Аннотация
Герд-Клаус Кальтенбруннер (1939-2011) - приватный ученый,
философ, один из ведущих теоретиков просвещенного консерватизма
ХХ века в Германии. В восьмидесятые - девяностые - редактор
книжной серии «Initiative». В статье представлено уточнение и
дополнение перевода об одном из принципов консерватизма в
пост-либеральную эпоху (Обретение Наследия, Стабильность, Порядок
и лояльность, Государственный авторитет, Свобода, Пессимизм),
обоснованных Кальтенбруннером. Он считает, что пессимизм - не
только трагическое мировосприятие, но следствие из определенных
онтологических оснований, приводит для обоснования пессимизма
новые аргументы: опыта, гуманности и глубины. В России
практически неизвестен Кальтенбруннер - исследователь европейской
духовной истории. Он постоянно привлекает внимание к
малоизвестным или забытым именам. Переводы эссе Кальтенбруннера о
Джакомо Леопарди, Людвиге Клагесе и Алексисе Токвиле впервые
вводятся в научный оборот.
Ключевые слова
«Просвещённый консерватизм»; «практическая философия»;
пессимизм; космическое одиночество человека; экзистенциализм;
прогресс как возврат варварства; воинствующий оптимизм;
пессимистическая антропология
Mrs. Flora S. Kim
Heroic pessimism of the enlightened conservator: Gerd -Klaus
Kaltenbrunner
Summary
The article represents а clarification and an addition to the
translation about one of the principals of conservatism in
post-liberal epoch (Heritage, Stability, Order and loyalty, State
authority, Freedom, Pessimism), which ware eхplained by
Kaltenbrunner. He considered pessimism - not only tragic
attitude, but a consequence from the certain ontological
foundation. He brought new arguments for pessimism
substantiation: experience, humanity and depth.In Russia we know
little Kaltenbrunner - Researcher on European spiritual history.
He drew attention to little known or forgotten names.
Translations of the essay about Giacomo Leopardi; Ludwig Klages
and Alexis de Tocqueville introduced into science for the first
time.
Key words
Enlightened conservatism; practical philosophy; pessimism;
man's loneliness in the Universe ; existentialism; progress
as the return of barbarism; militant optimism; pessimistic
anthropology
Герд-Клаус Кальтенбруннер (1939-2011) - один из теоретиков «просвещённого консерватизма» («aufgeklärten Konservatismus»). Его имя всегда называется, когда речь идет о возможности «просвещенного консерватизма» и самой консервативной теории [1; 2; 3; 4; 5; 6]. Кальтенбруннер - редактор серии «Initiative» которая в восьмидесятые-девяностые годы ХХ века была важнейшим рупором «просвещённого» и просвещающего неоконсервативного мышления в немецкоязычном пространстве1. Эту серию называли «островом рефлексии «среди океана угроз и взаимных обвинений, «ковчегом для размышлений, уникальным для Германии» [7, 192], «приватным университетом» где без всяких условностей встречаются авторы, с которыми можно соглашаться или спорить, но никто не сможет предъявить им обвинение в том, что они движимы приспособленчеством или корыстью или ждут одобрения толпы» [8, 38]. Составитель и редактор сознательно призывал к дискуссиям по важнейшим духовным вопросам современности. Во многом благодаря серии «Initiative», бывшее после 2 мировой войны, особенно в Германии, «неприличным» наименование «консервативный» приобрело «интеллектуальную респектабельность» [9, 93] и даже стало «светским». Он «стоял справа» и часто «думал лево», считал консерватизм «дисциплиной для нонконформистов»[3,160], жизненно необходимой современному обществу. Его называли «абсолютной суперзвездой нового немецкого консерватизма»2, давали такую характеристику: «Кальтенбруннер представляет редкий тип самостоятельного неутомимого интеллектуального борца, на вооружении которого импонирующее универсальное образование, блистательное отточенное перо, дифференцирующая рациональность, взнузданная этосом и совестью и персональное мужество»[2].
Кальтенбруннер считал, что современный консерватор нуждается в обоснованной теории, хотя многие заявляли обратное и даже считали, что это отличительный признак консерватизма. Началом консервативной теории он считал «реалистическую антропологию», которая отвечает на вопросы о сути, потребностях, возможностях и границах человека, его отношении к природе и другим людям. Консервативная теория, по его мнению, вносит свой вклад в искусство становиться и быть человеком. [3, 95-98; 10, 42; 11]. Кальтенбруннер считал консерватизм «регулятивной идеей практического разума», «практической философией», целью которой является рациональное обоснование и легитимация элементарных норм человеческого действия. [3, 94; 10, 44-60]. Он не только призывал быть, но и сам был «образованным, философствующим, не страшащимся теоретической работы консерватором» [3, 159], умеющим ярко, остро и доступно формулировать теоретические положения «сложного», «просвещённого» и «просвещающего» консерватизма.
Хотя размышления Кальтенбруннера по теоретическому обоснованию консерватизма остаются актуальными и в начале ХХI века, более того, по утверждению Хольгера Цзитрич-Шталя (2006 г.), «ничего нового в осмыслении консерватизма не появилось на Западе со времен «Десяти заповедей консерватора» (1972) от Г.-К. Кальтенбруннера»[1], с конца девяностых годов ХХ века после прекращения выхода серии «Initiative» Г.-К. Кальтенбруннер отказывается от участия в политической жизни. До конца своей жизни в 2011 году Кальтенбруннер, подобно многим любовно и бережно описанных им одиноких искателей истины, жил, почти полностью уединившись, поддерживая связь с миром, по большей части, только через почтовую переписку в доме без телевидения, радио, телефона, компьютера, интернета и даже дверного звонка, на опушке леса, в одном из небольших немецких городов [19]. Он не отвечал на расспросы о причинах этого отказа, не советовал и, тем более, не отдавал приказов другим «отступать», а просто использовал то право, которое и во время своей активной общественной, политической и просветительской деятельности, находясь в центре информационного внимания, получая многочисленные премии и призы, считал неотъемлемым и отстаивал (что казалось тогда несколько странным) - право не примыкать ни к одной политической партии и, в конце концов - совсем не участвовать в политике»[3, S. 124]. Возможно, одну из причин отстранения Кальтенбруннера от современной политической жизни мы поймем, если сравним «Десять заповедей консерватора» Кальтенбруннера [3, S.157-160] и «Консервативный катехизис: 12 тезисов» от Карлхайнца Вайсманна (2009 г.) [17] в котором повторены (отнюдь не лучше и по форме и по содержанию) многие положения из статьи Кальтенбруннера. Но в «Консервативном катехизисе» есть и положение (№10), с которым Кальтенбруннер никак не мог бы согласиться: «Делай неприятное (непопулярное)! Ошеломляй своих врагов, расстраивай обывателей! Что это значит? Консерватор имеет хорошие манеры, но это не мешает ему при необходимости быть грубым, только грубость должна применяться намеренно, просчитываться, быть средством, а не пристрастием, которая над тобой господствует. Итак, если не можешь сделать свою позицию заметной, прерывай своего врага, расстраивай его аргументацию. Мы живем в громкое время. Тот, у кого тихий голос, с самого начала отказывается от влияния. Будь изобретателен в проявлении силы» [17]. Кальтенбруннер, напротив, считал что есть «коллектив искателей истины, из которого никто не может быть исключен» [12, Bd. 1. S. 5]; что «Бог царствует путем убеждения» [12, Bd. 1. S. 228], главное в убеждении - это внятность, нужно уметь разъяснять и доказывать [3, S.158-159: 12, Bd. 1, S. 226] , и «шум живущих не должен заглушать шепот мертвых» [12, Bd. 2. S. 7], а тем более голос живых; что преимущество консерватора в том, что он может - в отличие от революционера - признать относительную правоту точки зрения противника [3, S. 37, 128,158-159], потому что «консерваторы - товарищи по территории, в отличие от либералов - товарищей по времени», но территория эта - не «почва», как в классическом немецком консерватизме - а «территория духа», который «оставляет свои следы повсюду» [3, S. 39; 12, bd.1. S. 5, .bd 2. S.7]. Человечность состоит в том, чтобы иметь возможность говорить, спрашивать и отвечать, «быть беседой», напоминал Кальтенбруннер слова Гёльдерлина и продолжал: «Угнетение означает - отнять слово, быть угнетенным - лишиться слова, быть бессловесным» [3, S. 75].
Г.-К. Кальтенбруннер настаивал: «во всем что продумано, сказано и написано лежат истины, которые служат …пониманию. Проблема только в том, чтобы быть в состоянии указать плоскость, в которой становится верным кажущееся на первый взгляд таким ложным, неверным высказывание»[12, 5]. Такой плоскостью для понимания идей Кальтенбруннера в нашей стране может быть, по моему мнению, наступление и у нас очередной «постлиберальной эпохи». Одна из работ Кальтенбруннера называется «Консерватор в «постлиберальную эпоху», именно в ней обоснованы и сформулированы знаменитые шесть принципов немецкого неоконсерватизма восьмидесятых годов ХХ века: Обретение Наследия, Стабильность, Порядок и лояльность, Государственный авторитет, Свобода, Пессимизм[3, 111-129; 6, 66-81]. В этой связи хотелось бы продолжить уточнение и дополнение перевода этих принципов [13].
Пессимизм - это шестой принцип консерватизма по Кальтенбруннеру [3, 125-128]. Консерватор не всегда является сторонником пессимизма в философии, утверждает он, однако, солидарен со словами Шопенгауэра о «подлой жестокости оптимизма»3. Консерватор, конечно, скептик в отношении прогресса, не доверяет тщеславным планам переустройства мира, обещающим устроить рай на Земле. Консерватор думает, что в государстве и обществе нет совершенства, невозможны конечная гармония и абсолютная справедливость; он считает далее, что, как правило, нужно выбирать из двух зол. Пессимизм так же стар, как мысль человечества. Мы найдем его уже в Ветхом Завете (Книга Иова, Книга Экклезиаста), в посланиях Будды, и в античности - у Гесиода, Теогниса, Софокла и орфиков. Только жестокий, бесчувственный человек может досадовать на пессимизм, или, в лучшем случае, рассматривать его как странную психологическую особенность, настаивает Кальтенбруннер. По его мнению, наиболее полно и разнообразно трагическое мировосприятие, понимание прогресса как процесса уничтожения, возврата варварства, выражали поэты - мыслители мировой скорби, которые могли бы встретиться и провести в Италии в двадцатых годах ХIХ века первый интернациональный симпозиум пессимистов - Шопенгауэр, Байрон, Шатобриан4 и особенно менее известный Джакомо Леопарди5 [12, 233]. Пессимизм Леопарди не обоснован в метафизических построениях, но проявляется как основное настроение, как ощущение бессмысленности жизни, как отчаянный плач о диссонансе, разрывающем наше бытие, как скепсис в отношении прогресса, как отвращение к человечеству, как стоическое спокойствие перед лицом неизбежности, как мужественный отказ от надежды и утешения религии. Леопарди, считает Кальтенбруннер, пережил и продумал современный опыт космического одиночества человека во всей глубине. Он стоит в преддверии современного экзистенциализма.[12, 236] Ни один другой поэт его столетия не сформулировал так многообразно чувство заброшенности, одиночества человека и его страха перед бытием как этот итальянец, в чьих произведениях в потрясающем синтезе пребывают классическое самоограничение и романтическое стремление к бесконечности. Леопарди - поэт - пророк, «поэт предчувствования», кто читал диалог, который ведут кобальд и гном в день после предполагаемой гибели человечества6 [14, 41-44] и стихотворение «La Ginestra»7 [14, 402-404], не сочтет это мнение преувеличенным. Они символизируют невероятность и риск цветущей жизни в универсуме без смысла, который подчинен беспощадным законам. Жизнь, Красота и Грация - исчезающие островки во время опустошения оставленного на произвол судьбы мира. Прогресс как возврат варварства, как наступающее опустошение, как закат жизни: этот мотив, который появляется позднее у Ницше, Элиота и Клагеса, ввел в мировую литературу уже в первой половине 19 столетия итальянец Леопарди, напоминает Кальтенбруннер[12, 237].
Однако был этот певец универсальной скорби не посвященным страданию, но героическим пессимистом, доказывает Кальтенбруннер. Это самообладание героического пессимизма проявляется не в последнюю в многообразных «Trotzdem»8 лирики и прозы Леопарди, в неустанной дисциплине и мужественном отсутствии иллюзий его произведений, которое он отвоевывает у богатой на скорбь, разочарования и болезни жизни. Как пессимист воспринимает Леопарди жизнь как такую катастрофу, от которой освободить может только смерть, и все же - не совершает самоубийства. Как поэт сомневается он в смысле и необходимости поэзии и все же - не оставляет поэзию, противопоставляя лишенной смысла Вселенной творящую смысл активность человека - творца. Он апеллирует к героической воле, к выдержке до конца в безнадежном деле защиты безнадежных позиций в лишенном смысла и безжалостном универсуме. «Живи, будь велик и несчастлив!», - заставляет он сказать в диалоге жестокую природу человеческой душе, и произведения Леопарди есть особенное утверждение того, что он предвосхитил этот императив, который как «amor fati» позже обозначит Ницше. В основе отрицания Леопарди - утверждение человеческого превосходства именно в безнадежных ситуациях. Он ценит мужественный характер, который сильно проявляется в страдании.
Но пессимизм - это не только печаль о земных бедствиях, которые не исчислимы при всех социально-политических переустройствах, а логическое следствие из вполне определенных онтологических оснований, настаивает Кальтенбруннер [3, 125]. Необходимо, считает он, отказаться от тенденции подозревать в любой пессимистической позиции склонность к фашизму, как это долгое время делалось, например, в отношении философии Освальда Шпенглера и Людвига Клагеса9. Более того, за пессимизм Клагеса неоднократно упрекали национал - социалисты, утверждает Кальтенбруннер [15, 315, 321] и настаивает, что всегда необходимо делать различие между проблематичными, быть может, истоками и мотивами тех или иных высказываний, их возможными практическими следствиями и истинным содержанием учения [3, 125; 12, 217, 313, 422; 15, 321].
Едва ли можно назвать другого мыслителя на рубеже 1900 года и далее, который был бы так лишен иллюзий по отношению к действительности, как Клагес, отмечал Кальтенбруннер. В сравнении с ним даже «Закат Европы» Освальда Шпенглера - утешающая и отрадная утопия. Надежду считал Клагес «одной из основных человеческих бед», а будущее - неосуществимой мечтой, химерой. Клагес полагал невозможным надеяться на прогресс к лучшему и не был связан потому ни с одной партией или движением с их притязаниями полное общественное переустройство. Впереди он видел только прогресс уничтожения, ужасов и смертей. В 1913 году Клагес поставил диагноз: «Оргия разорения, опустошения, не имеющая себе равных, захватит человечество, «цивилизация» несет черты, развязывающие страсть убийства, и изобилие земли истощается из-за её ядовитого дыхания … Налицо разрыв взаимной связи между человеческим творением и Землей, уничтожена на столетия, если не навсегда, древняя песня ландшафта…»; «Мы не заблуждаемся, когда находим «прогресс» пустой прихотью, и мы видим, что методы (прогресса) приводят к безумию разрушения. Под предлогом «пользы», «выгоды», «прибыли», «экономического развития», «культуры» преследует он на самом деле цель - уничтожение жизни. Как все пожирающий огонь проносится он над землей и где однажды остановился - там выжег все дотла, и там не будет расти больше ничего, до тех пор, пока есть еще человек! В своих кровавых выходках против всего сотворенного он (человек) остановится только тогда, когда сам себя уничтожит»[15, 319; 16, 9-10].
«Большинство не живут, но существуют как рабы «профессии», которые используются подобно машинам на службе больших предприятий, или как рабы денег, бессмысленно отдающиеся счётной денежной горячке акций и грюндерства, или, наконец, как рабы засасывающих развлекательных шатаний больших городов. Многие, однако, смутно ощущают крушение, развал и растущее отсутствие радости. Еще ни в одно время безрадостность не была большей и отравляющей. Группы и группки объединяются вместе вокруг особых интересов, бесцеремонно, беспощадно, вязко, жестоко борются друг с другом. Ремесла, сословия, народы, расы, вероисповедания - и внутри каждого сообщества снова полные эгоизма, тщеславия и честолюбия отдельные люди. И вот этот-то человек объясняет мир по аналогии с картиной своего собственного положения, видит в природе ринг в борьбе за власть и существование, рисует себе мир по подобию большой машины, где без конца вращаются колеса, перемещается энергия, наполняются и опустошаются колбы и реторты…и готов биллионы… жизней всех созвездий извратить и оценить высокомерно как голый цоколь человеческого «Я». Как некогда превозносили и восхваляли любовь или упоительную отрешенность от мира, погружение в свои мысли, так сегодня восходит вид религии успеха и сводит в могилу прежний мир любого «маленького человека»[15, 320].
Каждое пессимистическое мировоззрение включает в себя своеобразную антропологию, определенное учение о природе человека. Такой формой пессимистической антропологии является христианское учение о смертном грехе. Но сегодня оно мало применимо, считает Г.-К. Кальтенбруннер.
Потому в пользу реабилитации пессимизма он выдвигает иные аргументы, которые должны убедить и верующего и атеиста и агностика: аргумент Опыта, аргумент Гуманности и аргумент Глубины.
Чтобы понять аргумент Опыта, как думает Г.-К. Кальтенбруннер, достаточно вспомнить тот простой факт, что каждый из нас - как отдельный индивид, должен умереть и, что мы - как род, представляем интермедию в затерянном углу Универсума. Земные возможности счастья значительно ограничены уже нашей конституцией: чем дольше мы живем, тем легче подвергаемся испытанию болезнями и страданиями, несчастьями. Говоря словами З.Фрейда, «Принцип удовольствия не может главенствовать везде, все устройство мироздания противоречит ему; ... представление, что «человек должен быть счастлив», не предусмотрено в плане творения»[3,125].
Аргумент Гуманности говорит о том, что некоторый масштаб пессимизма предохраняет нас от иллюзий о возможности счастья людей и результативности общественных реформ и напоминает, что «важно не быть здоровым, а жить со своей болезнью» [3, 126]. Несомненно: консервативный пессимист, не претендуя на святость, отрицает легче оптимизм потому, что считает неустранимым существующее бесправие. Однако пессимистическая позиция не обязательно означает пассивность и отрицание действия. Она исходит скорее из того, чтобы смягчать актуальные нужды и страдания, чем предоставлять «наиболее возможное счастье для наиболее возможного количества людей» или оптимум «качества жизни». И потому же он менее склонен приписывать беды этого мира определенным людям или определенным человеческим группам. Чужда консерватизму мысль, содержащаяся, по мнению Кальтенбруннера, в каждом воинствующем оптимистическом мировоззрении, о необходимости уничтожения каких-либо врагов или агентов, которые будто бы противостоят осуществлению счастья. Чужда ему и та бесплодная мечта об изменении мира, которая предъявляет к людям чрезмерные требования со второго столетия нашей эры. Консерватор выступает за истину, что человек только тогда человечен, есть «homo humanus», если он в состоянии довольствоваться предпоследним и относиться спокойно к неизбежному.
Консерватизм не дает патентованных рецептов и не есть спасительное учение. Но он должен дать современности категорический совет, больший, чем просто приспособление к данному. Он напоминает о том, что способность человека к приспособлению и изменению не безгранична. Он есть Критик, Корректор и Противник мир сбывающих и забывающих мир; помнит и чтит то, что не изменяется; заботится об условиях гуманного самосохранения и сохранения индивидуальности, органики и свободы в мире, движущемся к катастрофе.
Аргумент Глубины означает, что консерватизм должен быть творческим, должен искать нового подтверждения и обоснования своих «вечных» принципов [3, 126-127]. Это означает, что надо снова определить, что такое «консервативное», делать ставку на будущее, иметь мужество быть современным, обосновывать теоретически свою позицию, уметь ее представлять доступно, остро, изобретательно, находчиво и трезво [3,158].
Творческий консерватор знает также, что в этом мире он должен жить вместе со своими противниками[3, 159; 4, 269]. Это знал, напоминает Кальтенбруннер, уже А. Токвиль, выдающийся либерал ХIХ столетия, - а в будущем, по его мнению - важнейший консерватор [3, 128, 223-228; 15, 210-213]. Как свидетельство тому он приводит строки из письма А. Токвиля, написанного в июле 1848 г. среди революций, охвативших всю Европу: «Мы не видели начало этой великой революции человеческого рода, мы не увидим ее конца. Если бы я имел детей, то повторял бы им постоянно, то повторял бы им во все дни, что мы живём в такое время и в таком обществе, в котором каждый должен быть готов ко всему, и в котором каждый должен себя готовить ко всему; что в этом обществе ничего нельзя решить из того, что должно решать; что всё может быть отнято; но что возможно думать и приобретать единственно то, что мы можем потерять только если перестаем жить: Энергию, Мужество, Знание, Моральную позицию. Желай жить, дорогой друг»[3,127].
Согласимся, что строки эти звучат и сегодня также свежо как в дни, когда они были написаны (1848 г.), и вновь процитированы (1975 г.). Но даже при самой сумрачной оценке настоящего и будущего пессимизм консерватора, его скепсис в отношении прогресса и мужественное отсутствие иллюзий должны, по мнению Г.-К. Кальтенбруннера, приводить не к отчаянию, но к формированию картины мира, которая, насколько это возможно, обозначает свои границы. Даже если идея, что мир, в котором мы живем, действуем и умираем, не может быть весь плохим - утопия, она, тем не менее, может позволить нам оставаться консерваторами, более того: это идея, которой консерватор должен экзистенциально руководствоваться [3, 94; 4, 269]. Просматривается нечто нечеловеческое в презрении ко всему современному, настаивает он и предполагает, что трансцендентальным основанием консервативного, правого типа мышления является именно собирающееся с силами утверждение бытия, согласие с миром, которому Августин придает такой блеск и ликующее восхваление: «Полнота и чудесное великолепие света, солнце, луна, созвездия, зелёные деревья, краски и ароматы цветов, щебечущий и пёстрооперённый мир птиц, … великое зрелище, которое нам подарено морем, когда оно меняет свой цвет, кажется то зелёным, то пурпурным, то голубым - в бесчисленных градациях и оттенках… И всё это - только утешение для злосчастных и виноватых (грешных живых), а не вознаграждение блаженным (умершим). Каким же будет тогда это (вознаграждение), если уже эти утешения так велики, богаты, обильны, прекрасны и великолепны?»10 [3, 76].
В этом мире возможны и неожиданные изменения и счастье сбывшегося мгновения. Несмотря ни на что, мир «уже здесь и сейчас» может быть прекрасен» не устает повторять Г.-К. Кальтенбруннер [3, 76, 91, 160].
Потому назовём и его «героическим пессимистом», который противопоставляет сомнению и отчаянию творящую смысл активность»11 мыслителя. Являясь одним из самых известных теоретиков «просвещенного консерватизма» Кальтенбруннер был и менее известным автором, виртуозно владеющим пером и словом, мастером интеллектуального эссе - жанра, который называют «сводным братом поэзии и науки»,12 глубоко увлеченным европейской духовной историей, проблемой преемственности и реновации в понимании европейского духовного наследия.
Г.- К. Кальтенбруннер - обладатель редчайшего дара: он умел на немногих листах представить в доступной и популярной форме духовный облик и эпоху поэтов, мыслителей, исследователей природы и политиков прошлого. Не включенный в какую-либо определенную научную школу или университетскую традицию, он давал свою собственную, независимую, субъективную интерпретацию духовной истории Европы. Кальтенбруннер считал, что нет больше мира старой большой Западной Европы как духовного, метаполитического и политического единства, который закатился, хотя и иным образом, чем предполагал О.Шпенглер в своем эпохальном труде, но этот конец Запада ни в коем случае не предполагает, что должно упражняться в отречении, разочаровании, покорности судьбе. Исчезла старая Европа, но есть юная становящаяся Европа. Память о европейском, которое явлено в Софокле и Вергилии, Августине и Гёте - не просто проявление ностальгии или исторической эрудиции. Европа может только тогда оставаться и быть Европой, если она ориентируется на европейскую традицию. Он повторял и соглашался с «прекрасными словами Буркхардта», что европейское есть «выражение в памятниках, картинах и слове, институциях и партиях, в индивидах - силы, жизни духа по всем сторонам и направлениям - стремление духа во всём во Вселенной, во всём, что в ней есть - оставить весть, не быть беззвучным - ни в мировых монархиях, ни теократии, ни на Востоке... С самого высокого и далекого места... звучат колокольчики вместе прекрасно, хотя вблизи они могут быть и гармоничны и дисгармоничны: Disckordia concors - согласное несогласие»13. Есть еще европейские люди, в которых жив европейский дух. Они не образуют ни партию, ни секту, ни товарищество. Они есть сообщество отдельных, они неожиданно, часто по одному лишь слову или знаку, узнают и приветствуют друг друга, и это успокаивающий, утешающий и вдохновляющий опыт. Он приводит к такому ободряющему видению, которое выдающийся пессимист Буркхардт выразил в следующих словах: «Закат человечества еще не предопределен … И если … и возможно счастье, то оно может быть только духовным. Обращаясь назад, спасая образование прошлого, обращаясь вперед, к светлому и неунывающему, неутомимому, бодрому, необидчивому представительству духа в нашем времени, которое в ином случае никак не могло бы проявиться в материи»14.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Серия издавалась в Herder-Verlag, с 1974 по 1988 г, всего было издано 78 томов
2 Выражение Claus Leggewie, публициста и консервативного мыслителя, см. подробнее: Leggewie, Claus. Der Geist steht rechts. Berlin, 1987
3 в переводе Ю.И. Айхенвальда: «... оптимизм, если только он не бездумная болтовня тех, у кого за плоскими лбами нет ничего, кроме слов, представляется мне не просто абсурдным, но и поистине бессовестным воззрением, горькой насмешкой над невыразимыми страданиями человечества...» в: А. Шопенгауэр. Мир как воля и представление // Шопенгауэр А. Собрание сочинений в 5-ти т. - М.: "Московский Клуб", 1992.- т. 1- с. 310, цит. по: Философия от античности до современности. [Электронный ресурс] / Direct Media, Publishing Ltd Gmbh, Москва, 2004. -1 CD-ROM. - ( загл.с этикетки диска ). - S. 45331
4 Все они были зимой 1818/1819 в Италии, замечает Кальтенбруннер, но, увы, они не знали друг друга. Через 20 лет после смерти Леопарди и за два года перед своей собственной кончиной Шопенгауэр впервые познакомился с позабытой прозой несчастливого итальянца, который никогда не покидал свою страну, отрицал жизнь, представлял все религиозные обещания жалкой иллюзией, страстно жаждал смерти. В третьем издании своего главного труда «Мир как воля и представление» в конце третьей главы «О ничтожестве и о горестях жизни» немецкий философ, после того как привел для обоснования своего пессимистического действия «золотых свидетелей» - Гомера, Гераклита, Еврипида, Шекспира и Байрона, отметил: «Никто так основательно и творчески не представил в наше время эту позицию, как Леопарди. …повсюду насмешка и несчастье этого существования - его тема, на каждой странице представляет он её в таком разнообразии форм и поворотов, что никогда не вызывает скуку, более того всегда занимателен и воздействует на чувство». (в переводе Ю.А. Айхенвальда (издание «Сочинения Артура Шопенгауэра. Том II» Москва, 1901 г. ) это 46 глава из второго дополнительного тома (1844г.); из примечаний к изданию Артур Шопенгауэр. «Избранные произведения» (составитель, автор вступительной статьи и примечаний И.С. Нарский ) - М.: Просвещение, 1993 следует, что эта глава входит во второй том Сочинения А.Шопенгауэра как дополнение к четвертой книге первого тома (с. 475-477)
5 Д. Леопарди (1798-1837)
6 «Разговор эльфа и гнома», в переводе С. А.Ошерова: « даже ящерки и мошки думают, будто мир создан на потребу именно их породе… ; они [люди] испробовали все пути, чтобы пойти против собственной природы и попасть в беду…свои собственные перипетии они называли мировыми переворотами, а истории своих племен - мировой историей… ; теперь, когда они исчезли, Земля даже не почувствовала, что на ней чего то не хватает, и реки не устали струиться, и не видно, чтобы море высохло, хотя ему нет больше нужды служить мореплаванию и торговле». // Дж. Леопарди, Ук. Соч., с. 41-44
7 На русском языке «Дрок или цветок пустыни» в переводе А.Орлова: … «Покоились жилища городов,/ что сожжены со всем живым созданьем / Везувия расплавленным дыханьем./ Приди сюда, взгляни на этот прах,/ Величия певец неутомимый,/ и на седых, безжизненных камнях /Пропой свой гимн, обычный и любимый:/ Приди сюда, здесь рок запечатлел /Величие и славу наших дел./ Да, пусть идет сюда, кто любит восхищаться/ Тобой, о век кичливый и пустой! / Оставив путь великий и прямой, /Что мысль воскресшая тебе предначертала, / Ты воротился вспять; слепец, назад глядишь,/ но жалкой спеси полн, «вперед иду!», кричишь/ … И мнится мне: что значишь ты, Земля,/ и ты, наш мир, что мы зовём Вселенной/ с твоей Луной, со звездами, с твоим / Блистающим светилом золотым, /Под каплею единой океана / Пред искрою лучистого тумана!/ А ты мой брат? А гордый гений твой ? / Твои мечты бессмертья и свободы ? / Твои дела ? О бедный царь природы, / Смеяться мне иль плакать над тобой ? « И ты, мой дрок, пустыни гость отрадный, - Придёт пора, - погибнешь здесь и ты!/Подземный жар спалит твои листы,/И огненный поток поглотит жадно/Последнюю красу нагих степей…/Но все же ты счастливее людей:/Униженный, с трусливою мольбою,/Пред будущим как раб ты не стоял, /Ты с гордостью безумной не мечтал /Парить орлом под небом над Землею/И о бессмертии своем не помышлял». //Дж. Леопарди, УК. Соч., с. 402-404
8 «вопреки», «несмотря ни на что»
9 Кальтенбруннер Г.-К. считал философию Л. Клагеса не менее значимой, чем философия О.Шпенглера и Ф.Ницше
10 Сравни в переводе неизвестного: Августин Блаженный. О граде Божьем гл. ХХY // Творения блаженного Августина, епископа Иппонийского. Ч. 3-5. Изд.2-е.Киев, 1905-1910
11 именно так характеризует Кальтенбруннер итальянского поэта и мыслителя Д. Леопарди: «Леопарди противопоставил лишенной смысла Вселенной творящую смысл активность писателя. И в его искусстве сбылось то, что он записал в 1820 году в своем дневнике: «... есть момент в произведениях гения, что они, показывая тщетность бытия, неизбежное несчастье жизни и выражая ужасное отчаяние, могут утешить и воодушевить имеющего большую душу читателя, восприняв и прочувствовав откровенное изображение смерти, он может вновь оценить ту жизнь, которая ему дана».
12 выражение Харальда Кааса (Harald Kaas) , цит.см.: Ich stelle mich aus: Die Zeitalter der Schamlosigkeit. / Hrsg. Von G.-K. Kaltenbrunner. - München: Herder, 1984. - 191 S.( Herderbücherei Initiative-59).- S.192.
13 Kaltenbrunner, G.-K. Vorwort. //Europa…- Bd.1-S.6.
14 Kaltenbrunner, G.-K. Europa… - Bd.2. - S. 7.
Авторская версия (с небольшими дополнениями) статьи: «Героический пессимизм просвещенного консерватора: Герд-Клаус Кальтенбруннер».
Статья опубликована в журнале «Гуманитарные и социальные науки» . 2011. № 4. С. 43-52.