<< Назад к
Оглавлению Анна Наталия Малаховская. Отрывок из первой части
книги «Апология на краю: прикладная мифология»
Если подойти к этому вопросу со стороны того, что принято называть логикой, то можно было бы предположить, что если уж переходить во что-то противоположное самой себе, то любовь должна была бы перейти, скажем, в нечто, подобное гневу, ярости или - по прямой, на 180 градусов - ненависти. При чём же тут власть?
Какое отношение имеет она к любви?
К сожалению, любовь, а особенно эротическая, имеет совершенно непосредственное отношение к тому, что принято подразумевать под властью. Но это не та добрая власть, которая окажется у тебя в руках, когда ты пощадишь своё подземное животное, не та, с пахучими караваями в несущих руках, не та власть, что помогает нам - всем тем, кому повезёт - изменить окруживший нас мир к лучшему. Нет, это - та самая другая власть (впрочем, другая только для тех, кто уже привык смотреть на мир глазами спасённой щуки, кто сжился уже с представлением о том, что власть способна не быть преступницей с тенью топора или бомбы в руках). А для всех остальных это - та самая, привычная для всех - та власть, что помогает поначалу, на первых порах, покуражиться и понасильничать над самим собой. Она не хочет, чтоб ты превратилась в Жар-Птицу, чтоб ты превратился в Финиста, чтоб у тебя выросли крылья, чтоб из тебя заполыхал огонь превращения. Может быть, ты родилась на свет простой девочкой, а теперь вдруг зачесалось что-то под косой, и кажется, мерещится тебе, что это, может быть, месяц… Так вот свергнуть его, пока ещё не вылупился на свет и не сверкнул в полную силу. Все крылья пообрывать, все перья вытоптать. А все Аленькие цветочки высмеять для начала, как следует над ним наиздеваться, а потом поставить в такую дохлую воду, в которой они сами не захотят жить.
Вот так расправляется со всеми на земле та самая власть, которую мы привыкли называть этим именем - власть. А почему? Да очень просто. Потому что то ли алое полыхание, то ли месяц под косой посягают на то самое, что она, эта власть, считает своей неотрывной, неотъемлемой собственностью - твою душу. И поэтому она тебе внушит, что … ну да, что ты сама должна, ты сам должен себя сторожить, себя пропалывать, от всех вредных завихрений духа ли ума ли вовремя очищать, пока ещё семечко не превратилось в росток. Ну да, из ростка ведь может появиться на свет - потом, когда стряхнёт все недозрелые оболочки бутона - тот самый. Ну да, аленький. А как с ним тогда бороться, как не допустить, чтоб добыча сама далась ему в руки?
Вернёмся к словарю «новоречи» Орвелла.
Ничего умнее ещё не изобрела эта недобрая власть, без щуки, но при погонах. На первом этапе борьбы никакого переодевания ещё не потребуется, на первом этапе вполне возможно ограничиться всего лишь переименовыванием. Превратим Аленький цветочек в грязь уже одним только тем, что так его назовём. У него есть стебель, есть корень, который не где-нибудь в облаках витает, а в земле, и поэтому, конечно, грязный. Ну а к тому же есть у него шапка, так сказать, это нестерпимое сияние… Но мы сделаем вид, что никакого там сияния или чего-нибудь в этом роде даже и не заметили, а сведём всё торжество и блеск к тому корню, который мерещится в земле, в грязи, стало быть, и похож на дождевого червяка или на что-нибудь и похуже.
Ответ на вопрос о том, почему противоположной власти оказывается именно любовь, оказывается настолько простым, что даже не верится: любовь ставит под вопрос сначала ту власть, которою человек подавляет самого себя (самоконтроль), а потом и всякую другую власть («When the individual feels, the community reels»: «когда личность чувствует, общество начинает колебаться», - примерно так)20.
Вот как описывает это противопоставление знаменитый ирландский автор Джек Холланд, которого его коллеги насмерть заклевали после того, как он приступил к написанию книги о женоненавистничестве: «Корень женоненавистничества - это борьба мужчины с самим собой. Августин считает, что Бог покарал нас сексуальным вожделением, неподвластным нашей воле (подчёркнуто мною - Н.М.). Как мы - против Бога, так и наше либидо оборачивается против нас. Женщине пришлось страдать, потому что у человека есть неприятная привычка упрекать то, чего он желает, в том, что он этого желает»21.
У автора из Индии та же мысль звучит несколько напыщенно, но и сама эта напыщенность отражает переход человека (на этот раз добровольный - никто за волосы не тащил!) из одной религиозной системы в другую:
«Последние слова традиционного обета, которые знаменуют переход индийского мужчины в целибат, выражают содержание того желания, вокруг которого кружится воля всех беглецов от мира с тех пор, как они существуют: «теперь я - по ту сторону жизни и смерти»22.
И это подразумевает приближение к той самой ценности, о которой более всего заботится Кащей, над которой он «чахнет» ещё больше, чем над «златом» - к бессмертию. Что подтверждает и Барбара Г. Уокер, когда она пишет, что в любви к женщине мужчина чувствует вину за то, что потерял над собой контроль, боится утечки власти, ощущает эякуляцию как утечку энергии, а женщину - как воровку, которая эту энергию себе присвоила, и поэтому отказывается от всякого даже намёка на любовь, чтобы убежать от смерти.
«Составная часть этой характерной для нашей культуры безмерной попытки отрицания смерти - это стремление приносить смерть другим, чтобы самим от неё очиститься»23
Объясняя этот феномен, Барбара Г. Уокер добавляет:
«Основная (фундаментальная) предпосылка в христианстве и в аскетическом буддизме состоит в том, что человек может преодолеть смерть, если он отвергает проявляющуюся во всех женщинах мать, включая и родную (собственную) мать. Розмари Рэдфорд Руетер (Ruether) писала: «Мужская эсхатология основывается на отрицании матери… Бегство от сексуальности и родов в конечном счёте представляет собой попытку убежать от смерти, ответственность за которую возлагают на Еву как на женщину и мать. В мужской эсхатологии зависть к способности рожать связывается с отрицанием утробы»24 (от себя добавлю, чтобы не возникло недоразумений: вместо эпитета «мужской» надо повсюду ставить эпитет «патриархальный», иначе не поймёшь, откуда взялось столько существ женского пола с вывернутыми наизнанку мозгами, которые не могут понять, кто кого родил, даже если сами в биологическом смысле являются матерьми и помнят, что это значит - произвести на свет человека).
А если чуть повнимательнее прислушаться к тому, что на севере Сибири рассказывают о Медном человеке, мы поймём, что и в этом случае речь идёт о том же самом способе достижения бессмертия: «не имеющий сердца человек, такой человек ведь не умрёт»25: потому этот медный товарищ и бессмертен, что у него нет сердца, нечем любить: он, как и индийский монах, «по ту сторону жизни и смерти».
Предположение, что, освободившись от любви, освободишься тем самым и от смерти, не оправдалось ещё ни разу.
Но на самом подспудном уровне в этом предположении кроется признание единства любви и смерти - того, что хтоническая (земляная) богиня, та, кого мы называем «Мать сыра земля», является единой в этих двух лицах (на этом уровне развития у неё ещё не было третьего лица - ипостаси богини-испытательницы).
-
20 Aldous Huxley, Brave New World, Ch.6.
21 Цит.по: Jack Holland, Misogynie, Zweitausendeins, s.128.
Jack Holland, «Mysogeny. The World's Oldest Prejudice» bei
Robinson, an Imprint of of Constable & Robinson Ltd., London,
2006.
22 Agehananda Bharati, The Okre Robe, Santa Barbara 1980,
150-154, из книги Adolf Holl, «Brief an die gottlosen Frauen»,
Zsolnay Verlag, Wien, 2002, s.23
23 «Die Weise Alte», Barbara G.Walker S.18.
24 там же, с. S.92.
25 Терещенко Наталья Митрофановна, «Ненецкий эпос. Материалы
исследования по самодийским языкам. Л-д, «Наука», Лен. отд. 1990,
с.148-149. В дальнейшем - Терещенко.