<< Назад к
Оглавлению Анна Наталия Малаховская. Отрывок из первой части
книги «Апология на краю: прикладная мифология»
«Что самое главное у человека?
- Душа, если она есть»
(Из разговора с ребёнком).
Нам кажется, что мы дошли до самой сути. Заглянем ей в глаза.
Это очень страшный путь, потому что в конце будет отрублена голова девочке, которую звали Софи, и её брату Хансу. Под громкие крики ликования их однокурсников, товарищей по учёбе в университете. Только две девочки плакали тогда, спрятавшись за колонной. Остальные радовались непомерно: наконец-то удалось избавиться от врагов народа в своих рядах, от предательницы родины и от её брата - предателя. Их родина (или то, что на их языке называется страной отцов, то есть существо, к родам никакого отношения не имеющее) не вымётывалась из-под земли в крестьянском платочке на голове и в старомодном платье, как наша Родина-Мать (см. в третьей части этой книги в главе о возвращении парадигмы хтонической Богини). Она позвякивала на ту пору (в 1943) погремушками награбленных в соседних странах золотых украшений (как пишет в своих неопубликованных воспоминаниях Ингеборг Штрель) и гремела весёлыми песнями с припевом «сегодня нам принадлежит Германия, а завтра - весь мир». Правда, это - народный вариант слов. В оригинале слова этой песни звучали так: "Cегодня нас слушает Германия, а завтра (услышит) - весь мир». Но hört и gehört («heute hört uns Deutschland und Morgen die ganze Welt») на слух мало различаются. И народ, народившийся на просторах этой не родины, а отчизны, гораздо точнее уловил кащейскую суть происходящего, чем индивидуальные личностные авторы этой песни. «Мы так пели, мы переделали слова», - говорит весёлый старичок, и у него загораются глаза, когда он вспоминает светлые годы своего детства и юности, опороченной, правда, под конец (и он был среди детей-солдат!), но зато вначале: как это было здорово - вырваться из духоты деревенского заскорузлого быта и подняться над всеми затюканными взрослыми: под звуки барабанов и горнов шагать по родным просторам, по тем же самым дорогам, по которым до недавнего времени ты таскался в качестве рабочей скотинки, подчинённым, незаметным, и вдруг в рядах таких же воодушевлённых как будто взлетел…
(на этом месте - вспомним зайца! Вспомним, что говорилось уже о том, почему нельзя закончить процесс развенчания кащеевой смерти на том этапе, когда изуродованный зайц вырывается на свободу!).
Чем отличается эта строчка о том, что завтра нам будет принадлежать весь мир, от слов другой песни: «По всем океанам и странам развеем мы алое знамя труда»? В оригинале как будто различий мало («нас услышит весь мир»), но народный вариант всё расставил по местам: захапать. Не просто идеологией своей расцветить, рассияться, как в советской песне, а подмять под себя. И для этого под хохот сотоварищей расстреливать - кого угодно, - десятками, сотнями и миллионами - а почему бы и нет? А что «нам» помешает?
Если захапать, значит, жадность, если «весь мир», значит, неограниченность притязаний: где-то, на какой-то ветке нашего дуба мы с этим уже встречались. Жадность вырастает из отсечения почитания любви, а неограниченность притязаний - из поклонения престижу (когда вся сладость жизни сводится к тому, как бы «перепонтить» соперника, то ограничивать свои притязания абсолютно противопоказано). И всё же ни того, ни другого недостаточно для того, чтобы на самом деле совершить всё то, что было ведь совершено. Ведь не платоническими посулами оказались обещания других немецких песен той поры, в которых были, например, такие слова: «И если кровь евреев по стенам брызнет, вот то-то станет веселей!». Через 60 лет те же самые представители нашего с вами биологического вида, которые или сами пели, или слушали эти песни, всё ещё уверяют, что даже и подозревать не могли ни о расстрелах мирных жителей, ни об уничтожизме в концлагерях. Одна только Софи Шолль, её брат Ханс и ещё несколько их друзей в Мюнхене да несколько десятков (!) борцов сопротивления в других городах Германии знали - а всем остальным кто-то вытоптал то ли глаза, то ли уши - не знали!