|
«Редукционизм»
|
«Романтизм»
|
|
Потребность познания (или интерес): ненависть к
непонятному.
|
Потребность познания (или интерес): страсть к необычному,
неизведанному, таинственному. Скорее, любовь к непонятному…
|
|
…Именно ненависть, - ибо непонятное - сложности и тем паче
тайны - суть неопределенности, которые для человека
мучительны. С загадочным невозможно смириться, его, как
брошенное оскорбление, надо либо презирать, либо принимать
как вызов и тогда уж биться без ничьей… Естественно, что
попытки особого рода людей табуировать тайну, создавать
«святое», возмущают безмерно.
|
…Именно любовь, и даже восторг или культ. Да, жизнь состоит
из неопределенностей, выход из которых - всегда в
удручающую обыденность, - так не мудрее ли оставить
непонятное непонятным - таинственным? Зачем нужно, «чтобы
звезды становились хоть чуточку ниже»?.. Таинственное рядом
со священным и любые разгадки его жалки - достаточно
счастья при нем присутствовать, «сдаться» ему, чтобы быть
ему причастным.
|
|
…Экономия мышления. Явления донимают сложностью, но поиски
их сущности, как бы трудны порой ни были, должны окупить
усилия, ведь сущность - это для редукциониста (по Юнгу)
некое «не что иное как…», или, точнее - некое «всего
лишь…». Сложное на простое делится без остатка.
|
…Экономия мышления. Жизнь сложна и лишь зануды-резонеры
силятся рассортировать все в ней по полочкам, тогда как и
легче и приятней предположить, что сущности непостижимы, за
пределами нашего плоского и скучного понимания. Так
предоставим явлениям право отражать волшебный свет тайны,
из которой они, по видимости, возникают…
|
|
…«Понять» (не по-редукционистски, а по-настоящему) - это
«разобрать и собрать», анализ и синтез: определить знакомые
составляющие удивившего явления, а затем способ и
необходимость их связи в нем; причем сущность, смысл -
скорее связь. Понимание - «редукционизм конструктивный». Но
редукционизму «простому», деструктивному, достаточно одного
«разобрать»; сущность для него именно в составляющих или
сводится к какой-нибудь элементарной аналогии, «специфика
уровней» должна быть не раскрыта, а развенчана. Так,
биология - это физика и химия живого; но редукционист
скажет, что жизнь - это физика и химия… Гармония - пустое
(«Шепот, робкое дыханье» Фета читай задом наперед и ничего
не изменится)…
|
«Понять» стремится анализ, который - как любит говорить
романтик - «расчленяет» (звучит зловеще, и неспроста); ум
аналитика - «холодный», это «скальпель» или «хирургический
нож», а его акции - воистину «операции», проникновение в
живой организм явления, чуть не вивисекция. Может, в науке
так и надо, и медикам не обойтись без анатомичек, но живое
вне «специфики уровня» есть мертвое - это ведь не «белковые
тела», не физика, химия и даже не биология, а свободное
творчество, таинственный синтез. Так и все ценное, «живое
для души», несовместимо с пониманием; «понимаю язык
человечий; не понимал бы его - был бы великим поэтом» (Л.
Стафф). Тут можно вспомнить о познании особом -
эстетическом, - но (об этом дальше) с ним у романтика свои
счеты.
|
|
Итак, понять - значит избавиться от неопределенности,
которое приносит с собою всякое новое. Убить непонятное.
«Бритвой Оккама» редукционист пользуется, как гильотиной:
не только не творит лишних сущностей, но и явно уменьшает
их. Все, что не умещается во «всего лишь» - выдумки
романтиков или, как их еще называют, идеалистов («всего
лишь» дураков или обманщиков).
|
Без устали осведомляться, «бороться и искать», быть
открытым новому и неопределенному - вот что такое
познавать. «Пока я дышать умею - я буду идти вперед…» А
жалкое «понимать» разумников - ковыряться в пройденном -
значит только высушивать тайну, квинтэссенцию жизни. Нужно
ли, чтобы все на свете становилось знакомым и понятным, то
бишь - банальным? Нет, тайну следует беречь, а то и…
творить. На то - искусство.
|
Искусство? Оно может и обязано быть общественно полезным;
может оно и развлекать (тоже дело нужное); может передать
на холсте пейзаж, полезный тем, что хоть отчасти заменит
нам настоящий (по Чернышевскому, при доступности реальных
скал и вод картина с их изображением стоит мало). Кроме
того, оно способствует пониманию отвлеченных идей,
иллюстрируя их в наглядных образах. Модернизм с его
нарочитой непонятностью отталкивает, но, постаравшись, его
можно оценить как издевку над многоумием.
Зато наука не только полезна, но и совершает важнейшую для
души редукциониста мировоззренческую работу; пусть это
назовут сциентизмом - значит, сциентизм прав: когда вопрос
решит наука, никаких философских вопросов на этом месте уже
не остается. А именно, наука развеивает иллюзии,
демонстрирует, что тайн нет и чудес не бывает.
(На самом-то деле наука столько же «развенчивает», сколько
и «поклоняется» - находит достоверное, никогда не посягая
на всеобъемлющую истину.)
|
Наука, что говорить - это полезно, нужно, важно и т.д., но
- скучно. То есть заниматься она может и интересным, но
так, что неинтересно. Хотя образ чудака-профессора в разных
ботинках ее немного романтизирует (тоже ведь чудо: скучное
имеет своих фанатиков), все-таки «физика» - не «лирика», не
романтика. Наука - это «все пересчитать, перемерить,
перевесить»; для нее нет ни веселого, ни грустного, ни
святого, ни отталкивающего - она лишь кодирует «сухие»
факты в «сухих» формулах и классификациях; это своего рода
бухгалтерия. Астрономия наука, и гельминтология та же
наука. Наука множит информацию, но радость жизни множится
искусством: в нем человек творит иллюзии-идеалы, то есть -
чудеса. «Эстетические отношения искусства к
действительности» - обратная пропорциональность: «создал я
в тайных мечтах мир идеальной природы; что перед ним этот
прах - степи, и скалы, и воды…».
Модернизм, в особенности сюрреализм, отталкивает как все
уродливое и издевательское, но принципиальная
непредназначенность для понимания завораживает и в нем.
|
|
…Вот техника - та пусть творит чудеса: удовлетворяет наши
возрастающие потребности (вещь простая и почему-то очень
понятная) и убеждает нас в наших собственных великих
возможностях… и притом, что радует, любое из ее стальных
чудес можно разобрать до винтика!
|
Техника будто бы романтичнее науки. И все же, каким бы
впечатляющим ни оказывался порой «расчет суровый гаек и
стали», претит романтизму и техника. Даже космонавтика:
соловьи многое потеряли для нас с тех пор, как по луне
принялись бродить какие-то бортинженеры… Все-то мы знаем,
все можем! А радуют понастоящему недостижимое и тайна.
|
|
«Эстетическое познание» - категория подозрительная. Познает
наука. Если имеется в виду интуиция, то она ведь не
самодовлеюща, ее нужно проверять научно. Идея
самостоятельного «эстетического познания» уже близка к
надувательской идее «искусства для искусства» и должна быть
редуцирована к популяризации по-настоящему научных, или
пропаганде полезных политических идей; наука или правильная
идеология дадут содержание, а искусство форму.
|
«Эстетическое познание»? - Какая тоска, - чувствует
романтик, - и тут оно, что-то отдающее школьной партой,
докучной необходимостью вникать! Нет уж, искусство - не
познание, а - творчество; вот его настоящее имя! Его
назначение - не открывать то, что и без него существует, а
творить из ничего новое, небывалое; то создавать, чего в
жизни так не хватает: волшебную бесполезность. Анализ жизнь
убивает, техника создает для жизни удобства, а искусство
делает жизнь достойной жизни - вдыхает в нее чудо.
|
Редукционизм презирает и ненавидит поверхностность и
красивые видимости, он неудержимо вторгается вглубь
познаваемого… но так, как вторгаются во вражескую крепость:
чтобы как можно основательнее разорить. Сложное надо
упростить «дотла», в предостережениях от примитивизации
распознать тайный умысел, за крашеной лицевой стороной
найти подлинную, серую и грубую изнанку. Красота, радость
сами по себе ничего не значат, - только обман, отвод глаз.
Правда всегда сермяжная, так ее и узнаешь…
Действительно, во всякой истине видишь и ценишь какую-то
неожиданную простоту; но редукционист саму истину полагает
в простоте. А если истина в его простоту все-таки не
вместится, тем хуже для нее. Дороже истины понятность.
|
Видимость бывает привлекательней истины, и прекрасно: о ней
и надо заботиться. Ну, сорвешь чью-то красивую маску, и
выглянет мурло; что за радость? Нет, лучше даже не
приглядываться. Истины могут быть и «низкими», «дороже» их
бывает прямой обман. И что такое эта хваленая вдумчивость,
если не пугающая маньяческая способность следить, не сводя
глаз, за чем-то одним в явлении, не замечая главного - его
живого разнообразия? А проникнуть вглубь - не значит ли уже
разладить, сломать (так дети заглядывают внутрь игрушек)?..
Умение быть великолепно и счастливо поверхностным, не
давать ни одной эмоции затянуть душу в свою воронку,
главное же никогда не заглядывать в себя - вот высшая
мудрость романтизма. И пусть душа, как в цыганской
поговорке - не сидит на месте до тех пор, пока оно под нею
нагреется.
|
|
Если редукционисту не сидится на месте, то почему? Может,
простота, которую он быстро обнаруживает во всем его
окружающем, начинает в итоге тяготить и его? И можно иметь
ум редукциониста и натуру романтика?.. Или это все та же
страсть к истреблению «белых пятен», погоня за ясностью?..
|
«Все вперед» - «в тревожную даль»! Каждый взятый рубеж тем
и хорош, что открывает следующие, и так без конца…
Привычное есть то же, что исчерпанное; усталость - смерти
подобна. «Охота к перемене мест» - не только в
географическом смысле - вот романтизм. Не ясности ищет
романтик - напротив, он «едет за туманом».
|
|
Интерес - сосредотачивает. Отвлекает от всего другого,
неважного… или делает все другое неважным.
|
Разве «сосредоточиться» (сплющиться в точку) для души не
мука (радость ведь - в развлечении)?.. Настоящие интересы,
конечно, разносторонни.
|
|
Самопознание редукционист осуждает как дело бессмысленное и
вредное, потому что уж в отношении себя-то грех не знать,
что внутри нет ничего, кроме попадающего туда снаружи -
«чистая доска» (узнаете: «всего лишь…»); и это надо постичь
раз навсегда еще где-то в раннем отрочестве. «Рефлексия -
слово змеиное» (Кафка), глядеть надо прямо и думать о деле,
а себя, коли есть воля - таким, как надо, созидать.
|
…Да, «самокопание - отнюдь не кладоискательство» (Г.
Малкин), а нечто глупое и даже противное («вариться в своем
соку», синоним - «в г…»). Рефлексия - антиромантика, самое
абсурдное проявление воли к выяснению жалкого «на самом
деле»: разве человек не свободен вести себя иначе, если
что-то в себе не нравится? А что нравится, зачем и
трогать?.. Жизнь - поток, который чем быстрее, тем чище;
самопознание превращает его в болото, скопище всякой
душевной мути.
|
|
Религия. - Библейская и кораническая древность,
средневековье, нынешняя социально-психологическая архаика
рождают типы редукционистов религиозных: покуда идея
естественных объяснений событий не возникла или слишком
слаба, и чудо кажется в порядке вещей - вся необъяснимость
сущего должна сойтись в одном «правильном» («истинном»)
Боге. И «нет бога кроме Бога»! Иные боги должны быть, ради
ясности картины мира, приравнены к «нечистой силе»,
неверные истреблены (обращены). Тревожащие горизонты
познания отсекаются по-своему уютным определенным «кредо»,
присягой верить в то-то и то-то, с правом на абсурд и
властью над самой объективностью; открытый в бесконечность
вопрос о Всей Истине «закрывается», решаясь на узком
пятачке теологических споров, где с ним вот-вот покончит
очередной диакон Кураев. Это догматизм и его крайность,
фанатизм. (Далее такой тип редукциониста, как архаичный, я
не рассматриваю.)
|
Будь на свете лишь души романтического типа, монотеизм,
наверное, не возник бы - как, в общем, не привился он к
искусству, еще недавно возрождавшему для себя свое
особенное, игровое язычество. Пускай очевидно, что высшему
святому началу (если представить таковое) пристало быть
абсолютом и его не помыслишь иначе, как в единственном
числе, - но как пожертвовать лучшим, что красит жизнь - ее
дивным разнообразием! Когда за каждым явлением - своя
тайна, свой собственный и непохожий живой бог! Романтизм,
очарованность таинственным, можно было бы назвать
«мистицизмом» - когда бы название мистицизма не носило уже
нечто более глубокое, мрачное и стесненное канонами… Не к
единому стремится романтизм, а к многому, не в центр, а из
центра, не внутрь, а наружу. Открытость, свобода, тающие
горизонты, за далью даль - воздух романтизма. Если романтик
бывает атеистом, таким его делает - думаю, что не ошибаюсь
- гнетущий и душный для него абсолютизм религии.
|
|
…А вот современный редукционизм, вооруженный идеей
естественного, нашел себя в атеизме. Антиклерикализм для
него половинчат, агностицизм (скептицизм) - недосказан, «и
нашим и вашим»; на мирных позициях светского гуманизма ему
удержаться трудно. Казалось бы, что определенного можно
знать о Боге Трансцендентном - кроме того, что о нем ничего
и знать-то нельзя? Редукционист, однако, совершенно
определенно знает: Бога нет. Ибо нет и быть не должно
самого трансцендентного! (И «вещь в себе» - выдумка, ее
Кант изобрел! Увы, долго еще после него
усложнители-философы «жевали эту мочалку», - М. Чулаки.)
Если и видимую сложность явлений надо уместить в
прокрустово «всего лишь», то как смириться с какой-то еще
предполагаемой невидимой! Тем паче, с непознаваемостью! -
То есть, хочу я сказать, атеизм редукциониста - не мысль, а
страсть.
|
…Однако романтик нынешний, чуть не как правило, религиозен.
У нас делал веру романтичной сам казенный атеизм. Но
настоящая заслуга свободомыслия перед романтической
религиозностью - без шуток - именно в том, что оно
подорвало возможность верить буквально, всерьез… Легкость -
это романтизм и есть! Религией ныне можно «увлечься», быть,
без экуменистической скуки, православным, буддистом и
приверженцем «тайных доктрин» теоантропософии одновременно.
А можно верить и просто, «не долго думая». «Возлюби Бога и
делай, что хочешь.» Раз уж считается, что Бог - это все
хорошее и чудесное, которого так не хватает обыденности, да
и обывателю нужна острастка, - то что можно против веры
иметь?.. Указывать на ее логические и моральные
несуразности - бессмысленная вредность людей с дурным
характером. Увы, когда всем могло бы быть так легко и
уютно, найдутся желающие все испортить.
|
|
…Так точно не мысль, а страсть - редукционистский
материализм. Даже не «догма», а того круче - «руководство к
действию». Редукционист - больший материалист, чем сама
материя. Это было явно в старину, когда чаяли обнаружить
«самозарождение», и особенно явно сейчас, в эпоху ставших
достоверными невероятных превращений материи, пространства,
времени… Редукционизм иррационален; за наукой для
рационалиста последнее слово, но сколько было отчаянных
попыток запретить «идеалистическую» теорию относительности!
И какой бы камень отвалился с души редукциониста, окажись,
что Эйнштейн и иже с ним ошибались! (А лучше - что врали!)
|
Идеализм - это хорошо уже потому, что звучит хорошо. Правды
никто не знает, да, по сути, нужна разве правда? - нужна
радость; и если все же есть охота к метафизике, то почему
не выбрать для себя ту, что радует больше?
Вообще, идеализм и романтизм - синонимы (конечно, учтя, что
синонимы совпадают лишь отчасти); это способность питать
идеалы. А что материя, как доказали Уотсон и Крик
(раскрывшие код живого) и Эйнштейн, способна на чудеса -
это даже разочаровывает. Чудеса должны быть чудесными,
демонстрировать свое превосходство над естественным. Как бы
высоко разум ни поднялся и ни вознес естественное,
романтику надо оставаться выше - оставаться иррациональным.
|
|
Вера - одно большое суеверие. (Что Бог единый, что один из
сонмища, что деревянный истукан - все одно; что Бога
бояться, что черной кошки; попы - те же астрологи или
парапсихологи, и т.д.)
|
Пусть вера борется с суевериями - религиозному романтику
часто милы и они (если не милее). Первое чудо, Бог, ревнует
людей к этим суетным чудесам в решете - но романтик ни в
чем не столь серьезен, чтобы свои измены считать за большой
грех.
|
|
Традиция - глупость, но полезная. Хорошо бы вместо традиций
традиционных учредить какие-то разумные… да не выходит!
|
Рутину и обыденность романтик конечно же не выносит. Но
традиция - это ведь не просто рутина, - это обряд,
мистерия; это укорененность обыденности в тайне. А по
временам (по праздникам) - какая волшебная игра!
|
|
Редукционист, как уже сказано - отнюдь не скептик, не
свободомыслящий. Скорее - верующий! Ведь скептицизм - это
памятование о том, что истина в наши представления может и
не вмещаться; но редукционист как раз должен верить, что
вместится, а лучше - что уже вместилась! Даже если
редукционист и объявляет себя «скептиком» - «сомневается» в
свидетельствах о чудесах, например - это лишь «тактика»; на
самом деле он уже все для себя решил.
|
Сколь бы скептически ни относился романтик к усилиям
умников «отождествить мироздание с видом из щели забора, к
которой мы прильнули» (В. Кротов) - он далеко не скептик.
Чтобы быть скептиком, нужно слишком серьезно относиться к
истине, к факту; но если в глубине души вам кажется, что
«на самом деле» есть то же, что «суровая проза» или
«обыденность», и вдохновляет вас заведомо на него не
похожее? Тут требуется романтическая добродетель «верности
идеалам» - благородная слепота, умение не сомневаться.
|
|
Казалось бы, невозможно быть более трезвым, чем просто
трезвым, но редукционисты - порода особая: это фанатики
трезвости. «Горячие трезвые головы». Если здравый смысл и
терпимость суть синонимы (а то и другое есть трезвое умение
не приносить добрые отношения в жертву мнениям, которые
ведь не могут быть окончательно доказанными) - то только не
для редукциониста!
|
…Однако большим католиком, чем Папа Римский, наш романтик
никогда не станет - уже потому, что это не эстетично: все
слишком серьезное нагоняет тоску. Одержимость Джордано
Бруно - это слишком, и инквизиция, конечно - слишком.
Романтик, даже презирая здравый смысл, терпим. Упорство
романтика, когда оно налицо - не фанатизм, а нечто более
близкое к тому, что (может быть, несколько обидно)
называется позой.
|
Когда ваш собеседник, высказав нечто отчаянно мрачное
(вроде «вечности жерлом пожрется» или «вселенную ждет
раскаленный ад или ледяная могила») вдруг удивит вас
выражением блаженства на лице - это в нем тешит себя
редукционист: сейчас он, на ваших глазах, убил иллюзию ради
определенности и простоты. Идет охота на призраков. Что,
перед небытием, сами наши неповторимые индивидуальности?
«Фигурки калейдоскопа, нервно пытающиеся уцелеть» (В.
Шойхер)…
Питать ускользающую надежду - труд нелегкий. (Что-то
напоминающее «полуживого забавлять».) Пессимизм, доведенный
до завершенности черного юмора, избавляет от этих усилий.
Как любит цитировать мой друг Шойхер, заслышав что-нибудь
вроде «Пыльная дорога, пыльные кусты; подожди немного -
станешь пылью ты» (творение В. Уражцева) - «спасибо,
старик, твой пессимизм здорово меня подбодрил!» (В.
Голобородько).
|
Романтик - присяжный оптимист. Вообще, как говорила Г.
Старовойтова, мыслить можно и пессимистично, но действуешь
только как оптимист. Это правда для всех, и для романтиков,
и для редукционистов. Какой бы прогноз ни представлялся
более вероятным, для жизни всегда выбираешь, так сказать,
версию жизни; человек и вправду «живет наперекор всему, как
будто жить ему осталось вечность», не может и не должен
иначе; оптимизм, надежда - наш способ существования. «Самые
оптимистичные афоризмы рождает отчаянье» (Л. Облога), и
хорошо, что рождает! Отчаиваться поистине неразумно. Можно
сказать еще, что оптимизм - это искусство питать надежду, и
романтизм - один из приемов этого искусства… Не прав
романтизм в том лишь, что не понимает - объективность может
пригодиться и оптимизму; есть в романтизме какой-то
исходный страх перед жизнью, какое-то - уже далеко не
оптимистичное - «если не думать, жить можно» (Б. Крутиер)…
|
|
…Кажется, редукционист готов свести все даже не к
элементарному, а к ничто. Ведь только ничто не вызывает
вопросов! Но, если сложное можно разобрать на элементы и
стараться не замечать того качества, которое и составляло
его сущность («всего лишь»), - то само элементарное являет
собой уже ни к чему не сводимую тайну: тайна в том, что оно
почему-то есть. Бытие сложней небытия ровно на
бесконечность… Впрочем, для редукциониста все это - «слова,
слова…». Материю бытия пощупать можно, его тайну - нет; вот
и нет никакой тайны!
|
Бери сложное как оно есть, и оно окажется вполне сносным, а
то и чудесным. А если что предстает слишком простым,
чернобелым, смело раскрась его в романтические цвета:
одухотворять мир человек должен сам - главное, самому духом
не падать! Лучше простое объяснять сложным, чем сложное
простым, не низводить (может быть, в прах), а возводить
(может быть, к Богу). «Зри в корень» - это ведь учит Козьма
Прутков; но настоящие корни, может быть, - крона! Это
укорененность в высшем. В общем, познание познает только
неважное для души, познанное тем самым сводится к
ничтожному…
|
«Кому выгодно?» - вот перл редукционистской социологии.
Всякое «не так просто», мешающее переменам, все те случаи,
когда возникающие меж людей проблемы не позволяет решить «в
два счета» тонкая юридическая наука, в частности
пресловутое «священное и неприкосновенное» право
собственности, - все это надумано, по характерному
убеждению редукционистов, теми, кто устроился лучше за счет
других. Ненависть, которую редукционист питает к
непонятному, становится тут живой и горячей ненавистью к
лицемерию. Буржуа, с его точки зрения, воспевает свое
абстрактное формальное право единственно потому, что по
совести, неформально, у него надо бы все отобрать. Бога
придумали хитрые правящие классы, чтобы легче было дурачить
тех, за чей счет они жируют, - и т.д.
Я, впрочем, не утверждаю, что принцип «кому выгодно» не
действует. Напротив - действует, иногда обескураживающе
откровенно. Но им нельзя объяснить и всего дурного
(например войну), тем паче все хорошее. Редукционизм - не
логика, даже не благоразумие и не практицизм. Так, личное
бескорыстие (экономическая незаинтересованность) иных
борцов за «экономические интересы» - явление хорошо
известное.
Потому редукционист сколько-нибудь справедливый и
человечный - естественнее всего «левый». Ну, а если он этих
свойств чужд - это, наверное, практик-макиавеллист
(уголовник или «сверхчеловек»).
|
Принцип «кому выгодно» - вот та унылая банальность, от
которой вянет душа романтика. «Банальность», впрочем, не
значит для него - «неправда»; скорее наоборот. Но в том и
задача жизни, чтобы уходить от банальности, значит, эта
задача не в добывании правды. Скорее, людей нужно от нее -
оберегать, охранять, - и может быть даже силой… Разве
власть вовсе лишена романтики?
Итак, романтику консерватизм не заказан. Зачем «ссориться
со своим хлебом с маслом» (это проявление миролюбия -
обычная составляющая консерватизма), - что тут
романтичного, если высшая истина все равно есть флер и
неизреченное; тайна ничему не противоречит, и все, что нас
как-то устраивает, оставляет на своих местах. Романтизм и
благоразумие, даже романтизм и практицизм - сочетание хоть
и странное на первый взгляд, но вполне узнаваемое, если не
сказать характерное! Романтик не был бы романтиком, если бы
жил для благополучия - но «в жизни всегда есть место
подвигу», то есть романтике, и безо всякого озлобления
против наличных порядков; есть рисковые путешествия,
альпинизм, что там еще; есть мир искусства…
Конечно, консерватизм в романтике не обязателен. Слишком
неромантичными могут быть существующие в стране порядки, и
вкусы круга, к которому романтик принадлежит, могут слишком
с ними расходиться. Есть романтика и в противостоянии; еще
бы - а дуэли? А рыцарские турниры?.. Так что романтик - это
и тип диссидента.
|
|
Характерная мечта редукциониста - «Утопия». Нечто идеально
и безмерно простое. Без все усложняющей частной жизни,
которую придумали частные собственники, и прочего
идеализма. Как редукционист, он с радостью делает «сказку
былью» и строит Утопию на практике, но, выясняется -
«движение - все», а в результате - даже не «ничто», а
царство Угрюм-Бурчеева.
|
Романтик традиционно считается мечтателем. В отличие от
простого мечтателя, он не бездеятелен, скорее напротив.
Мечта привлекательна именно тем, что опережает реальность и
никогда не может с нею совпасть; обычный мечтатель тут
складывает руки, а мечтатель-романтик, энтузиаст, радостно
обрекает себя на «вечный бой». Не из пункта А в пункт Б
стремится романтик, а «заглянуть за горизонт»; «движение
все, цель ничто» и т.д.
|
|
Редукциониста видно смолоду; какая-нибудь разоблачительная
теория, упростившая жизнь за счет самой жизни, способна
завладеть им безраздельно. То он поверит, что любовь -
«стакан воды»; то, как Писарев, что поэзия - чушь и ничего
более. И, скорее всего, «борьба классов» за «материальные
интересы»… Потом уже опыт (даже горький) заставляет его
«очароваться» жизнью, допустить ценность кое-чего «лишнего»
в ней…
|
Юность - это сама романтика; это законная пора идеалов как
«прекрасной чуши» (с ударением, конечно, на «прекрасной»).
Как, в молодости, мы «искренне любили, как верили в себя!».
А поэзия, цвет бытия, - ведь в эту пору поэты чуть ли не
все?.. Молодость - время, когда здоровье само собой родит
оптимизм и задает темпы жизни, достаточные для того, чтобы
не успевать задумываться («киснуть») и волей-неволей
обнаруживать в прекрасном «чушь», извериваться,
разочаровываться…
|
|
Женщин-редукционисток я, кажется, не встречал. Было время,
когда нашей официальной религией был редукционизм, и о
первичности материи и материального учили, с кафедр, и
женщины - но как-то не чувствовалось, что это такое
открытие, которое им приятно было бы совершить самим и
пропагандировать по зову сердца. Материальное, конечно,
материально, но - идеалы… В общем, эта столь не женственная
теория была для них либо «наукой», которой с точки зрения
романтиков и положено быть унылой, либо набором сакральных
формул - а в вере ведь важна сама вера, а не ее содержание.
|
Романтиками описываемого тут типа бывают и женщины, и
мужчины.
Женщины в нем, особенно если это романтизм консервативного
толка, выглядят натуральней. («Я девушка простая,
романтическая», - как сказала одна нормальная девушка,
видимо, столкнувшись с чем-то изощренным и приземленным. То
есть, романтика может рассматриваться и как самое простое,
привычное и естественное.) Зато мужчины-романтики
встречаются значительно реже, компенсируют недостаток
свойственности себе (может быть) этого качества аргументами
и страстью, и по всему этому смотрятся удивительней, а раз
удивительней - то даже будто и романтичней!
|
|
Редукционизм - это более точно обозначенный нигилизм.
Прежнее «нигилист», как и вечное «циник», звучат
неубедительно: так клеймят и тех, кто ложным ценностям
предпочитает истинные. Впрочем, и самому ярому
редукционисту бывает доступно чувство высшей ценности -
ценности жизни - называемое проще жалостью или
состраданием. Наверное, в жестком предпочтении этой базовой
ценности всем прочим может сказываться и определенный
редукционизм… Сам редукционист обычно своей
сострадательности стесняется, считает ее слабостью, и
указывает на другие, с его точки зрения подлинные,
ценности. Например, на святыню светлого будущего. Так или
иначе, стопроцентным редукционистом или нигилистом быть
невозможно.
|
Романтизм против нигилизма. Нельзя жить материальностями -
жить можно только ценностями… а значит, иллюзиями! Конечно,
со стороны это отождествление ценности с иллюзией,
созидание из нее святой лжи может расцениваться как тайный
нигилизм (так оно и есть, что убедительно продемонстрировал
на собственном примере романтик-нигилист Ницше). Но для
«простого» романтика этот сторонний взгляд слишком изощрен,
а на поверхности, на которой романтик остается по
убеждению, ценности суть ценности и бесцеремонно ворошить
их склонны, на его взгляд, лишь безответственные типы -
нигилисты.
(А что до жалости, то романтик - если это мужчина - не
слишком ей подвержен: жалость смотрит на вещи уж чересчур
прямо, затягивает в ничтожество и грязь, тормозит…)
|
|
Авторитеты - дутые. Будь иначе, они назывались бы умом
(опытом, талантом) в человеке, и поклонения не требовали
бы.
|
Авторитеты - это может быть и романтично! В каждом найдется
сколько-то ума, опытности или даже таланта, но есть люди
особые. Признавать это - принимать чудо.
|
Худшее в нас, уверен редукционист, проще, элементарней, а
значит и ближе к истине.
Соответственно, большинство разновидностей редукционистской
морали рождается из увязывания бесспорной для него догадки,
что единственным подлинным мотивом человеческих действий
может быть эгоизм - с тем обстоятельством, что выжить люди
могут лишь совместно. То есть это в разных соединениях
утилитаризм и коллективизм.
(Тут мне хочется повторить, что корреляции редукционизма и
даже явного нигилизма с черствостью или бессовестностью
нет. Много жутких бед натворили редукционисты, реализуя на
практике свои утопии, но ведь это - по убеждению…)
Как ему и положено, редукционист тщится стать «проще
простого», навязывая свою очевидность даже очевидным
реальностям. Он пожалеет несчастного, в чьем положении вряд
ли когда окажется - но объяснит феномен сострадания неким
превращением страха перед собственным страданием; он
возмутится несправедливостью, учиненной коллективом над
личностью, но назовет справедливость производным
коллективизма, - и т.д.
…Впрочем, можно углядеть знакомые черты редукционизма и в
самой неутилитарной абстрактной морали, суровой верности ни
к чему не сводимому формальному долгу. Тут вся мораль
редуцируется к принципам. Тоже ведь - «всего лишь», -
способ игнорировать донимающую сложностями и коллизиями
живую жизнь.
|
Мораль романтика предстает в двух ипостасях, различить
общее в коих под силу не каждому: конформистской и
героической.
В более распространенном случае, мне кажется, романтик
легко и бесконфликтно довольствуется теми моральными
кодексами, что предлагает ему среда; копать глубоко он не
склонен (копаться - работа подрывная; «взрывая, возмутишь
ключи» и т.д.). Мораль для него, как и все ценное в жизни -
из тех воздушных замков, что рушатся уже от взгляда в упор…
Негодяйство его возмущает, но всякое морализирование
кажется ему либо никчемной и нудной, либо опасной, чреватой
нигилизмом болтовней. Это конформизм, но без его обычной
въедливости и агрессивности.
Иначе проявляется романтическая легкость, когда, так
сказать, объектом романтизма для человека становится сама
мораль. Такая мораль ориентирована не на видимые образцы, а
на идеалы, и требует подвига. Нравственная высота тут будет
оттенять особенное, по-своему великолепное презрение
(легкое отношение!) к реальности. В поступках
романтика-подвижника нет, так сказать, не только
утилитаризма, но и утилитарности (ни расчета, ни пользы);
во всем здесь тонко-характерный формализм благородства; это
- «Дон Кихот». Сей рыцарь станет на сторону слабого, но,
бывает, и так, что слабому придется от его заступничества
хуже; дело будто не в нем… Домашняя барышня уйдет на фронт
санитаркой… Ученый, рискуя делом и сотрудниками, пошлет
опальному (и лично не знакомому) Сахарову поздравительную,
с днем рождения, телеграмму…
|
|
…Есть в редукционизме своя романтика («есть упоение в
бою»). Не были ли революционеры редукционистами и притом
идеалистами? «Свято место» не остается в душах
редукционистов пусто - они страстно заполняют его тем, что
кажется им правдой.
|
…Романтизм - не без редукционизма. Я бы сказал даже - это
редукционизм, всеми силами изгоняемый из сознания. Ведь в
то, что привлекательной может оказаться сама истина, ядро
во всем, романтизм поверить не хочет, а это по-настоящему
уныло; представить только, что бытие - вроде пустого ореха…
|