Современная психология сложилась на естественнонаучной
основе.
Ее основной парадокс состоит в стремлении измерить не ощутимое, но ощущающее, не видимое, но зрящее.
Реальной возможностью такого измерения является допущение того, что создаваемое, будучи продуктом сознания, отражает структуру и свойства самого сознания.
Это равносильно тому положению, что в художественном произведении отражаются личностные особенности и проблемы автора. Нет ничего, что бы этому противоречило. В то же время, оставаясь на такой точке зрения, мы не прислушиваемся к тому, что сам автор говорит - «не я писал, но моей рукой писали Высшие силы». Творчество всегда есть выход за пределы собственной жизни, собственных обстоятельств в сторону источника этих обстоятельств, в сторону Высшего Я. Другая точка зрения на творчество - совсем не естественнонаучная - говорит, что автор становится творцом своей жизни - через произведения творит новые обстоятельства своей - и не только своей - жизни.
Творческое произведение является способом изменения и дальнейшего развития.
То, что в психологии рассматривается как определенные и фиксированные формы психического, есть способ изменения субъекта и его дальнейшего развития. Определенные фиксированные формы - это мотивы, ценности, черты характера, и так далее.
Известно, что художники (Мастера) нередко писали новые картины на уже написанных, и не менее шедевральных. В случае Врубеля такое обращение с полотнами объяснялось безумием, как, впрочем, и в большинстве других художников. С точки зрения творца, такое отношение к своим произведениям может объясняться и тем, что уже написанное - как фиксированная форма - теряет свою ценность.
Какой-либо мотив, какая-то цель, качество, свойство существуют определенное время в человеке как фрагмент развития. При этом переход в новое состояние не бывает ими предсказуем, детерминирован. Значимым является не внешне порожденная форма, а внутреннее - психологическое - изменение. Всегда есть место свободе. Неожиданности. Неоднозначности.
Основной естественнонаучный принцип - принцип детерминизма (причинно-следственных отношений) - не может быть приложим к тем явлениям, которые обладают спонтанностью.
В теории Юнга появляется новый подход - акаузальный (беспричинный) способ объяснения событий, снов, образов, переживаний - принцип синхронии, синхроничности явлений. Явления не связаны друг с другом причинно-следственными отношениями, но они связаны сущностно. Эта сущностная связь не предполагает какого-то готового толкования этих явлений, но предлагает самому человеку стать соавтором события (со-бытийствовать).
Синхроничность представляет собой совместное появление некоторых фактов. Юнг описывает это так: «Я приведу только один из великого множества примеров. Я записал его 1-го апреля, 1949 г.: Сегодня пятница. На завтрак у нас рыба. Кто-то в разговоре со мной упомянул об обычае делать из кого-то "апрельскую рыбу". В то же самое утро я занес в свой блокнот надпись, которая гласила: "Est homo totus medius piscis ab imo (Человек целостный есть рыба извлеченная из глубины-лат.). Днем одна из моих бывших пациенток, которую я не видел уже несколько месяцев, продемонстрировала мне несколько впечатляющих картин с изображениями рыб, которые она нарисовала за то время, что мы не виделись. Вечером мне показали кусок гобелена с изображенными на нем рыбоподобными чудовищами. Утром 2-го апреля другая пациентка, с которой я не виделся уже несколько лет, рассказала мне сон, в котором она стояла на берегу озера и увидела большую рыбу, которая поплыла прямо к ней и выбросилась из воды к ее ногам. В это время я занимался изучением истории символа рыбы. Только одно из упомянутых мною здесь лиц знало об этом».
Ряд событий, имеющих какое-то одно основание. Образ, слово, люди, имеющие общее место работы, местожительства или прошлое.
Для исследовательски настроенного ума при виде этих совпадений появляется вопрос - к чему бы все это? Для созерцательно настроенного такого вопроса не существует. С этим можно «играть». Кто-то задает вам вопрос, в это время Вы слышите какой-либо звук с улицы (например, музыкальную тему), или отрывок реплики из телевизионной передачи, который по смыслу подходит под ответ и говорите собеседнику «О, вот Вам и ответ!». Или во внутренние размышления включается какой-то образ из внешнего мира. Приведу пример. Вы идете по улице и размышляете - повезет Вам сегодня или нет (удачно ли состоится намеченное?), тут перед Вами появляется черный кот. То есть Вы видите черного кота (можно было бы и не заметить). Вы можете сразу понять, что нет, не повезет. Но Вы можете подумать - сейчас, если я изловчусь его обойти, я поймаю удачу. Вы также можете подумать, что у Вас есть враги, и можете даже сразу понять кто. И - в конце концов - Вы можете понять, что пока Вы настроены ловить удачу, пока Вы зависите от того, будет она или нет, Вам будут встречаться черные (или белые) коты. Это последнее приближает Вас к созерцательной настроенности.
Я заметила, что для рационально настроенных людей синхроничности почти не существует. Для людей, которых сковывают желания и страсти, существуют «знаки». Для созерцательно настроенных есть просто совпадения. Но эти совпадения чудесны. Чудесность состоит в переживании самого момента разделенности себя, своего внутреннего мира с миром внешним, переживании согласованности, одновременно и преходящести, временности момента. Совпадение - это Встреча, и быть открытым встрече - что может быть лучшее? - это быть открытым всевозможным изменениям, это оставаться способным быть доверяющим, надеющимся, любящим… Мир готов разделить твои сомнения, открытия, радости, избавления, потери.
Именно с пониманием закона синхронии раскрываются многие положения и общий пафос работ Юнга. Многие говорят, читая его труды, - «ничего не понятно». Но некоторые добавляют, что вместе с чтением происходит внутренняя работа, т.е. включается внутренний диалог, и тогда - «вдруг» встретившаяся фраза из его работ становится «про меня». Читатель шокирован.
Действительно, поначалу, идея архетипических образов представляется как некоторая матрица, готовая для объяснения психологических конфликтов и изменений, и даже - развития (индивидуация). И мы ждем встречи с Мудрым Старцем, вглядываемся в Добрую Мать, жаждем быть Героями, превращаемся в Трикстеров…. Мы узнаем себя в какой-то архетипической роли, и остальные участники нашего «спектакля» тоже одевают для нас маски. В обычном - «детеминированном» мировосприятии вся моя жизнь есть повторение одного и того спектакля. Как жизненный сценарий, написанный по любимой в детстве сказки. Красная Шапочка, постоянно встречающая Волка, и ждущая появление Охотников (кстати, если вспомнить советскую постановку сказки Главный Охотник оказывается трусом…). Осознание магического круга сценария происходит только тогда, когда Красная Шапочка понимает, что она есть и Волк тоже. Если я узнаю в ком-то Кая, то я становлюсь Гердой, а вместе с тем - порождаю Снежную Королеву, и сама превращаюсь в нее, встречаю старушку с «чудесным садом сна безвременья», меня спасает маленькая разбойница, и так далее. Мир отзывается моим «интенциям», моему узнаванию, моему раскрытию, желаниям, стремлениям, поступкам. Если я в душе предала кого-то, незамедлительно предательство встретится во внешнем мире.
Тогда становится понятно, что матрица архетипов существует как условность, как возможность движения, как способность узнавать себя через Мир.
Зачем же используются сказочно-мифологические сюжеты? Они близки к изначальной целостности сознания. Когда в сознании неразрывны цвет, запах, движение, переживание, слово. Это есть символическая форма. Ведь символ по-существу, - это соединение. Само происхождение слова имеют историю встречи людей, когда перед расставанием у каждого из них остается по половине целого (рисунка, образа, надписи...), и при встрече они соединяют это воедино. Символ - монада, единство, которое есть производящим. Поэтому любой символ одновременно - ощущаемый, зримый, переживаемый и умопостигаемый. Феномен и ноумен. Трудно привести пример, просто потому, что практически все и вся может быть символом.
Лебедь. К примеру, толкование из Словаря символов. «Романтический, противоречивый символ света, смерти, преображения, поэзии, красоты и меланхолической страсти, особенно значимый в западной литературе, музыке и балете. Солнечный и мужской знак, эмблема света, белый лебедь стал блестящим героем оперы Вагнера «Лоэнгрин» (1848) и других историй о рыцаре-лебеде. В качестве эмблемы женской нежности, красоты и изящества лебедь предстал в балете П. И. Чайковского «Лебединое озеро» (1876). Эта неоднозначность прослеживается еще с античных времен: в Древней Греции лебедь был атрибутом как богини любви и красоты Афродиты (в римской мифологии Венеры), так и Аполлона, бога поэзии, прорицания и музыки…» (из книги «Словарь символов» Джека Тресиддера).
При всех «знаковых» различиях - различиях истолкования - сам лебедь остается Целым - самобытным, и именно поэтому смысл его (как символа) неисчерпаем. Он появляется в разных контекстах, и часть его определяется контекстом, а часть - самобытностью, жизненностью.
Так, и в художественных произведениях. Татьяна Ларина сама вышла замуж, а не Пушкин ее «женил». Мона Лиза сама улыбнулась, а не Леонардо пририсовал. Поэтому художнику так ценно найти, «узнать» натуру, а не сочинить ее. Только в этом случае художественное произведение живет, дышит, порождая смыслы толкования, оттенки «знаковости».
В этом состоит идея архетипов, в их способности соединить свой опыт переживаний с опытом Мира, и сделать его пластичным, многогранным, разворачивающимся, порождающим. Если мы подходим с точки зрения принципа синхроничности, а не с точки зрения детерминизма.
Или взять, к примеру, идею «психологических типов». В соционике эта идея постулировалась в то, что каждый человек относится по способу «энергоинформационного (!) обмена» к какому-либо типу. Идея работает. Работает ровно настолько, насколько мы готовы жить в «детеминированном» мире. Впрочем, мир социальных отношений настолько значим для нас, что мы практически всегда живем в детерминированном мире.
Некоторый опыт работы с «подчиненной функцией» (то есть той, которая находится в бессознательном, наименее всего осознается) показал, что у людей психологический тип не так однозначен. Равно как и при исследованиях Теплова и Небылицина свойства темперамента распались на кусочки (в этом виде деятельности - сильный, а в этом - слабый), так же и функции - в этом контексте - ведущая, а в этом ведущей становится другая. Впрочем, и сам Юнг обозначал, что нет устойчивых типов личности, и - Боже упаси! - рассматривать эту теорию как реальную типологию. Он говорит, что интроверсия и экстраверсия - две взаимодополняющие тенденции. Сознательна одна - бессознательна другая. Вообще, идея «Психологических типов» ровно ложится на «И-цзин». Две силы - Инь и Ян - интроверсия и экстраверсия. Четыре образа - малый Ян, большой Ян, малая Инь, великая Инь, - четыре функции - ощущение, мышление, интуиция, чувство (эмоция). Восемь триграмм - восемь первоначальных типов.
Сам символизм психологических типов приводит нас к той же идее соответствий. Одна часть гексаграммы - внутренняя, вторая внешняя, одна - человек, вторая - Мир. Соответствий в «И-цзин» шестьдесят четыре. Именно это количество - указывается там, - исчерпывает все возможные жизненные ситуации. Еще не встречала психологического исследования - так ли это. Но сама Книга Перемен о переменах, а не о ситуациях! Это хорошо подчеркивается в комментариях Щуцкого. Когда он комментирует одну гексаграмму, то всегда начинает с предыдущей - «в прошлой ситуации было достигнуто…», и «в настоящий момент становится…». Но как претворяются эти изменения в жизни - это вопрос. (Это вопрос на который я пока не знаю ответа). Для нашей статьи важно сейчас то, что совпадения (со-ответ-ствия) создают возможность перемен.
Для китайской психологии умение следовать не значит полностью отстраниться от своей воли, но значит сделать свою волю пластичной, со-образ-ной Миру, для того, чтобы породить новую возможность, новое пространство. Человек не больше Мира, но и не меньше самого себя. Невозможно быть аутентичным в пустоте, или в иллюзиях. То есть невозможно с-бываться, бытийствовать в пустоте или в иллюзиях. Реальным может быть только Великий Предел, который рождается в со-ответ-ствии, в пространстве между Человеком и Миром, в самой сущности этого пространства - в сердце.
Но для того, чтобы это сотворчество происходило, сердце должно быть открытым (пустым). До-веряющим, внимающим. Бесстрашным.
Непустое сердце - сердце, обузданное страстями, страхами, домыслами, догмами. Сама обузданность - есть детерминация. Такое сердце живет в детерминированном (обусловленном) мире. Можно сказать и так: когда мы что-то обуздываем, мы считаемся с условностями. Но пока мы обуздываем, оно не перестает в нас жить, обуздывая наше сердце.
Обузданное сердце видит «знаки». Обузданное сексуальным жаром, во всем видит сексуальное притязание (или притяжение). Обузданное обидой - обидчиков. Знак всегда подтверждает то, о чем человек болит. Знак закрывает возможность соединиться с Миром, потому что делает (со)единение условным, обусловленным. Плен иллюзии, построенный на знаках - это мир магии, мир магического воздействия, предсказаний, мистических страхов. Все то, что обуздывает наше сердце, стреляет из нас, и ранит других людей (и иногда смертельно).
Впервые опубликовано в журнале «Экзистенциальная традиция…» 2011