Бродский говорил, что любит метафизику и сплетни.
И добавлял: «Что в принципе одно и то же».
Сергей Довлатов «Соло на Ундервуде»
Не дай вам бог жить в эпоху перемен - замучают производители смыслов, гаджетов и памперсов для новорожденных попок. Теперь человечество, вместо массовой гибели людей во время войн или эпидемий, предпочитает массовое производство и торговлю любыми наборами смыслов и такое же массовое потребление. В цивилизованном мире поголовной грамотности и доступности любой информации, в мире всепроникающих сетей, где каждый вправе рассчитывать на учет своего мнения и голоса, все стали метафизиками, - большими сплетниками по любому поводу: американская ипотека или финансовый кризис, мировой чемпионат по футболу или скандалы со священниками-педофилами в Европе.
Правда, кому тяжело усвоить разницу между «трансцендентным» и «трансцендентальным», тот может без оглядки сплетничать с психологами и культурологами; антропологами и биологами; историками и социологами; фантастами и футурологами, - вообще, даже и без философского слога, культура - очаровательная сплетница.
Она не моргнув, например, и глазом, может подсунуть потребителю «Не дай вам бог жить в эпоху перемен» как цитату из Конфуция, и ее будут трепать и к месту, и не к месту, нимало не заботясь о том, что сам китайский мудрец ничего подобного не говорил. В часто цитируемом высказывании говорится об «интересном времени», а не о времени перемен. 14 декабря 1957 года, выступая в большом зале Упсальского университета, только получивший Нобелевскую премию по литературе Альбер Камю, начал свою речь словами: «Один восточный мудрец всегда просил в своих молитвах Господа, чтобы тот милостиво избавил его от жизни в интересное время. Поскольку мы не мудрецы, Бог нас от этого не избавил, и мы живем в интересное время. Во всяком случае, оно не позволяет нам терять к нему интерес».
В виде проклятие это выражение стало распространенно после речи Бобби Кеннеди в Кейптауне, который сказал почти тоже, что и Альбер Камю, только в более экспрессивной форме, выдав «Чтоб ты жил в интересные времена» - за китайское проклятие2.
Таково время перемен: смерть бешено пляшет, словно шарик на невидимой рулетке миллионов судеб, и никто не может предугадать, куда она упадет - красное или черное, чет или нечет, жить или умирать, убивать или жертвовать. Никто и не знает руки, которые запускают этот шарик и приглашают человечество сыграть с собственной историей, но всегда против самого себя:
- Please, bet, ladies and gentlemen! - «Делайте ставки, дамы и господа!», - приглашает время перемен и задорно подмигивает игрокам.
Разве кто-то сказал, что выигрыш не возможен?
Если я не должен умереть, то должен ли я тогда жить?
Смерть - одна из самых любимых сплетен современной культуры - ни о чем теперь, пожалуй, не разносят столько «недоброжелательных или порочащих слухов, на основании неверных, неточных и измышленных сведений»3.
В эпоху глобализации, когда «смерть» выступает синонимом «лузерства», а преждевременные седины и морщины говорят только о плачевном состоянии вашего банковского счета, конечная/преходящая природа человека и борьба с нею руками технологий требуют не философских или теологических постижений и откровений, а действий, конкретных и «вечно» - безотлагательных.
Увы, - жизнь слишком коротка, для того, чтобы следить за парадоксами, абсурдными заключениями, логикой и аргументацией, пропадать с книгами в университетских центрах и лабораториях, следуя правилам хорошего академического тона: пользоваться достоверными источниками, ссылками и цитатами. Это неудивительно, - перемены слишком торопятся и, когда ответы культуры на житейские вопросы запаздывают или вовсе отсутствуют, человек склонен доверять собственной интуиции и самым простым объяснениям, точнее, - отказываться от любых, в пользу действия «по наитию», успокаивая окружающих и самого себя сплетнями. Это простецкое: «наитие» спасает обыденность не хуже декартовского «естественного света», «который сам по себе, не прибегая к содействию религии или философии, определяет мнения, кои должен иметь добропорядочный человек относительно всех предметов, могущих занимать его мысли»4.
Богову - Богово, кесарю кесарево: одни занимаются денно и нощно «концом метафизики» или философии, другие - освобождаются от всего культурного балласта, который мешает посещать фитнесс-центры и пластических хирургов, даже по ночам. А уж о «таинствах» и парадоксах предсмертных видений, картин, фантазий теперь не сплетничает только ленивый.
Почему бы и нет?
В конце концов, сплетня только тем и отличается от истины, что представляет собой естественный итог любых благих намерений.
Разумеется, даже истинных.
Только счастливые семьи и сплетники повсюду одинаковы, каждый покойник умирает и успокаивается навечно по-своему. Но как насмешка над уникальностью каждой кончины, смерть и неувядающий к ней интерес почему-то относится к разряду «вечных вопросов», таких же, как и несварение желудка, долги или революция.
Смерть в облике «вечного» недоумения - сплетня, безусловно, порочащая не только саму себя, но и самого смертного. «Вечность», то есть упорное появление одних и тех же вопросов и ответов из века в век, раздражает и покойников, и скорбящих, и просто не в меру любопытных граждан. Кому приятно узнавать, что его собственный, неповторимый и глубоко трагичный уход такая же вечная, то есть банальная проблема, как насморк?
Но, как бы ни протестовали святые адепты «вечных вопросов», трудно найти тему, которая бы не возникала постоянно на всем протяжении недолгой истории человечества и не была так же фундаментальна, как и собственное абсолютное исчезновение. И красота, и одежда, и еда, и болезни, и дети, и семьи и даже длинна ногтей и позы для занятия сексом, - были, есть и будут непреходящими темами. Не только темами, но и ежедневным практическим выбором, то есть, чередой поступков. Но это совсем не означает, что интерес человека к проблемам собственного существования питается ссылками на загадочную, непостижимую «вечность».
Если уж совсем претит сплетничать по поводу и без повода, то точнее было бы сказать, что «вечными» на всем протяжении человеческой истории были только трупы - на полях сражений, в местах жертвоприношений или убийств, на больничных койках или под развалинами домов в городах, которые терзала неуемная стихия. Трупы и головная боль по-поводу их утилизации - вот подлинная забота человеческой мудрости. Действительно, - «забота о смерти» Сократа5 мало чем могла помочь, например, властям города Парижа, навести порядок на зловонном кладбище Пер-Лашез в самом центре французской столицы.
Труп - неплохой аргумент, во всяком случае, лучше, чем пресловутая «вечность», а все потому, что это единственная вещь, которая с неистребимым упорством появляется в конце всех концов и убедительно подтверждает абсолютное исчезновение для всех и на всех континентах, то есть человеческую смерть. И даже там, где трупам никак не положено появляться: в истории, в культуре, «труп» одна из самых веских метафор в спорах о бренном и вечном. Упорное появление трупов, кстати, также повинно в том, что исследователей феномена смерти немедленно подозревают в тайном пристрастии к некрофилии или к ночным оргиям в городских моргах, включая совокупление с трупами молодых женщин, а то и просто старух.
Но, только руководствуясь неверными, неточными или совсем уж измышленными сведениями, можно отождествить «труп» и «смерть», или «бытие» трупа с послеобеденными размышлениям о тленности всего мирского. К тому же, работники моргов и кладбищ, несмотря на ежедневное созерцание сухих остатков человеческого существования, совсем не любят погружаться в размышления, да хотя бы о биологии трупа, - точно.
Разве что в размышления по-поводу счетов родственникам покойного.
«…голый результат есть труп, оставивший позади себя тенденцию…»6
Г. Гегель
Собственно, какое отношение имеет или может иметь труп к самому процессу естественной смерти или даже к последнему мгновению абсолютного исчезновения? Труп возникает там, где смерть уже произошла, то есть, этот «сухой остаток» появляется после смерти, и все что может нам сказать о ней, так это только то, что в нем самом ни грана смерти нет.
В мгновение «смерти», когда появляется тот самый труп, смерть уже свершившийся факт, процесс смерти подошел к концу, он - завершился.
И… - все.
Искать смерть дальше бессмысленно. Даже если провести всю сознательную жизнь на кладбище, то можно отыскать неплохое расстройство психики, но никак не смерть.
То, что появляется «после смерти», может много подсказать о том, что прошло, свершилось и помогло стать былью, т.е. о процессе умирания или причинах смерти эксперту судебной медицины или патологоанатому. Но, человечество состоит не из одних специалистов, и для подавляющего большинства населения, труп - всего лишь окоченевшее, ледяное тело некогда живого человека, к тому же издающее довольно неприятный запах. Всякий, даже интуитивно, но сознает, что некто умер, но далеко не всякий человек возьмется за разъяснения, что же такое «смерть», используя свежий труд в качестве наглядного пособия. Тем более, над гробом покойного, или во время переговоров с представителями похоронного бюро.
Разумеется, не все так просто - игра в означающие и означаемые, в целом: языковые игры, затеянные эпохой постмодернизма, могут вогнать в гроб кого угодно, даже впоследствии чудесным образом воскресших. Подозреваю даже, что небезызвестного Лазаря как раз и вогнала в гроб беседа с соседями и приятелями о парадоксах языка, - он просто напросто запутался в означающих собственного состояния, потому и легко «воскрес», как только услышал простые слова Иисуса: «Лазарь, иди вон!»7.
Но, не стоит всякий раз погружаться в бездны лингвистики, семантики, семиотики, чтобы понять, что тебя разводят на бобах. Иногда человек живет, не забивая себе голову философскими открытиями, вроде: «текст состоит из симультанной системы обоюдных взаимосвязей, а, следовательно, и измерения времени, и величины являются чисто контингенциональными» (Майкл Мориарти)8, особенно в переводе с английского на русский язык. Не думает и о «семантической диссеминации» или законе «биполярности языка». Просто живет, как в эпоху Возрождения, когда анатомические театры были просто театрами, в которые состоятельные и титулованные особы отправлялись так же, как мы сейчас на концерт, например, Монсерат Кабалье. И вид трупов, и само вскрытие мертвых тел на сцене под аплодисменты, были предметом пристального внимания аристократии, художников, да и просто странствующих зевак.
В те времена прямолинейно считалось, что трупы все еще обладают способностью чувствовать, реагировать на те, или иные раздражители, а, самое главное, таят в разлагающихся тканях все секреты смерти. В этом нет ничего удивительного: именно в нем, в окаменевшей навечно плоти и стоило, на первый взгляд, искать пресловутую смерть, которой Бог наказал первых людей. Ведь труп, - «бессмертный» символ смерти в христианском понимании, и всем своим смердящим существом воплощает греховную природу человека, смерть как зло, и сам мир, лишенный благодати, на худой конец, - контрамарок на концерт залетной звезды в уездном городишке.
Впрочем, определить, что перед вами бездыханный труп - дело непростое, даже при современном развитии медицины и техники. Сам труп еще должен стать трупом, то есть, начать коченеть, наливаться трупными пятнами и другими признаками, чтобы наверняка убедить окружающих, что мгновение смерти уже позади9. Лишь благодаря багрово-синюшным знакам «небытия», пергаментной коже, искаженному лицу и многим другим милым чертам, он становится интересен на недолгое время родным и близким, а также ритуальным службам и погребальным конторам.
Но кому он точно совершенно неинтересен с самого момента своего появления, так это людям, преследующим именно умирание и само мгновение смерти. Медицина склоняется над страждущими только до момента появления трупных пятен.
После этого она просто умывает руки, и в прямом, и в переносном смысле этого слова.
Жить страшнее, чем умереть10
Когда «вечность» не справляется со своими обязанностями ответчика на любые вопросы, на помощь призывают другую сплетню. Часто, теряясь в объяснениях или сталкиваясь с чем-то из ряда вон выходящим в своем поведении, человек прибегает к «страху смерти», полагая, что само по себе это словосочетание спасет его в любой запутанной ситуации. «Страхи» в ХХ веке перестали страшиться даже самих себя под натиском орд психологов, психиатров, психотерапевтов, - единственное, чего следует страшиться современному человеку, так это попыток проникнуть и понять их бесконечные тексты, посвященные самому страху. Как правило, подобные попытки так и не касаются самого главного: что же такое смерть, которую человек боится денно и нощно?
«Страх смерти» играет роль чудодейственной культурной закваски, которая любую пресную тему, любой бессмысленный набор слов и предложений превратит в наполненный смыслами текст, рассказ, картину, музыку. «Страх смерти» отвечает за все: и за возникновение религий, и погребальной культуры, и того же вечного интереса к проблемам смерти, и развитие страхового бизнеса и даже за появление жанра кино «хоррор».
Возможно, страховые агенты любят привлекать клиентов, играя на слабых струнах человеческих душ, - страхах и сомнениях. Но ни одна погребальная культура (соответственно и религия), в собственном смысле этого слова, в истории не начиналась со страха смерти, или в результате столкновения с оной.
Дорелигиозные формы мироощущения (тотемизм, магия и др.), просто напросто не знали страха смерти в современном смысле этого слова. Когда представители южноамериканских племен сжигают тела своих сородичей и готовят особую банановую пасту на основе пепла для употребления в пищу, то меньше всего они руководствуются цивилизованным страхом смерти или верой в бессмертие собственной души. Незатейливый обряд утилизации мертвых тел в банановое чудо кулинарии был и есть органичным элементом особого мироощущения, единства племени и окружающего мира джунглей вместе со всеми обитателями, о котором никто и не задумывался, а впитывал сразу с молоком матери и утренней росой.
Трудно, разумеется, назвать процесс приготовления банановой пасты погребальным обрядом, просто напросто потому, что он и не был погребением в собственном смысле этого слова, однако подобные действия с телами соплеменников относятся к сфере похоронной культуры. Хотя, согласиться с подобной классификацией все же трудно, - христианское погребение под землей ничем не напоминает процесс растирания свежих и сочных бананов рядом с костром, в котором догорает труп твоего соплеменника. И глаза скорбящих над гробом на кладбищах источают совсем не голод членов племени или ликование при виде отличной фруктовой закуски.
Религиозное мироощущение так же не питается страхом смерти, - стремление к абсолютному преображению в вечном воссоединении с Богом, как в случае с религией монотеизма - христианством, не имеет ничего общего со всеми тонкостями техники безопасности или правил дорожного движения. Последние, возможно, и питаются страхом, например, попасть под трамвай в час пик или быть убитым в уличной драке. Но, уж наверняка, - дорожные инспекторы и полиция не страдают мессианской манией преобразить человечество и воскрешать всех подряд: и незадачливых автомобилистов и обыкновенных хулиганов.
Кстати, ответить на вопрос: «Почему банановая паста с пеплом покойного полезна для здоровья?» сам «страх смерти» никогда не сможет.
Точно.
Погребальные обряды представляют собой не формы культурной психотерапии «страха смерти», которой пичкают городских болванчиков расторопные священники и психотерапевты, а особые символические действия, ритуалы, в которых и которыми живет и действует как совсем древнее мироощущение, так и более развитое, собственно религиозное миросозерцание тех или иных народов, групп людей. Весь процесс погребения от прощания до сохранения памяти о покойном есть форма коммуникации и действительного взаимодействия в мире собственных мифов: с бессмертными душами в за-гробном мире, в по-смертном их существовании, но прежде всего, с самим Богом.
Несмотря на то, что сами приставки «по» и «за» расставляют все на свои места для современности, бессмертное существование душ в ином измерении почему-то до сих пор отождествляется с темой смерти в пост-христианском настоящем науки и технологий или с интересом к последней. Картины ада или рая, странствий души в загробном мире все еще легко подкладываются в облике тем танатологии или культурологии, в главах учебников, посвященных «человеку перед лицом смерти».
Но, смертная природа людей требует теперь совершенно иных мифов и легенд. Отношения поколений в рамках племени или общины, изменение статуса стареющих членов коллектива, ритуалы, сопровождающие наступление старости или простое убийство стариков, как это делали, например, на Руси: спускали на рогожке в овраг во время зимних игр на снегу11, - все это может рассказать больше о смертной природе и, соответственно, смерти, чем пережевывание представлений о призраках, населяющих загробный мир собственного сознания.
В начале истории, несмотря на совершенно варварское свое состояние с цивилизованной точки зрения, по отношению к телам членов стада поступали так же, как поступают до сих пор отдельные представители фауны: оставляли труп или просто выбрасывали, дабы не загрязнять логово, точнее, - специальное место, приспособленного для укрытия и воспитания потомства. Словом, по-варварски предпочитали не мусорить там, где принимают пищу или растят детей. Со временем, люди даже научились не ставить локти на стол во время трапезы, тем более, что столами служили могильные плиты или камни.
Чем-чем, но страхом смерти не пахло и в сообществах неандертальцев, которые так же, как и представители Homo sapiens осваивали погребальную культуру. Смерть была настолько естественным, органичным элементом жизнедеятельности первых антропоидов, что по отношению к ней они не испытывали ничего похожего на те ощущения, которые могут испытывать современники, на бегу замечая абсолютное исчезновение соседа или коллеги. Но и не погружаясь в историю отношения к телу умершего и коллективной памяти о предках, совершенно очевидно, что в самом похоронном ритуале столь же мало от естественной смерти человека, как в том же трупе. И сам обряд похорон так же не имеет никакого отношения к биологии старения, умирания и смерти, к геронтологии и гериартрии, к проблемам старения головного мозга, терапии болезней Альцгеймера или Паркинсона в развитом мире.
Кладбища давно вытеснены за пределы городов и поселений, реклама ритуальных услуг значительно сократилась, и если уж в медиапространство современного мира попадают чьи-либо похороны, то, по крайней мере, звезд «на все времена» - Фредди Меркьюри или Майкла Джексона, в том числе, и благодаря вызывающей скандальности обстоятельств и причин смерти: один явил миру доказательства того, что СПИД - не выдумка науки, другой явил изумленным патологоанатомам свои «мощи», доказав, что, все-таки, страсть к пластическим операциям должна иметь пределы.
Теперь проблемы ритуального бизнеса и похоронной культуры если и рассматриваются национальными программами и комитетами развитых стран, то только с точки зрения финансового равенства всех без исключения граждан перед современными Харонами.
Гроб нынче дорог так же, как и организация самой церемонии погребения.
«…суть дела исчерпывается не своей целью (трупом - С.Р.),
а своим осуществлением, и не результат есть действительное целое,
а результат вместе со своим становлением»12.
Г. Гегель
Человек пресытился однозначными ответами так же, как пресытился монотеизмом, грехами и наказаниями; созерцанием трупов или мест их утилизации. Теперь он уверенно и спокойно выносит за пределы человеческого общежития «бытие» трупов, вместе с погребальным бизнесом и комиссиями похоронных агентов. Безразличие к бытию трупов, то есть к их заготовке, консервации и длительному хранению на специально оборудованных территориях, недоверие к беседам с собственными галлюцинациями и фантазиями без помощи психиатра или психотерапевта, теперь говорят больше, чем все тексты постструктурализма и постмодернизма вместе взятые.
Человек эпохи глобализации маниакально немногословен, но изобретателен и практичен. И теперь именно в роковой, греховной тенденции - старении, он открывает тайны собственной смертной природы, или точнее, - человек предпочитает быть всего лишь нестареющей тенденцией, без определенных начал и тем более разлагающихся итогов. Даже не задумываясь о взаимоотношениях аналитической философии, феноменологии и постструктурализма, современность настойчиво пытается присутствовать широким спектром тенденций беспредельного развития собственного организма, открытым любым интерпретациям и парадоксам, но, в конечном итоге, -возможно более долгому существованию на земле.
Люди нового тысячелетия преследуют старение, пытаясь лишить его права быть тенденцией естественного порядка вещей. «Старение, - неизбежность развития любого живого организма или поправимая ошибка природы?!», - вот проблемное поле современных сражений, дискуссий и дебатов, именно тенденция - старение, его суть и есть то, что раздирает противоречиями интеллектуальное сообщество и просто социальные службы разных стран, разбрасывается вечными парадоксами в культуре большой и малой, а потому единственное, чем спасается теперь человек в погоне за смыслом постоянно ускользающей тенденции - изгоняет сплетни и слухи, которыми питался не одно столетие, и так же последовательно изобретает новые.
Смерть в облике трупа, или мгновение исчезновения, на которое «вечно» взирает философия, не относятся к той самой сути дела, которой занята современность. Только вместе с тенденцией - старением, смерть - «исчезновение» обретает действительные черты завершения процесса, этапа в развитии любого живого существа, любой формы жизни.
Старение и смерть, но отнюдь не убийство и труп, - вот то, что и открывает нам, наконец, нашу смертную природу.
Убитый братом Авель и его отец Адам, умерший в возрасте 931 года, совершенно естественным путем, смерти этих двух мифических персонажей Библии воплощают тот радикальный сдвиг, который произошел в культурном сознании за последние полвека.
Сплетня о смерти Авеля, убитого братом Каином, как первой смерти в Библии, похоже, уже успела надоесть публике, и совершенно не интересует, например, эволюционную биологию или производителей виагры. Обыденность если и сочувствует Авелю, то, как первому романтику и неудачнику.
Первая смерть в Библии это, конечно же, естественная смерть родоначальника Адама, но отнюдь не убийство Авеля. Возможно, размышляя о тенденциях становления и развития психики Каина можно подобраться к причинам, поводам и обстоятельствам убийства собственного брата, но чего совершенно не раскроют эти тенденции, так это естественного порядка природы Авеля, который так и не успел умереть, как естественно умер его отец Адам.
Человек смертен не «по приговору» Бога или Природы. Атомарный индивид, созерцающий смерть, такая же нелепость, как и его «необратимо» конечная природа. Люди смертны сами по себе как родовые существа, то есть смертны, как воспроизводящие себя половым способом мужские и женские особи, а потому неизбежно стареющие существа - вот тот принципиальный поворот, который произошел в культуре в последние несколько десятилетий, и который становится парадигмой повседневной практики для миллионов людей.
Эта библейская банальность, как-будто, не говорит ничего нового.
Но, принципиально новым становится отношение и к смертной людской природе: и к смерти, и к действительному бессмертию. Смысл смерти немыслим вне и помимо старения - необходимого этапа развития. Современность пытается уничтожить человека, как родовое существо, то есть как развивающееся в земном пространстве времени от начала и до абсолютного конца - теперь такое самоуничтожение это самый верный и короткий путь к обретению современного бессмертия, на худой конец, - долголетия. Теперь именно старение открывает людям, а не человеку путь к серьезным размышлениям не по-поводу отсрочки возможной смерти, а активной старости; отнюдь не к созерцаниям мгновения исчезновения, а к активным поискам центров переквалификации и физиотерапии.
Когда сам превращаешься в широкий спектр бесконечных вариаций и тенденций к бессмертному, т.е. мифическому существованию, правдоподобие всего и вся - основа цивилизованных основ.
Если не от сотворения, или появления Homo sapiens, то уж от начала сексуальной революции 60-х - точно.
Дурак думкой богатеет
Украинская народная пословица
Правдоподобие - маска академической осторожности и теологической трусости. Его рецепты предельно просты и доступны любому грамотному человеку - даже ученик начальной школы в состоянии подыскать десяток другой ссылок и цитат, чтобы сконструировать мало-мальски связный текст, а услужливый Microsoft Word тут же проверит грамматику и стиль на любом языке, уберет лишние запятые и сократит тяжеловесные фразы.
Но, стоит только выйти за порог средних школ, университетов, семинарий или духовных академий, правдоподобные рассказы и тексты мигом обращаются в расхожие сплетни, сродни той, которая слоняется из угла в угол по странам и континентам: о философии, которая начинается с размышлений о смерти, и, как упаковка правдоподобия со знаком академического качества - знаменитый диалог Платона «Федон»13, в котором Сократ, приговоренный к смертной казни, размышляет о смерти и говорит о том, что это единственное занятие, достойное философа.
Глядя с высоты третьего тысячелетия на знаменитого грека глазами мифического патриарха Адама, особенно с высоты современного понимания смертной природы человека/людей в мире стареющего человечества, правдоподобие платоновского мифа в интерпретации современников сразу тускнеет и рассыпается на глазах, - Сократ, погруженный в тот самый дуализм души и тела, который в истории философии является первым видом сформулированного дуализма, размышляет как раз о бессмертной душе и бессмертном мире идей, куда его душа непременно отправится собирать остатки смыслов и вечных истин. Но совсем не о смерти, тем более, - о естественной человеческой смерти. Смерть в контексте античного дуализма и смерть современного человека/людей плохо понимают друг друга.
Жена и дети Сократа (они и есть действительное, воплощенное его земное «бессмертие») стоят за воротами тюрьмы, мыслитель, перед актом вынужденного самоубийства, в окружении учеников в беседах о бес-смертии, вечных материях, смыслах и ценностях, о судьбах всех «святых» мыслителей - этот образ мужественного «бессмертного» пророка-самоубийцы будет воспроизведен много позже в христианской мифологии в образе уже бездетного и неженатого Спасителя - Иисуса Христа, с непостижимой двойственной природой, попросту говоря, в христианском дуализме «душа и плоть». Знавший о собственном предназначении - быть убитым, добровольно отправляясь в руки своих палачей, на казнь, он спокойно проводит последние свои дни в окружении апостолов. Аналогия между Сократом и Христом была настолько очевидна, что вплоть до ХХ века их смерти были взаимозаменяемы для исследователей истории европейской культуры14 и феномена смерти.
Эту сплетню - о философии, которая начинается с размышлений о смерти, - подхватил, точнее - сконструировал экзистенциализм, и, в короткий период между двумя мировыми войнами, выпустил в мир в облике одного из самых забавных анекдотов философской культуры ХХ века. Разумеется, философия, начатая Фридрихом Ницше и Федором Достоевским, отцами сверхчеловека нацизма и человекобога коммунизма, не могла обойтись без образа смерти Иисуса Христа, особенно без его божественной природы в дополнении к человеческой (или наоборот - дело вкуса), без его жертвенной смерти и смерти/жертвы ряда апостолов и первых мучеников во имя спасения/пересотворения настоящего или будущего мира.
И Заратустра, и добровольный самоубийца инженер Кириллов, и белокурые бестии Европы, и «русские мальчики» Карамазовы спешили на место прежнего Спасителя, вооруженные пропагандистскими машинами и миллионными армиями. Человек-герой начала индустриальной эпохи, сродни языческим, разумеется, бессмертным богам, спокойно презирал возможную гибель/убийство во имя грядущих неземных идеалов, именно поэтому презираемая «точечная» мгновенная смерть/убийство служила символом бессмертия новых земных богов, и именно как бессмертие в мире культуры и политических идеологий, смерть и превращенная форма всеобщего воскресения - память в веках, и была доступна и интересна европейской культуре начала ХХ века.
Время стирает в пыль не только камни, но и вековые сплетни. Впрочем, это не помешало Алену Бадью, престарелому французскому марксисту, не моргнув глазом, пережевать эту нелепость на пороге ХХI века.
***
Точка зрения - не что иное, как исторический произвол,
чей филогенез и онтогенез необходимо анализировать15.
Пьер Бурдьё
Даже представители философской культуры давно устали подписываться под заклинаниями Алена Бадью: «человеческое животное перестает быть жертвой, упорствующей в своем бытие-к-смерти, и выступает Бессмертным, являющим в своей суверенности «своё верховенство над возможностью страдания и смерти», свою волю «идти наперекор воле-быть-животным»16.
Возможно, когда шестеро крестьян из Южного Египта последовательно утонули в колодце, пытаясь спасти упавшего в него цыпленка, они руководствовались именно желанием идти наперекор «воле-быть-животным». К слову сказать, изумленный таким поворотом дел цыпленок, совсем не разделял пристрастия утопленников к философским штудиям, - возможно именно поэтому он и остался жив.
Но, сомневаюсь, чтобы не только Ален Бадье, но и любой представитель академической науки повел бы себя не так, как ведут себя современные солдаты, захваченные в плен исламскими боевиками: рыдают в видеокамеры и обращаются к президентам своих стран с просьбами о немедленной помощи.
И даже если кто-то сошлется на преклонный возраст как аргумент в пользу «белого билета», маловероятно, чтобы представитель цивилизованного мира смог бы поступить так, как поступила, например, престарелая палестинка, которая в 2006 году взорвала себя перед группой израильских солдат, оставив 9 детей и 41 внука. К тому же она, не имея совершенно никакого философского образования в университетах Европы, заявила в отснятом перед смертью видео, что хочет «пожертвовать собой ради Бога и своей страны». Незадолго до этого убили двух ее сыновей. Во время похорон одна девушка-подросток спокойно прокомментировала поступок старухи: «Все мы умрем: женщины, дети, мужчины»17.
Ален Бадье банален и назойлив, как любая академическая правда. Он настаивает со всей французской патетикой, что «нужно выбирать между Человеком как возможным носителем случайности истин и Человеком как бытием-к-смерти». Но выбор бессмертия, собранный во Франции из немецких поисков начала прошлого века никак не может быть воспринят как нечто, претендующее на практическую полезность, хотя именно об этом, как-будто, беспокоится Ален Бадье. Теперь уже никто не сможет отыскать хотя бы одного несчастного, который всерьез, в начале нового тысячелетия может воспринять подобную сентенцию: «человеческое животное Я становится субъектом процедуры истины при условии следованию верности событию истины,… утверждающим «истины наперекор желанию небытия», продолжающим быть в избытке к своему существованию человеческого животного».
Ни один вменяемый среднестатистический человек в начале столетия, в эпицентре биотехнологической революции, не будет тратить время на такую бессмысленную болтовню, хотя готов потратить немало времени и средств на процедуры, назначенные диетологами и физиотерапевтами. Вторая мировая война уничтожила даже намеки на оправданность героической смерти для человека постиндустриального мира общества потребления; подвиги террористов-смертников вынесены за пределы цивилизованного самосознания настолько далеко, что мысль о том, что это не патология психики, а результат забытого и утраченного коллективного мироощущения вызывает даже искреннее изумление западной академической мысли.
К современному феномену смерти, ко всему сложному комплексу проблем стареющих обществ эпохи глобализации, вся французская патетика имеет такое же отношение, что и кондиционер в кабинете заведующего кафедрой философии, например, в Сорбонне, к репродуктивному циклу кольчатых червей, и только неугомонные теологи в обнимку с философами продолжают кормить сплетнями общество потребления и массовую культуру.
Возможно, герой начала прошлого века и воспринимал себя и свои действия во славу грядущего царства равенства и братства перед лицом возможной гибели или принесения себя в жертву, однако сказать, что обычные люди, особенно мира развитых стран, начинают свои действия или планы с размышлений о подобной нецивилизованной гибели вопреки всем канонам толерантного сознания, значит просто наплевать человечеству в призрачную душу.
Современность решительно протестует даже против таких не-толерантных способов убеждения, как аборт по медицинским показаниям.
Христос Воскресе! И нас от смертныя тли свободи, взывающих
Ти:
Христос Воскресе из мертвых, смертию
смерть поправ и сущим во гробех живот даровав.
Акафист Пасхальный Воскресению Христову18
Никто так не любит сплетничать от зари до зари, как философы и теологи. Неважно, где сходятся «русские мальчики» - в трактире маленького городка или на университетских кафедрах. Неважно, какие места предпочитают богословы, - храмы или коридоры семинарий: и те, и другие «посланники вечности» сродни прекрасным шулерам, - они так ловко умеют держать карты под столом вопреки всем правилам игорных заведений культуры, что только наивные и непосвященные граждане принимают за чистую монету все кульбиты их метафизических сплетен. Но и между собой они умудряются так запутывать мысли, слова, символы и метафоры, что даже утрачивают пресловутую самоидентификацию и не могут отличить самих себя друг перед другом. И даже их собственные сплетни предмет споров и вековых тяжб.
Философская сплетня о смерти - начале всех философских начал, идет рука об руку с не менее знаменитой сплетней христианской теологии об Иисусе Христе, собственной смертью поправшем смерть. И дело даже не в том, что некто воскрес после смерти на кресте. И дело здесь также не в том, что реаниматология, крионика или клонирование в скором времени будут «воскрешать» кого угодно. Заметим, что при этом представителю медицины или науки совершенно нет нужды совершать акт самораспятия, погибать и тут же воскресать прямо у больничной койки с пациентом, дабы лишний раз убедить персонал и помощников в том, что ему подвластны чудеса реаниматологии.
Дело как раз в том, что самому Иисусу смерть была совершенно незнакома - он всего лишь погиб, так и не успев умереть, так же, как погиб Авель, не познав глубины преходящего своего существа, как познал его отец - Адам.
Спаситель погиб, так и не познав смерти, от которой он призван был спасти заблудшее человечество, и именно этот факт убийства, а не естественной смерти Христа объясняет равнодушие науки к расхожей сплетне теологии, именно поэтому «попрание смерти» так неуместно в современном мире.
«Человек перед мгновением/перед лицом смерти» давно уступил умирающим/вымирающим белым людям развитых стран. Воскрешением после насильственной гибели вполне успешно занимается медицина, но кто-кто, а бездетный и, похоже, бесплодный Иисус Христос, рожденный суррогатной матерью, никоим образом не мог, и никогда не сможет «попрать» естественную смерть людей воскрешением после убийства на кресте.
Даже Даниель Дефо - постаревший, обремененный семьей Иисус Христос из скандального фильма «Последнее искушение Христа» Мартина Скорсезе не смог бы попрать естественной смертью от старости человеческую смерть, правда, сценарий фильма так и не добрался до самого интересного - что пришлось бы сказать Иисусу в глубокой старости перед лицом своих детей, сознавая, что божественная возможность воскрешения после убийства на кресте навечно упущена.
Естественная смерть человека/людей и «убийство на кресте тридцатитрехлетнего холостяка» во имя грядущего спасения мира - два совершенно разных, более того, - взаимоисключающих феномена человеческого существования. Хотя само распятие позабавило Дефо на съемочной площадке, само по себе оно не аттракцион в Диснейленде. Никому не улыбается мученически погибнуть просто в собственной постели, даже если твои слова будут передавать из поколения в поколение не одно тысячелетие.
Любопытно, что факты «воскрешения» людей в моргах или даже на собственных похоронах после того, как им констатировали биологическую смерть, называются «синдромом Лазаря»19, а отнюдь не «синдромом Христа», хотя совершенно очевидно, что современные «покойники» воскресают сами собой, без всякой посторонней помощи и проникновенных слов «выйди вон», как в случае Лазаря. Многочисленные интерпретации этого чуда за тысячелетия толкований и пересказов - возможно ценная находка христианской культуры, однако, знакомство с культурным наследием не спасает современных горе-врачей от штрафов и административных взысканий аккурат сразу после «воскрешения» их пациентов.
В особых случаях они лишаются и диплома врача, и практики.
***
«Мы здесь, т.е. я и Соловьев, по крайней мере, верим в воскресение
реальное, буквальное, личное и в то, что оно будет на Земле»20
Ф. Достоевский
Времена радикально изменились. Многомиллиардная анти-эйджинговая индустрия убеждает современников, включая армию теологов и священников, без всяких крестных мук не по дням, а по часам: вечная молодость не за горами. При этом не обременяет общество потребления такими этическими нормами и нравственными императивами, которые бы потребовали чрезмерного напряжения сил или слишком ущемляли бы в правах свободную личность.
Общества потребления теперь не брезгуют ничем, ради сохранения и продолжения собственного существования в облике молодости, полном сил и энергии. К чему теперь страдать по-поводу загробного мира, бессмертной души или второго пришествия? К чему грезы о бессмертном существовании, непонятно в каком измерении и облике, если на пути к вечному библейскому блаженству необходимо брать на себя массу обязательств на Земле, да еще и ограничивать свое существование постом и воздержанием? К тому же, ни одна страховая компания не возьмет на себя такой риск, как выплачивать страховку в случае членовредительства на пути в небеса, а без страхового полиса гражданин цивилизованного мира не двинется даже в райские кущи.
Да теперь и любая медуза Turritopsis Nutricula не только легко потеснит любые Нагорные проповеди, но и поведет за собой массы потребителей, несмотря на то, что не обладает даром речи, хоть и таскает на себе крест из слизи. И все потому, что эта небольшая медуза - 4 или 5 мм в диаметре - единственное на планете бессмертное существо. Она умеет обращать вспять процесс старения.
В отличие от большинства медуз, которые умирают после репродуктивного цикла, Turritopsis Nutricula после спаривания вновь обретает молодость, и может повторять такие превращения бесконечно. Доктор Мария Миглиетта из Смитсоновского института тропических исследований в Панаме сказала в интервью «The Sun»: «Мы наблюдаем молчаливое вторжение этих медуз по всему миру»21.
Кто сказал, что существование в комке слизи недостойно звания Homo immortalis?! Кто сказал, что омоложение на пике оргазма не есть тот идеал, к которому стремится седеющая современность? К тому же, благодаря размерам земного бессмертия - всего в несколько миллиметров, легко бы разрешились все проблемы с перенаселением планеты Земля.
Недалек тот день и час, когда облик Turritopsis Nutricula вытеснит лик Спасителя в храмах, а борьбу с тяготами земного существования и праведные поступки оставят на долю стран третьего мира.
«Буди! буди!» - благоговейно и сурово подтвердил бы отец Паисий не только братьям Карамазовым, но и всему человечеству22.
Мутосветить - мутить народ, сплетничать, поселять раздор;
делать что безрассудно, опрометчиво, необдуманно23.
Разумеется, теперь ответить на вопрос, почему человек постоянно обращается к теме смерти, не просто. Кого-то подвигают к самоубийству долгие бессонные размышления, кого-то простое отсутствие хорошей кухни в ресторане по-соседству или секса с возлюбленной. Кто-то впадает в депрессию, становясь свидетелем автокатастрофы, а кто-то после смерти богатого родственника, который распорядился своим наследством совсем не так, как этого всем бы хотелось. Кто-то ужасается трупам на поле сражения, а кто-то собственной внешности, нимало не заботясь о том, где он находится - на кладбище или в салоне красоты.
Повторю, - философия начинается с размышлений о смерти с тем же успехом, что и с началом приступа несварения желудка или эпилепсии, как в случаях Фридриха Ницше или Федора Достоевского. Размышлять о последствиях твоей смерти для окружающих или «невозможную возможность» абсолютного исчезновения для самого себя и кропотливый анализ сущности биологии, психологии самого процесса старения и умирания - разные занятия. Нелепости, которыми любит снабжать философия свои теперь уже совершенно пустые тексты о смерти, должны быть, наконец, отнесены к разряду профессиональных сплетен.
В отличие от философов и теологов, например, тяжелобольные или умирающие люди совсем не любят предаваться философским дискуссиям, и, вместо гордости за свою причастность к вечной «любви к мудрости», умирающие предпочтут инъекцию морфина, дабы облегчить страдания. Вообще, страдания неизлечимо больных людей требуют совершенно другого к себе отношения, чем чтение лекций о философских началах, и пресловутая танатология, которая призвана заниматься смертью, с точки зрения, особенно отечественной философии, занимается совершенно нефилософскими вопросами и проблемами.
Помочь умирающему совладать с собой и своими чувствами, облегчить как можно больше его страдания, особенно в палатах хосписа, помочь родственникам выдержать всю трагедию не только умирания любимого, но и ежедневного общения даже с совсем ненавистным человеком, - это предмет танатологии и многочисленных центров, которые как раз и занимаются вопросами психотерапии скорби, страдания, оплакивания ухода близких людей из жизни. Но чего невозможно найти в изданиях танатологов, так это интерпретаций книг Владимира Янкелевича, Александра Кожевникова или Жака Дерриды. Обходятся они и без трудов Жиля Делеза, Роллана Барта, Зигмунда Фрейда, Станислава Грофа и многих других уважаемых в культурных кругах мыслителей и психологов.
Разумеется, страдания приговоренных к смертной казни или обреченных стать жертвой в каком-нибудь племенном ритуале - одни из любимых философских сюжетов, например у Жоржа Батая, - не входят в сферу интересов танатологии, хотя бы потому, что о психологии жертвы и самого процесса принесения в жертву древние племена слыхом не слыхивали, а сотрудники или штат SS концентрационных лагерей совсем не интересовались тонкостями психотерапии для людей, отправляемых в газовые камеры или просто к месту расстрела. К тому же подобные способы обращения с собратьями по разуму как намеренное убийство детей или стариков в «варварских» племенах не относятся теперь к цивилизованным способам и формам общежития. А свидетельства очевидцев или литературные памятники древних эпох - предмет совершенно иного рода исследований.
Война или пороговые ситуации человеческого существования, массовые эпидемии или массовые смерти в результате стихийных бедствий также совсем не повод размышлять о смерти, особенно о естественной смерти, скорее это повод размышлять о коварстве диктаторов, превратностях судьбы, или стебаться по-поводу тех же самых превратностей на страницах дешевых романов, вроде «Мастера и Маргариты» устами Воланда, дьявола советского розлива. Дневники русских офицеров кампании 1812 года отнюдь не пестрят размышлениями о возможной гибели/смерти, а наоборот - мыслями об Отечестве, о победе над армией Наполеона. Зато письма, например, немецких офицеров первой мировой войны пропитаны смрадом ужаса от бессмысленной гибели сотен тысяч на полях европейских битв.
Что заставляет современного человека размышлять о смерти? Привычные ответы ни на что не отвечают. Не спасают ни самосожжения неофитов, ни история суицида, ни история культур, в которых смерть, труп, самоубийство было таким же обыденным фактом естественного порядка вещей, как охота или секс. Не спасает и обращение к бесчисленным практикам психотерапии, и даже черный юмор. Обычный человек отказывается всерьез воспринимать все ответы философской культуры. Он вообще как-будто предпочитает не обременять себя подобными вопросами и ответами.
Вопросы, на которые современность отчаянно пытается получить ответ: «Как остановить старение, мозга в том числе, дабы максимально продлить активное существование под солнцем и способность считать без калькулятора?» и «Какими препаратами или новыми процедурами стоит воспользоваться, дабы не отстать от своих соседей по кондоминимуму в погоне за вечной молодостью?», но эти вопросы низменны для возвышенного духа философской святости.
«Не погибнет ли новый «бессмертный» из-за отсутствия возможности и необходимости стареть и умирать?» - пытаются неуверенно спрашивать религия и философия, когда правительства, озабоченные экономическими, социальными и медицинскими проблемами стремительно стареющих обществ требуют экспертных заключений и мнений.
Но сами общества, состоящие из простых смертных, предпочитают действовать, опираясь на новейшие достижения биотехнологий, а не тратить время на бесплодные размышления по-поводу текстов и перезревших мифов.
Ведь время, - это деньги, которые с успехом можно потратить на приобретение хотя бы крема против морщин.
1 «О непреложном, устойчивом и мыслимом предмете и слово должно быть непреложным и устойчивым; в той мере, в какой оно может обладать неопровержимостью и бесспорностью, ни одно из этих качеств не должно отсутствовать. Но о том, что лишь воспроизводит первообраз и являет собой лишь подобие настоящего образа, и говорить можно не более как правдоподобно (logous eikotas) …мы должны радоваться, если наше рассуждение окажется не менее правдоподобным, чем любое другое, и при этом помнить, что и я, рассуждающий, и вы, мои судьи, всего лишь люди, а потому нам приходится довольствоваться в таких вопросах правдоподобным мифом (eikota mython), не требуя большего». Платон. «Тимей», - Собрание сочинений в 4 т.- Т. 3.- М.: Мысль, 1994.- 654.- (Филос. Наследие. Т.117). С.421-500.
2 Автор благодарит израильского публициста Давида Эйдельмана за разъяснения по-поводу «цитаты Конфуция», однако, в статье авторство «китайского проклятия» приписывается Фредерику Р. Кудере, попечителю Колумбийского университета: «In his remarks at a meeting of the «Academy of Political Science» in 1939 the phrase «May you live in an interesting age» is labeled a Chinese curse».
3 См. статью «Сплетня» в кн. Толковый словарь русского языка: В 4 т./ Под ред.Д. Н. Ушакова. - М.: Гос. ин-т «Сов. энцикл.»; ОГИЗ; Гос. изд-во иностр. и нац. слов., 1935-1940.
4 Декарт Р. Сочинения в 2 т.-Т. 1.- М.: Мысль, 1989. (Филос. наследие; Т. 106). С.154
5 См. Платон. Собр.соч. В 4 т. Т.2.- М.: Мысль, 1993.- 528с. (Филос. наследие; Том 116.) С.135-191
6 Гегель Г.В.Ф. «Система наук. Часть 1. Феноменология духа». СПб: Наука, 1999. С. 2
7 Евангелие от Иоанна (11: 43-44)
8 Стретерн Пол «Деррида за 90 минут», АСТ, Астрель, 2005 г. С. 94
9 См. Приказ Минздрава РФ от 04.03.2003 N 73 «Об утверждении Инструкции по определению критериев и порядка определения момента смерти человека, прекращения реанимационных мероприятий»
10 См. статью «Страх» в кн. «Толковый словарь живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля (тт. 1-4, 1863-66) в соответствии с современными правилами орфографии на yandex.ru
11 Велецкая Н. Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. М., 1978. С. 116-121.
12 Гегель Г.В.Ф. «Система наук. Часть 1. Феноменология духа», СПб: Наука, 1999. С. 2
13 См. Платон. Собр. соч. В 4 т. Т.2.- М.: Мысль, 1993.- 528с. (Филос.насл. Том 116.) С.7-80
14 См. Роганов С.В. «Черный феномен свободного сознания», Новый мир, 10, 2009.
15 Бурдьё П. «За рационалистический историзм», Социо-Логос постмодернизма'97. Альманах Российско-французского центра социологических исследований Института социологии РАН. - М.: Институт экспериментальной социологии, 1996. - С. 9-29.
16 См. Власов А. «Как стать бессмертным», литературно-философский журнал «Топос»,
18 Составлен Святейшим Патриархом Сергием (Страгородским)
20 Ф. М. Достоевский - Н. П. Петерсону. 24 марта 1878 // Достоевский Ф.М. Поли. собр.соч.: В 30 т. Т. 30(1). Л., 1988. 14
21 См. http://timer-ua.com/animals/2009/01/28/203630.html
22 Отец Паисий - персонаж романа Ф. Достоевского «Братья Карамазовы».
23 См. «Сплетать» в кн. «Толковый словарь живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля (тт. 1-4, 1863-66) в соответствии с современными правилами орфографии на yandex.ru