Древнегреческая поэтесса Сафо (Сапфо) несомненно относится к числу тех деятелей европейской культуры, о которых нельзя сказать, что они не оценены по достоинству. Ей восхищались как при жизни, так и через тысячелетия после смерти. Современник Сафо законодатель Солон, услышав одно из её стихотворений, тут же выучил его наизусть, сказав, что не хотел бы умереть, не успев запомнить этих божественных строк. Сократ считал Сафо своей наставницей в вопросах любви, Платон именовал «десятой музой», историк Страбон - «чудом дивным». Сегодня Сафо считается основоположницей лирической поэзии, предтечей поэзии символизма, знаменем сторонниц однополой любви в борьбе за свои права.
Жизненный путь и творчество Сафо, от которого до нас дошло не больше 200 фрагментов и только одно целое стихотворение, изучены, казалось бы, вдоль и поперёк. Реконструируя её мироощущение, исследователи обычно отмечают присущую поэтессе страстность, экстатичность, граничащую с безумием, ревнивость, парадоксальным образом сочетающуюся с чистотой, возвышенностью и искренностью чувств. Однако, восхищаясь божественным гением Сафо, её умением придать переживаниям прекрасную поэтическую форму, в самих её чувствах, в её мировидении редко замечают что-то необычное, расходящееся с общепринятыми представлениями о любви (разумеется, за исключением её гомосексуализма). Неудивительно поэтому, что Сафо никогда не относили к философам: историю европейской философии принято начинать с милетской школы, с Фалеса и Анаксимандра, занимавшихся также и наукой, а вот Сафо, их современница, к философии никакого отношения будто бы не имеет. И это несмотря на то, что и Сократ, и Платон признавали её высочайший авторитет в вопросах любви! Очевидно, что такая недооценка вклада Сафо в философию связана с традиционным пониманием философии как науки, с когнитивизмом как болезнью современного образования, основной целью которого всё больше считается передача знаний, а не личностное развитие учащихся [4].
К счастью, всё больше исследователей приходят сегодня к пониманию того, что философию следует искать не только в учёных трактатах и научных статьях, но и в памятниках литературы, живописи, архитектуры. Видимо, пришло время оценить также и лирику Сафо в аспекте её философского содержания. На мой взгляд, философское значение жизни и творчества греческой поэтессы состоит, прежде всего, в раскрытии природы бытийной любви как антипода любви собственнической: в её стихах воспевается не просто любовь, не просто страсть, а именно любовь бытийная как наиболее чистое, высшее, благородное воплощение любовного чувства.
Категория «бытийной любви» появилась в философском лексиконе относительно недавно, около 40 лет назад. В философию она была импортирована из современной гуманистической психологии, в рамках которой и получила впервые теоретическое обоснование. Наиболее известными теоретиками бытийной любви являются А.Маслоу и Э.Фромм. Они придумали и сам термин, и достаточно подробно описали отличительные признаки двух полярных жизненных ориентаций человека: на бытие и на обладание. Бытийная и собственническая любовь выступают соответственно частными проявлениями этих ориентаций.
Опираясь на работы психологов-гуманистов, в качестве основных специфических признаков бытийной любви выделим следующие:
Однако создать законченную, непротиворечивую теорию любви психологам-гуманистам не удалось, что, по-видимому, обусловлено трудностями концептуализации любых человеческих эмоций, невозможностью адекватного перевода языка чувств на язык понятий [10, с. 94].
Главной трудностью в гуманистической концепции любви является, на наш взгляд, противоречие в понимании самой сущности любви. С одной стороны, любовь рассматривается как интенсивное, «пиковое» (в терминологии А. Маслоу) переживание [11, с. 107], но, с другой стороны, противопоставляется влюбленности и объявляется формой продуктивной деятельности, связанной с заботой, ответственностью, уважением и не имеющей ничего общего со страстью или аффектом [11, с. 86]. Высшим воплощением такой любви оказывается любовь матери к ребёнку и христианская любовь к ближнему, для которых характерны спокойный, ровный эмоциональный фон, труд на благо любимого, бескорыстная забота о нём.
Но всё наше существо сопротивляется такой трактовке любви, её очищению от сильных эмоций, от страсти, и превращению в труд, в постоянный подвиг самопожертвования, хотя и сопряженный с радостью, но ничего общего не имеющий с ощущениями полёта, экстаза. Также мы привыкли считать, что именно любовь эротическая является высшим воплощением любви, её наиболее чистым проявлением, поскольку и в материнской любви, и в любви к ближнему нет ни равенства, ни избирательности (мать не выбирает своего ребёнка точно так же, как христианство обязывает проявлять милосердие ко всем страждущим без разбора), ни окончательного преодоления эгоизма (мать, заботясь о ребёнке, заботится и о своих генах, а христианин, помогая ближнему, - о своём спасении), что прекрасно показал В.С. Соловьёв в статье «Смысл любви».
Таким образом, мы сталкиваемся с парадоксом: если мы испытываем сильные, страстные чувства, то мы не любим, а переживаем всего лишь влюблённость; если же мы любим по настоящему, бытийно, то не испытываем сильных эмоций. Но подобное видение чревато развалом любви, её низведением до уровня простой доброжелательности, симпатии, милосердия. Как же преодолеть эту антиномию?
И здесь на помощь приходит поэзия Сафо, где мы как раз и встречаем любовь одновременно и бытийную, и эротическую, любовь, отличающуюся и бурной страстностью, и возвышенной чистотой. Действительно, где, как не в поэзии, искать разгадки бытийной любви? В отличие от пластических и музыкальных искусств поэзия говорит на языке слов, подлежащим более точному толкованию, чем язык линий, объёмов, звуков. И этим поэзия близка философии, использующей тот же естественный язык. С другой стороны, поэзия есть не просто слова, а слова ритмически организованные, что делает её язык близким языку музыки, и, следовательно, более близким языку наших чувств. Но главное достоинство поэзии, особенно поэзии лирической, состоит в её искренности. «Очень трудно вложить своё сокровенное «я» в роман; очень трудно не вложить это «я» в стихи», - пишет английский писатель Джон Фаулз [9, с. 56].
В искренности Сафо усомниться трудно, её стихи дышат в унисон с её душою, отражая всё оттенки, все изгибы, все нюансы мира её переживаний. Если проанализировать все дошедшие до нас отрывки из её поэтического наследия, проанализировать не просто так, а в свете выделенных выше признаков бытийной любви, то не остаётся никаких сомнений в том, что любовь Сафо, вне зависимости от объекта, это любовь именно бытийная, чего не замечали ни литературоведы, ни историки, ни философы.
По моему мнению, главным отличительным признаком бытийной любви является отсутствие ревности (или хотя бы её слабая выраженность). Была ли Сафо ревнива? Большинство исследователей её творчества считают именно так: и Андре Боннар, и Ганс Лихт, и Лев Иванов в один голос говорят о «жале ревности, вонзающемся в душу поэтессы» [5, с. 219], о том, что она «пережила все мучения ревности» [3, с. 28]. Однако основания для такого вывода находят всего лишь в двух-трёх отрывках, самый «ревнивый» из которых звучит так:
Ты ж, Аттида, и вспомнить не думаешь
Обо мне. К Андромеде стремишься ты.[8, фр. 22]
Тот же Г. Лихт отмечает, что в этих строчках только «чудится упрёк» и «в них нет особого гнева» [5, с. 220]. Получается, что если Сафо и ревновала, то ревновала мягко, в её ревности нет ни злобы, ни зависти. Показательно в этом отношении самое известное, самое страстное стихотворение Сафо, начинающееся словами, обращенными к счастливому сопернику, но в этих словах также нет ни зависти, ни ненависти:
Богу равным кажется мне по счастью
Человек, который так близко-близко
Пред тобой сидит, твой звучащий нежно
Слушает голос
И прелестный смех… [8, фр. 2]
Другой особенностью мира чувств Сафо оказывается её способность любить одновременно нескольких девушек, и хотя к каждой из них любовь пылает по-разному, с разной силой, всё же все они любимы, и любимы навсегда:
Сердцем к вам, прекрасные, я останусь
Ввек неизменной.[8, фр. 7]
Мир природы, равно как и мир людей, не оставляет Сафо равнодушной. Она восхищается и журчаньем прохладного ручья [8, фр. 33], и красотой звёздного неба [8, фр. 80], и, конечно же, дивной прелестью и ароматами цветов [8, фр. 3]. Как отмечает А. Боннар, «Сафо уловила невидимые волны, которые идут из мира внешнего к нашему сердцу и из нашего сердца к миру»[2, с. 137]. Сафо не просто любит весь мир, любовь для неё - естественный и единственно возможный способ отношения к миру, ко всему существующему.
Бытийность любовных чувств Сафо видна и во многих других фрагментах, по которым можно судить о том, что поэтесса душевные достоинства ставила выше телесной красоты («Кто прекрасен - одно лишь нам радует зрение. / Кто ж хорош - сам собой и прекрасным покажется» [8, фр. 47]), настоящую любовь - выше материальных благ («Девы поступь милая, блеском взоров / Озаренный лик мне дороже всяких / Колесниц лидийских и конеборцев, / В бронях блестящих» [8, фр. 28]), а себя сравнивала с не ведающим гнева и зависти ребенком («…но своего / гнева не помню я. / Как у малых детей, / сердце мое» [8, фр. 53]). Согласно А. Маслоу, умение сохранять детское восприятие мира - важный признак самоактуализирующихся людей [6, с. 253].
О близости переживаний Сафо к идеалу бытийной любви говорит и свойственная ей предельная искренность, которой она требует и от других. Влюбленному в неё Алкею, не осмелившемуся признаться в своих пылких чувствах к поэтессе, она говорит: «Будь цель прекрасна и высока твоя, / Не будь позорным, что ты сказать хотел, - / Стыдясь, ты глаз не опустил бы, / Прямо сказал бы ты все, что хочешь» [8, фр. 82].
Удивительно, но при всей своей страстности, знойности, в стихах Сафо мы не встретим ни похоти, ни вожделения. Нигде нет даже намёка на сексуальную близость! И в то же время её стихи эротичны, но эротика их чиста, совершенно невинна. Достигается это за счёт того, что, с одной стороны, своих возлюбленных Сафо описывает очень скупо и вместе с тем нежно, всего одним-двумя тонкими штрихами (см. приведённый выше фр. 28), и, с другой стороны, поэтесса больше говорит о своих чувствах, порой о совершенно физиологических ощущениях, но делает это так искренне, естественно, что ни натурализма, ни физиологии мы просто не замечаем: «…Лишь тебя увижу, уж я не в силах / Вымолвить слова. / Но немеет тотчас язык, под кожей / Быстро легкий жар пробегает, смотрят, / Ничего не видя, глаза, в ушах же - / Звон непрерывный. / Потом жарким я обливаюсь, дрожью / Члены все охвачены, зеленее / Становлюсь травы, и вот-вот как будто / С жизнью прощусь я» [8, фр. 2].
На мой взгляд, именно этого чистого, возвышенного и вместе с тем бурлящего, всепоглощающего эротизма и недоставало теоретикам гуманистической психологии для полной и адекватной характеристики сущности бытийной любви. В собственнической любви господствует эротическое вожделение, тогда как в любви бытийной - эротическое восхищение, восхищение, исполненное восторга, страсти, но не страсти обладания, а страсти как горячего желания быть рядом с любимым хотя бы иногда, как всеохватывающей радости от того, что любимый просто есть и что он прекрасен. По степени своего накала эротическое восхищение ничуть не уступает вожделению, но по содержанию и целям совершенно отлично. Говоря словами Сафо, цель эротического восхищения состоит только в том, чтобы быть рядом с любимой и слушать её голос, «звучащий нежно», и этого вполне достаточно, чтобы обрести счастье, равное счастью богов [8, фр. 2]. Непосредственной же целью эротического вожделения выступает стремление овладеть телом любимого существа, конечная же цель - получить любимого в полное и безраздельное владение. Но об этом у Сафо нет ни строчки, ни малейшего намёка!
Интересно сопоставить мироощущение Сафо с творчеством её старшего современника Архилоха, который выступает полной противоположностью лесбосской поэтессы. Архилох также отличался искренностью, но совсем иного рода, и говорил о себе так: «… И еще науке важной хорошо я обучен: / Сделавшему зло мне - быстро злом отплачивать двойным» [1].
Архилоху ведома страсть: «От страсти обезжизневший, / Жалкий, лежу я, и волей богов несказанные муки / Насквозь пронзают кости мне» [Цит. по: 2, с. 105], но страсть эта именно вожделеющая, нацеленная на обладание.
Свою возлюбленную Необулу Архилох нежно воспевает до свадьбы, но стоило Ликамбу, отцу девушки, отказать поэту в браке со своей дочерью, как его «любовь» тут же перерастает в ненависть, стрелы которой направлены и в адрес Ликамба, и в сторону самой Необулы, которая вроде бы ни в чём и не виновата: «Нежною кожею ты не цветешь уже: / Вся она в морщинах. / И злая старость борозды проводит» [цит. по: 2, с. 106]. Предание, долго сохранявшееся на острове Паросе, передавало, что злые насмешки Архилоха довели Ликамба и его дочь до самоубийства [1].
Ничего подобного ни в биографии, ни в лирике Сафо мы не встретим! Сафо, конечно же, также страдает, мучается от того, что не может слиться полностью со своими возлюбленными, остаться с ними навсегда, но ненависти она не знает. Прощаясь со своими любимыми, она старается их утешить, поддержать, напомнить, как хорошо им было вместе [8, фр. 3].
Конечно, Сафо не была философом в традиционном смысле, она просто писала стихи, писала о том, что переживала, что видела, писала предельно искренне, не задумываясь о концептуализации своих чувств. Но в своей лирике греческая поэтесса выразила как саму сущность, так и множество оттенков подлинной, настоящей любви, которая в наше время получила название «бытийной». Своей жизнью и творчеством ей удалось то, что не удалось сделать теоретикам гуманистической психологии - доказать, что истинная любовь не просто может, а должна быть сильной, страстной, всепоглощающей и в то же время чистой и возвышенной, не имеющей ничего общего ни с ревностью, ни с завистью. Поэтому Сафо нельзя не поставить в один ряд с зачинателями европейской философии - Фалесом, Пифагором, Сократом, но нельзя её и не выделить из этого ряда, и не столько потому, что она была женщиной, сколько потому, что голос чувств значил для неё больше, чем голос разума, а, значит, и зачинала она совсем иную философию - «философию сердца», развитием которой мы обязаны Паскалю, Киркегору, Шестову.
Исследование творчества Сафо показывает, что бытийная любовь - не ноу-хау второй половины 20-го века, не изобретение современных теоретиков, чуждое и неведомое прошлым эпохам. Напротив, бытийная любовь - живая реальность, ведомая не только настоящему, но и далёкому прошлому, когда, казалось бы, и любви-то быть ещё не могло. И именно Сафо была её первой вестницей, первым поэтом, её воспевшим и в этом и состоит всемирно-историческое значение её творчества, её личности, её судьбы.
Киричек Александр Владимирович, канд. филос. наук, доцент.
Москва, Академия ГПС МЧС России.