необходим смысл, как и нам, живущим в 20 веке. И каждый век создавал свои причины для сомнения в этом смысле. Но, видимо, никогда еще смысл жизни не подвергался такому серьезному испытанию, как в веке двадцатом. Пережив мировые войны и революции, человек остался один на один со своими «проклятыми» вопросами. Для России же 20 век - век глубочайшей силы потрясений. Вера простого человека раздавлена. Новые идеалы, пришедшие на смену вере, не выдержали испытания временем. Человек остался на середине течения реки, с потерянными веслами и скрывшимися из вида берегами. «Никакой инстинкт, никакая традиция не подсказывает ему, что надо делать, и вскоре он не будет знать, что ему хочется делать». Отсутствие веры и идеалов порождает то, что сейчас называют «умением жить»: это искусственная заполненность дня делами, отсутствием свободного времени, а следовательно, отсутствие возможности остановиться и взглянуть на свою жизнь осмысленно: для чего я живу еще? Жизнь человека течет по заранее установленному распорядку: завтрак, прибытие на работу, восемь часов с перерывом на обед, отбытие домой, ужин, телевизор, газета, сон. Понедельник, вторник, среда: Лето, осень, зима: Этакий суррогат осмысленности. Как у Блока:
Умрешь - начнешь опять сначала,
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
Сартр писал об абсурдности и бессмысленности существования. Мне не близки мысли об абсурдности и бессмысленности моего существования. Как человеческому существу, мне хочется верить, что моя жизнь имеет смысл. Без доказательств. Финал «Тошноты», где Антуан Рокантен все же находит оправдание своего существования в ненаписанной еще книге, не внушает доверия: герой повести, на мой взгляд, никогда не справится с абсурдностью, не оправдается. Да и книга вряд ли будет написана.
Самый большой вклад в проблему смысла и бессмысленности внес Виктор Франкл. Франкл утверждал, что 20% неврозов, которые он встречает в клинической практике, - «ноогенного» происхождения, то есть возникающие из-за отсутствия смысла в жизни. Отсутствие смысла Франкл считает первостепенным экзистенциальным стрессом. Экзистенциальный невроз - синоним кризиса бессмысленности по Франклу.
Проблема смысла, несомненно, важна в терапии. Ирвин Ялом говорит о следующей дилемме экзистенциальной психологии: человек нуждается в смысле. Но экзистенциальная концепция свободы указывает на то, что «единственно подлинно абсолютный факт заключается в отсутствии абсолютов».Человеческие существа сами строят свой мир, этот мир может быть совсем другим. Никакого смысла Вселенной, считает Ялом, никакого космического замысла не существует. «Как существо, нуждающееся в смысле, находит смысл в Вселенной, не имеющей смысла?», - спрашивает Ялом.
Что дает ощущение смысла? Для Ялома это альтруизм, преданность делу, творчество, гедонизм (наслаждение жизнью), самоактуализация. Причем последние два типа смысла отличаются от предыдущих тем, что выражают заботу о собственном «Я», тогда как другие связаны со стремлением превзойти себя, устремляются к чему-то выше себя. Самотрансценденция - одна из фундаментальных черт подхода Виктора Франкла к проблеме смысла.
«Многие ученые считают метод Франкла чересчур наступательным. Его аргументы часто апеллируют к эмоциям, он убеждает, делает ex cathedra заявления, часто повторяется и бывает резким. Затем, хотя он заявляет, что секулярно подходит к проблеме смысла (утверждая, что как врач, давший клятву Гиппократа, он обязан разрабатывать методы лечения, применимые ко всем пациентам, в равной степени атеистам и верующим), нет сомнения, что подход Франкла к жизненному смыслу в основе своей религиозный», - пишет Ялом.
Кроме того, Ялом считает, что в работах Франкла много отвлечений: самовозвеличивание, самоцитирование, упоминание о многих университетах, где он читал лекции и о профессионалах, поддерживающих его. Но, и Ялом согласен с этим, вклад Виктора Франкла в проблему смысла огромен.
Задавая вопрос, в чем смысл жизни, мы забываем о важном дополнении, о слове «моей». Спрашивание о смысле жизни вообще - занятие пустое и неблагодарное, ни к чему не ведущее (возможно, только к отчаянию). Спрашивание о смысле именно «своей» жизни требует от человека большого мужества: можно увидеть всю бессмысленность и даже вред собственной жизни. «Я понял, что мой вопрос о том, что есть моя жизнь, и ответ: зло, - был совершенно правилен. Неправильно было только то, что ответ, относящийся только ко мне, я отнес к жизни вообще: Ответ "жизнь зла и бессмысленна" - относился только к моей жизни, а не к жизни людской вообще», - писал Толстой в своей «Исповеди».
Франкл считает, что смысл существует как для каждого отдельного человека, так и для каждой отдельной ситуации. Каждая ситуация предлагает человеку выбор: сделать шаг к осуществлению смысла, остаться человеком, или наоборот, отступиться от смысла. Смысл жизни каждого человека существует всегда, при любых обстоятельствах. Он может меняться, но никогда не исчезает, «человек обладает свободой предпринять осуществление этого смысла».
Реализовать смысл жизни, по Франклу, можно тремя способами: через деятельность, через переживание ценностей (природа, культура, любовь) и через страдание. Я не стану описывать эти способы подробно, так как это уже сделано мною в работе «Как я понимаю логотерапию».
В. Франкл считал, что смыслы не изобретаются и не создаются: их нужно искать и находить. Мы можем выбрать не сам смысл, а призвание, в котором обретем смысл. Никто, и логотерапевт в том числе, не может дать нам тот единственный смысл, который мы можем найти в нашей жизни. Существуют специфическая и неспецифическая сферы применения логотерапевтических методов. Специфической сферой являются ноогенные неврозы, порожденные утратой смысла жизни. Неспецифическая сфера - это психотерапия фобий, навязчивых состояний, сексуальных неврозов с помощью методов парадоксальной интенции и дерефлексии. Логотерапию можно эффективно применять в кризисных ситуациях (потеря близких людей, неизлечимая болезнь, суицидальные намерения). В других терапевтических ситуациях вопрос о личном смысле жизни человека, обратившегося за помощью, также может возникнуть. Однако, я считаю, он не должен быть «навязан» терапевтом, так как может увести терапевтический процесс далеко в сторону. Терапевт должен быть готов к подобному вопросу клиента, и тогда логотерапия - это то, что нужно.
Наряду с категорией смысла Франкл рассматривает и более глобальное понятие - понятие сверхсмысла. Речь идет о смысле того целого, в свете которого приобретает смысл человеческая жизнь, т. е. о смысле Вселенной, бытия, истории. Этот смысл трансцендентен человеческому существованию, поэтому никакой ответ на вопрос о сверхсмысле дать невозможно. Франкл подчеркивает, что из этого не следует вывод о бессмысленности или абсурдности бытия, с чем якобы приходится мириться (или бороться) человеку (Сартр, Камю). Человеку приходится мириться с другим - с невозможностью охватить бытие в целом, с невозможностью познать его сверхсмысл. «Этот смысл, - пишет он, - необходимо трансцендирует человека и его мир, и потому недоступен для простых рациональных процессов. Он доступен, скорее, для акта свершения, который исходит из глубин и центра человеческой личности и, таки образом, коренится в тотальной экзистенции. Мы имеем дело не с интеллектуальным или рациональным процессом, а с целостным экзистенциальным актом, который я называю базисным доверием бытию». Идеальные смыслы и ценности коренятся в трансцендентном бытии, которое доступно только акту веры. Таким образом, Франкл возвращается к вере. Вообще, обретение смысла жизни в религии - по-моему, наиболее близко для В.Франкла. Экзистенциалистская ориентация Франкла несомненна. Однако к ряду положений экзистенциализма Франкл относится критично. Франкл отстаивал позицию, согласно которой мир не сводится к нашим субъективным проектам, а существует объективно и независимо от нас. Также он называет экзистенциалистов морализаторами, осуждает попытки лечить психотические заболевания с помощью «свободного выбора» и признания пациентом собственной виновности за эндогенную депрессию.
Вопрос о свободе человека Франкл рассматривает в контексте соотношения свободы воли и предопределения. С одной стороны, он постулирует абсолютную свободу выбора, с другой стороны, вся жизнь человека управляется «свыше бьющим светом», логосом, сверхсмыслом. Иногда Франкл говорит о судьбе, о роковом уделе каждого человека. У Франкла типично античная мысль о мужественном принятии судьбы, на которую нельзя повлиять и которая иррационально соединяется со сверхразумным божественным промыслом. Экзистенциальный анализ Франкла вобрал в себя, помимо экзистенциальных и психоаналитических идей, многое из довольно разных философских течений нашего столетия (Николай Гартман, Ницше, даже Ленин). В общем подходе к личности Франкл сближается с идеями отечественного психолога Л.С. Выготского. Оба они говорят о необходимости построения «вершинной» психологии как оппозиции психологии «глубинной».
В понимании места человека в мире Франкл близок к некоторым идеям С.Л. Рубинштейна. Франкл пишет: «не только мир существует в сознании:, но и сознание существует в мире "содержится в нем"". Рубинштейн: "Человек находится внутри бытия, а не только бытие внешне его сознанию". Оба автора выражают то, что Ф.Е. Василюк называет "онтологией жизненного мира": представление о неразрывном единстве человека и мира, первичном по отношению к их атрибутивным свойствам. Роль предметной деятельности сближает Франкла с "деятельным подходом" А.Н. Леонтьева: "Я не только поступаю в соответствии с тем, что я есть, но и становлюсь в соответствие с тем, как я поступаю" (В. Франкл).
«Смысл должен быть найден и не может быть дан», считает Франкл. С тем, что смысл не может быть дан, спорить не приходиться. Но я считаю, что смысл должен быть скорее создан человеком, чем найден. «Смысл следует искать при помощи совести»: Это означает, что где-то смысл есть, его следует найти. Но человек не может найти смысл в бессмысленном мире. Он может только создать свой личностный смысл. Франкл говорит о технике дерефлексии. Дерефлексия подразумевает отвлечение пациента от собственного «Я», от своей дисфории, переключение его на сохранные части собственной личности и на смыслы, доступные для него в его мире.
Как говорит Ялом, техника «проста и заключается главным образом в том, что пациенту предписывается перестать фокусироваться на себе и заняться поиском смысла вне "я"". Действительно важно переключать внимание пациента с себя на других. Однако Ялом упрекает Франкла в авторитаризме (демонстрируя это примером терапевтического случая Франкла) частым обращением к авторитету ("Мы, врачи, проведем Вас через кризис"), "что блокирует путь к осознанию и принятию ответственности".
Говоря о некотором авторитаризме Франкла, хотелось бы привести пример его беседы с 80-летней пациенткой, умирающей от рака. Беседа проходила перед студентами, в ней Франкл явно "подталкивает" свою пациентку к осознанию смыслов. Эта беседа приведена Франклом в книге "Психотерапия и религия". Причем, хотя Франкл говорит об уникальности смысла жизни каждого человека, он все же открыто намекает на открытые им же самим «универсальные» смыслы: достижение, переживание, страдание.
Ялом говорит о том, что о бессмысленности жизни мы говорим тогда, когда смотрим на свою жизнь с галактической точки зрения. А такие моменты редки. В остальное время, считает Ялом, «вещи имеют значение, потому что они имеют значение. Вещи имеют для нас значение постоянно». Исходя из этого, Ялом рекомендует: «терапевт должен помочь пациенту понять, что его нынешние сомнения (или принятие новой смысловой схемы) не уничтожают реальность прошлых значимостей". Ялом считает самым эффективным терапевтическим средством против бессмысленности - вовлеченность в жизнь. Франкл утверждает, что удовольствие - побочный продукт смысла, и наше искание следует посвятить обнаружению смысла. Я считаю, что поиск смысла столь же парадоксален; чем больше мы рационально ищем его, тем меньше находим; вопросы, которые человек задает о смысле, всегда переживут ответы. Смысл, как и удовольствие, должен преследоваться косвенно», - пишет И.Ялом. И терапевту, по мнению Ялома, не нужно «создавать» вовлеченность у пациента: «желание вовлекаться в жизнь всегда есть внутри пациента, и терапевтические действия должны быть направлены на устранение препятствий на пути пациента». Самым важным терапевтическим средством будет здесь личность терапевта, его вовлеченность в отношения с пациентом. «Принять решение вовлеченности, а не погружаться в проблему бессмысленности. Вопрос о смысле жизни, как учил Будда, решается не наставлением. Человек должен погрузиться в реку жизни и позволить вопросу уплыть», - заключает Ялом.
Время очень важный экзистенциал, понятие времени в экзистенциальной психологии отличается от понимания времени в других системах психотерапии. В экзистенциальной психологии прошлое, настоящее и будущее неразрывно связаны. В психоанализе преобладает прошлое время и причинно-следственные связи. В экзистенциальной психологии прошлому уделяется мало значения, так как прошлое «динамично», наше отношение к прошлому меняется, человек постоянно реинтерпретирует свое прошлое. Причинно-следственные связи в экзистенциальной психологии отвергаются, но не отвергается взаимосвязь между прошлым и настоящим. Людвиг Бинсвангер говорит о том, что подлинное существование связано с будущим, с трансцендированием собственных пределов. Если открытость будущему исчезает, то человек объясняет все происходящее с ним причинно обусловленным прошлым. Бинсвангер и другие психологи-экзистенциалисты подчеркивают, что будущее -в отличии от настоящего и прошлого - основной образец времени для человека. Прошлое приобретает значение только в свете проекта будущего, события избирательно черпаются из нашей памяти. Значение прошлого не фатально. Утрата перспективы будущего приводит к депрессии и беспокойству.
Для Медарда Босса темпоральность существования - это не время на часах или календаре. Время - это всегда время для чего-то, для того, чтобы что-то сделать. Время может сжиматься и растягиваться («это мгновение показалось мне вечностью»).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Экзистенциальная психология - наука, изучающая смысл жизни в практическом аспекте, в аспекте значения его для человека.
Экзистенциальной психология - парадоксальная наука. С одной стороны, психология - это позитивная наука, которая изучает объективные законы психики. С другой стороны, экзистенциальная проблематика есть сфера собственно духа и свободы. Таким образом, экзистенциальная психология должна искать необходимость в свободе, психическое в духовном, детерминацию в экзистенции; решать, какие силы стоят за человеческой свободой и определяют ее. Как и экзистенциальная философия, экзистенциальная психология во многом противоречива, имеет множество теорий. Даже сами экзистенциальные терапевты расходятся по ряду теоретических (да и практических) вопросов (например, в своем отношении к бессознательному).
Как свидетельство уязвимости экзистенциальной психологии я бы рассматривала усложненность, непонятность языка экзистенциальных философов. Ведь один из самых главных для экзистенциальной психологии трудов, «Бытие и время» Хайдеггера, по словам Ялома, является «непревзойденным примером словесного тумана»! Ведь на самом деле экзистенциальные данности не сложны; каждый человек сталкивается с ними в своей жизни. Эти данности просто нуждаются в раскрытии, а не в расшифровке или анализе. Возможно, поэтому многие работы по экзистенциальной психологии чрезвычайно литературны: эта форма нужна для того, чтобы человек взглянул внутрь себя, уделил внимание своей экзистенциальной ситуации. Однако если эта «литературность» мне, как филологу, представляется интересной, то для остальных она может существенно затруднить понимание. Как говорил Франкл, каждому времени нужна своя психотерапия. На мой взгляд, сейчас необходима интегративная психотерапия, объединившая бы все лучшее в разных направлениях и школах. Ведь несмотря на то, что есть стремление к смыслу, есть также и инстинкты, и стремление к власти. В практической деятельности (да и в научной) нельзя не учитывать такие школы, как школа Фрейда или Адлера.
Экзистенциальная психология критична к установкам научной психологии и психиатрии. Экзистенциальная психология подвергает сомнению принцип объективизма, причинности, отношение к человеку как вещи среди вещей, оценочные категории нормы или патологии. Гуманистическая и экзистенциальная психологии стали прорывом психологии из западной цивилизации. Основной тенденцией западной психологии последнее время является признание патологией почти всех явлений психики: человек чувствует себя слишком плохо - патология, слишком хорошо - тоже патология. Любые отклонения трактуются как признак болезни.
Обрисовывая атмосферу современного общества, Фромм отмечает, что в крупных городах людьми манипулируют, как вещами. Психологи констатируют типичность состояний беспокойства, отчаяния и неуверенности в современном мире.
Закономерно, что в этих условиях интерес философов и психологов обращается к конкретному индивиду в поисках человеческого в человеке.
Экзистенциальная психология уже послужила важнейшему делу. Это дело - спасение психологии от погруженности в море теорий, утерявших контакт с повседневным миром. «Назад к самим вещам», - говорил Гуссерль. Наблюдать, описывать, анализировать поведение, не будучи отягощенным абстрактными теориями, - это освежает и оживляет. Экзистенциальная психология помогает возродить науку психологию, , а не «умерщвляет» ее. Она пытается увидеть, что есть актуально, в конкретных понятиях описать человеческое существование. Ирвин Ялом пишет: «Притягательная сила экзистенциальной терапии обусловлена тем, что она твердо укоренена в онтологическом фундаменте, в глубочайших структурах человеческого существования. Она привлекает и тем, что имеет гуманистическую основу и, единственная среди терапевтических парадигм, полностью вмещает интенсивно личностную природу терапевтического предприятия». Однако Ялом говорит об экзистенциальном подходе как именно об «одной из парадигм», существование которой должно определяться ее «клинической полезностью».
«Но это парадигма, - пишет Ялом, -, а не Парадигма - она полезна для некоторых пациентов, но не для всех; подходит некоторым терапевтам, но не всем. Экзистенциальная ориентация - это клинический подход, существующий бок о бок с другими клиническими подходами. Он реорганизует клинические данные, но так же, как и все остальные подходы, не является исключительным и не может объяснить все поведение. Человек - существо слишком сложное и наделенное слишком многими возможностями, чтобы могло быть иначе».
Список использованной литературы: