<< Назад к
Оглавлению Анна Наталия Малаховская. Отрывок из первой части
книги «Апология на краю: прикладная мифология»
Итак, мы заметили уже, что у Кащея в наши дни сильно изменился возраст: он опасно помолодел. В этом американском фильме представителем Кащея оказался молодчик сенатор Ирвинг, а его подпевалой - совсем ещё молокосос студент Тодд. То ли ещё можно разглядеть, если не только прислушаться, но и приглядеться к происходящим в наши дни дискуссиям по поводу модного веяния - неолиберализма! У его защитников выявляется нечто всем им общее: и это не руки загребущие и даже не завидущие глаза, не возраст и отнюдь не пол, нет…
То описание Кащея, которое было приведено на страницах третьей части этой книги, уже не годится. Этот ритм, эта подспудная мелодия, которая у Достоевского в портрете великого инквизитора повторяет ритм и мелодию описания лубка, - прости-прощай. Там было что-то вроде торжественности. А теперь…
Торжественность сохраняется, но в самых минимальных дозах, только у сенатора Ирвинга, который в общем изо всех сил старается играть роль рубахи-парня, своего в доску (недаром Жанин мутит от его лицемерия). Торжественность загорается в его глазах (тем самым, уже знакомым нам по лубочному изображению Кащея зловещим блеском) только в тот миг, когда он с ножом к горлу требует у Жанин ответа: хочет ли она бороться с терроризмом или нет. Но у остальных-прочих, не пропущенных сквозь призму кинематографа приспешников Кащея, никакого зловещего блеска в глазах не замечается.
Зато нельзя не заметить того общего, что присуще им всем, да, всем, воспевающим торжество неолиберализма (или других живодёрных систем) и утверждающим, что никакое другое экономическое устройство попросту невозможно. Как только их оппоненты начинают приводить какие бы то ни было обоснованные аргументы117, на физиономиях поборников неолиберализма появляется - одна на всех! - невыразимая глумливая ухмылочка. Этак потихоньку вылезает, выглядывает - и уже никак, никуда от неё не деться, вся она тут, налицо, спрятаться не может. Эту ухмылку я заметила на лице аккуратно причёсанной женщины - директора института Хайека в Вене (Хайек - основатель теории неолиберализма), которая спорила с выдающимся публицистом, автором книг о том, что экономике нужны «новые ценности» («Neue Werte für die Wirtschaft, Eine Alternative zu Kommunismus und Kapitalismus», Deuticke, Wien, 2008) Кристианом Фельбером, и ту же самую - на лице у смазливого молодого парня, банкира, который возражал пожилому комиссару ООН по вопросам питания Жану Жаку Циглеру. И ту же самую - на лице у юной студентки из постсоветской Украины Свитланы Кияненко, реплики которой уже приводились на страницах этой книги в главе «Сундук в действии».
Интересно, почему эти люди, если они действительно верят тому, что говорят, всё-таки не могут говорить спокойно и уверенно, не могут оставаться серьёзными и внимательными к доводам противника или собеседника, защищающего противоположную точку зрения, и неужели они не понимают, что, обзывая других «хорчелами» («Gutmensch»), применяя термин хорчел в качестве позорной, опозорить стремящейся клички, они тем самым себя к плохим человекам причисляют? На самом деле мы это сможем понять, только если каждый из нас потренируется скорчить такую же рожу. Чувствуете, как вы превознеслись над «толпой»? Над прочими всякими, снующими там где-то внизу, почти незаметные для глаза и всё.же отчасти очень даже заметные? Чтобы удостоиться такой мерзкой ухмылки, надо совершить не один подвиг, а надо погрешить против некоторых основных ветвей того самого дерева воздвигнутой ими всеми, последователями и соратниками господина К., незыблемой системы антиценностей.
На самом деле их мутит от одного воспоминания про то дерево, которое они стремятся вырвать с корнем, именно потому, что физически каждый из них остаётся человеком и ни в волка, ни в какое чудовище не превратился, и поэтому все их органы, и желудок, и позвоночник, и даже клетки мозга бьют тревогу: на воре шапка горит! В этом случае не шапка, а рожа, и не горит, а только скрючивается, потому что и рожа, состоящая из всего того, из чего полагается состоять человеческой физиономии, вынести этого внутренннего позора не в состоянии. Не у всех она в состоянии перенести неловкий запах собственного омерзения перед тем, что сам такой «чел» защищает. Он дёргается внутри себя, и на губы выползает эта ухмылка. А есть и такие, которые выше этого рефлекса поднялись, которые могут вещать свои «истины» уже без этого рефлекса омерзения перед самими собой (как тот же сенатор Ирвинг). Но на этаких людях, видимо, «не тело, а бронза» - они далеко зашли.
«И надо быть плохим», - писала Софи Шолль. Те, кто употребляют термин «хорчел», усвоили это правило вполне буквально. Надо быть плохим, чтоб тебя не обошли какими-то орденами или титулами или погремушками другого рода, ведь в наше время (надолго ли?) убийством нам за отказ стать плохими не грозят. А грозят всё такими мелочами, без которых как будто и возможно обойтись, но обходиться не хочется, неудобно и неловко, например…
Но зачем приводить примеры, разве не ясно и без того, в какую сторону ведёт эта дорожка?
-
117 Например, в дискуссии с Кристианом Фельбером, автором книги «Новые ценности для экономики». Christian Felber, Neue Werte für die Wirtschaft, Deuticke im Paul Zsolnay Verlag Wien, 2008.