Философия Хайдеггера - одна из самых сложных для понимания. И не только из-за знаменитого туманного, изобилующего труднопереводимыми неологизмами языка, который требует от читателя максимальной сосредоточенности, сколько из-за того, что она порождает больше вопросов, чем ответов. По сути, Хайдеггер и не ставил своей целью давать какие-либо ответы, целью философии вообще и своей в частности он называл правильную постановку вопроса. Один из таких вопросов, неизбежно встающих перед любым исследователем Хайдеггера - почему великий философ стал нацистом.
Это исторический факт, который, несомненно, требует объяснения. Различные исследователи решают этот вопрос по-разному. Одни отбрасывают его философскую деятельность в период Третьего Рейха. Другие, придя к выводу о невозможности сведения философии к идеологии, исключают политику из его мысли. Однако понятно, что оба пути не приведут нас к более глубокому пониманию философии Хайдеггера, и через нее - поворота его жизни и всей германской истории.
Основными целями этой книги являются: во-первых, представить новое прочтение Хайдеггера, равно принимающее и его мысль, и его политику, во-вторых, доказать, особенности его политического мышления не могут быть объяснены только спецификой его биографии, и, в-третьих, сделать обзор постмодернистских дискуссий о Хайдеггере, в особенности, дискурса Жака Дерриды.
Широко известно высказывание Хайдеггера об Аристотеле «Аристотель родился, жил и умер». В этом высказывании, предварявшем одну из его лекций, отразился подход Хайдеггера к соотношению биографии и истории мысли философа, к тому, что биографии у философа, фактически, нет, и она никак не связана с его мыслью. Он пишет «я работаю вне моего «я есть», вне того, что могу достигнуть из него, вне моего интеллектуального и фактического происхождения и окружения» [1]. Этим высказыванием Хайдеггер обозначает очень важную мысль - фактически, он утверждает, что философия начинается с противостояния существованию. Однако это совершенно не значит, что в рассмотрении вопроса о той или иной философии мы вправе отринуть личность самого философа. Противостояние жизни и философии - противостояние во взаимоопределении и взаимораскрытии. Хайдеггер, по сути, возражает лишь против преимущества биографического подхода к философии. Ни жизнь Хайдеггера не может быть объяснена только из его философии, ни его философия не может быть объяснена из его жизни. Следовательно, наши усилия должны быть направлены на то, чтобы понять и то, и другое вместе, так как онтологически мысль и жизнь неразделимы.
Ниже приводятся основные подходы к интерпретации политической мысли Хайдеггера, следования которым автор постарается избежать.
В первой главе читателю предлагается анализ 53 отрывка из Гераклита, говорящего о том, что «война есть отец и повелитель всех вещей», и предложена история хайдеггеровской интерпретации этого отрывка как путь к дальнейшему пониманию значения полемоса. Во второй главе в терминах полемоса дана интерпретация некоторых базовых положений концепции Dasein. В качестве логического продолжения этой темы автор предлагает новую интерпретацию хайдеггеровского «поворота». Эта интерпретация играет важную роль в двух последующих главах. В третьей главе полемос рассматривается как ключ к хайдеггеровскому пониманию широкого круга вопросов истории и политики. В четвертой главе разворачивается спор с постмодернистской трактовкой Хайдеггера, в особенности предложенной Жаком Дерридой. Постмодернистская трактовка политической философии Хайдеггера слишком радикально подходит к очерчиванию траектории мышления как Хайдеггера, так и Ницше. Автор полагает, что радикализм постмодернистов в отношении либерализма, гражданского общества и просвещения не подходит для оценки поворота обоих мыслителей к нацизму, так как их радикализм был куда сильнее и пролегал глубже, чтобы постмодернизм смог верно его оценить.
В заключении мы очертим перспективы дискуссии с Хайдеггером, и о том, насколько вообще возможно принять его философию в целом.
Основной объект работы - это, конечно, хайдеггеровский «полемос», слово греческого происхождения, буквально оно переводится как «война». Однако Хайдеггер выбирает из широкого спектра смыслов этого слова такое, как Auseinandersetzung, противостояние. Противостояние - это не драка, не попытка установить превосходство, а способ, которым вещи самоопределяются и раскрывают свою сущность, это борьба значений. Сопротивление в противостоянии - условие понимания.
Для Хайдеггера противостояние в таком смысле составляет одну из центральных идей и условий существования, но не в дарвиновском смысле выживания сильнейшего в борьбе за существование, и не в Гоббсовском смысле войны всех против всех как естественного состояния человека. Для Хайдеггера противостояние - черта человеческого бытия как понимающего бытия, единственное и необходимое условие появления «созидательной (творческой, креативной) интерпретации».
В данной книге автор понимает под «полемосом» как минимум три вещи: хайдеггеровскую интерпретацию полемоса у Гераклита, роль полемоса (борьбы, противостояния) в хайдеггеровском мышлении вообще, интерпретацию Хайдеггером истории и политики через понятие полемоса.
Сам термин «полемос» обязан своим появлением в онтологии Хайдеггера 53-му фрагменту из Гераклита. Этот отрывок гласит: «Война - отец всех вещей, царь всех вещей: одних она объявляет богами, других людьми, одних творит рабами, других свободными». В этом отрывке виден вызов традиционной точке зрения на Зевса как отца всего с позиции более абстрактного принципа. Важно то, что война, полемос, здесь не обозначает вооруженного столкновения, а является чисто абстрактным принципом борьбы. То, что «война… одних объявляет богами, других людьми», означает то, что война различает вещи в их способе быть: люди смертны, а боги нет, их можно ранить, но не убить.
В «Бытии и времени» Хайдеггер цитирует этот отрывок из Гераклита в рамках своей дискуссии о логосе и истине как несокрытости, однако там он прибегает к нему скорее как к иллюстрации. Большую значимость упоминание Гераклита приобретает в лекционном курсе зимнего семестра 1934-1935 годов «Гимны Гёльдерлина «Германия» и «Рейн»».
Хайдеггер обращается к Гёльдерлину для понимания судьбы немецкого народа, для обновления германского духа. Хайдеггера привлекает понимание народа, которое он встречает у поэта, народа как чистой, исторически сложившейся общности, в отличие от смешанной, поверхностной «публики» либерального гражданского общества. В этой лекции Хайдеггер предлагает свой перевод 53 отрывка из Гераклита: «Борьба - истинный господин всех существ, но также и правитель для всех существ, и кого-то он провозглашает богами, кого-то людьми, кого-то он делает слугами, кого-то господами» [2] (впоследствии слово «борьба» заменится в словаре Хайдеггера словом «противостояние») [3].
Следующее упоминание 53 фрагмента появляется в курсе лекций 1935 - 1936 года - «Введение в метафизику». Здесь Хайдеггер приводит новый вариант своего перевода «противостояние - господин (который позволяет происходить, случаться) для всего сущего, но также для всех правящий охранитель, так как позволяет некоторым проявляться как богам, некоторым как людям, некоторых он делает рабами, других свободными». Этот перевод очень сложно передать на любом другом языке, так как для максимально точного соответствия оригиналу Хайдеггер прибегает здесь к созданию новых идиом. Например, немецкое слово Auseinandersetzung (противостояние) имеет широкий спектр значений - от физической борьбы до научного диспута или сведения счетов любым образом. Этимологически это слово означает «положение одного вне и против другого». Трактовка этого термина самим Хайдеггером такова «противостояние - это не война в обычном смысле этого слова; но то, что позволяет вещам раскрыться, чтобы отдалиться, отойти друг от друга, обрести место и утвердить себя как сущее. В этом разделении, кроме самих вещей, являют себя трещины, просветы, расстояния». Полемос, понимаемый как противостояние, позволяет вещам отделиться от хаоса. Когда же эта борьба прекращается, вещи не исчезают, но «мир отворачивается от них, сущности больше не утверждают свое существование. Они становятся тем, мимо чего проходят, они становятся обнаружениями. То, что завершено, больше не является тем, что находится в каких-либо рамках. Существа становятся объектами для наблюдения, для выполнения каких-то действий, для счета» [4].
В дальнейшем Хайдеггер если и касается этого отрывка, то очень коротко, а в курсе лекций, посвященных Гераклиту, этот отрывок вообще не упоминается. Далекое эхо полемоса можно увидеть в эссе 1945 «Ректорат 1933 - 1934: факты и мысли», где Хайдеггер говорит о провозглашенных национал-социализмом ценностях борьбы, чистоты и силы.
Хайдеггер говорит о трех измерениях полемоса - онтологическом, гносеологическом и этическом. Онтологически полемос - это соприкосновение Бытия и мира, из которого возникает бытие отдельных сущностей, а также полемос явленной и вопрошающей сущности Dasein с породившим ее абсолютным принципом Бытия и миром, в который она заброшена. Гносеологически полемос - способ раскрытия истины для вопрошающего и способ взаимоопределения сталкивающихся сущностей, узнавания себя через узнавание другого. И, наконец, полемос как этика - это уважительное узнавание, не соглашение, а основа для противостояния, позволение сущностям пребывать в отведенном им месте и суждениям быть обоснованными в своей традиции.
Философия Хайдеггера неотделима от его жизни в том смысле, что идея полемоса присутствовала не только на страницах его трудов и в его лекциях, но и в самой его жизни и философии как историческом событии. Вся его философия - это полемос, столкновение классической традиции европейской философии и революционного мышления, западной и восточной традиций, постоянная полемика (т.е. самоопределение через дискуссию) с другими философами. В начале своей карьеры, как и на протяжении всей жизни, Хайдеггер участвовал в своих собственных противостояниях: с феноменологией своего учителя Гуссерля, с католицизмом, верой своего отца, с мыслью Аристотеля. Он ставил себя в оппозицию не только философским гигантам своего времени, но и «богам» всей западной философии
Прежде чем знакомиться со словарем хайдеггеровской онтологии Dasein, мы должны ближе ознакомиться с основной темой «Бытия и времени» и методологией хайдеггеровского мышления - феноменологией. Для Хайдеггера феноменология - это название метода, которого требует философия как точная дисциплина. Задача феноменологии - показать нам то, что обычно остается скрытым от нашего понимания. Одно из самых радикальных утверждений Хайдеггера в «Бытии и времени» - то, что объектом феноменологии является не какой-то объект, а бытие в целом, способ, которым существуют вещи и мы сами. «Мы живем, уже понимая бытие, но смысл его в то же время остается от нас скрытым». Существование Dasein само по себе противостояние. Способ бытия предполагает предустановленность некого значения, которому мы противостоим своими интерпретациями. Наше пред-интуитивное чувство бытия - то, что позволяет нам взаимодействовать с миром.
Хайдеггеровская концепция истины отрицает обыденное истолкование. Хайдеггер говорит, что истина - это несокрытость, апеллируя частично к греческому слову «aletheia» и его происхождению: «lethe» - значит сокрытый, тайный, соответственно, «aletheia» - несокрытость, не-тайность. Хайдеггер связывает истину с понятиями смысла и понимания, и видит истину бытия в том, что она «делает вещи доступными, открытыми, подручными». Истина - не правильность нашего суждения, а близость сущностей к Dasein через его собственную временность.
Главная особенность хайдеггеровского подхода к понятию истины - ее герменевтический, интерпретативный характер. В этом смысле истина - то, как сущности являют себя Dasein, и как Dasein понимает свою совместную с этими сущностями вовлеченность в бытие-в-мире. Классический пример хайдеггеровской герменевтики - 32 раздел «Бытия и времени». Там Хайдеггер говорит о том, что истина сущностей открывается в контексте озабоченности Dasein, и в этом смысле интерпретация ученым лежащих на дороге веток как скоплений органической материи так же обусловлена задачей его исследования, как и бытовая интерпретация веток как топлива для костра, возможного оружия против хищников и т.д. Хайдеггер не отрицает научный способ интерпретации мира, а лишь отказывает этой картине мира в претензии на уникальность и всеобщность, конечность и завершенность.
В лекционном курсе 1929-1930 гг. Хайдеггер говорит о том, что камень - бессловесная вещь, и он не может иметь мира, так как его бытие не является для него наличным. Быть человеком - значит быть вовлеченным в полемос интерпретации. Истина - это способ, которым мир становится доступным для нас. Мир как раскрывающее, утверждает Хайдеггер, находится в конфликте с почвой, землей, которая скрывает. Мир зарождается на почве, и почва поднимается через мир. Это обуславливает бесконечное вопрошание Dasein, исходящее из земли к миру. Если бы все данности были недвусмысленны, история бы остановилась. Мир как открытость не терпит закрытости, почва же, наоборот, пытается закрыть мир, завершить его, уловить в этой завершенности и сокрыть под своим покровом. Мир требует разума, земля не желает давать его. Почва - это наша уверенность в прошлом, как индивидуальном, так и как членов исторической общности. Мир имеет значение только потому, что есть почва.
Позже мы обсудим политический смысл самоутверждения через борьбу, противостояние: Хайдеггер будет говорить о том, что народ должен утвердить себя через борьбу с собственной историей и противостояние с судьбами других народов, иначе впадет в «соглашательство», что ведет к тому, что народ становится потерянным для своей исторической задачи.
Мы подходим к одному из основных понятий в жизни и философии Хайдеггера. Это понятие поворота (Kehre). Мы подразумеваем под Поворотом следующие измерения в судьбе и мышлении Хайдеггера:
Все эти «повороты» связаны между собой, фактически, эти пункты - разные аспекты одного большого поворота в мышлении. И если раннего Хайдеггера сложно упрекнуть в субъективизме - настолько необычное у него понятие о субъекте, который понимается как просвет для проявления вещей, то поздний Хайдеггер, образно выражаясь, пытается убрать из связки «бытие и время» это «и», через которое они соотносятся, и рассматривать чистое сосуществование чистых сущностей. Отсюда происходит и то, что поздний Хайдеггер отказывается во временности видеть измерение человеческого существования, и заявляет, что человеческая временность возникает в пределах более грандиозных открытостей, не сводимых к человеку. И его крайне негативное отношение к техногенной цивилизации, порожденной, как он считает, нигилизмом, от которого западная цивилизация может спастись, только если ей будет дарована встреча с бытием и ничто, столь же могучая, как начало, некогда дарованное древним грекам. В этом понимании современности мы и находим ключ к его повороту к нацизму - такая встреча, как он полагал, могла осуществиться благодаря национал-социализму. Ведь в начале своего существования национал-социализм утверждал, что высшая способность и обязанность человека - не быть господином сущих, но быть свободой для проявления их необходимости, чтобы они могли явить себя иначе, чем сырье и инструменты (это очень близко Хайдеггеровскому пониманию Dasein). Это требовало от человека перестать считать себя господином сущего и источником реальности. Преображенное человечество, признавшее свою зависимость, смертность, конечность, стало бы тем, что дозволяет сущностям быть. Постепенно Хайдеггер приходит к выводу, что национал-социализм предал свою внутреннюю истину и величие, и стал проводником технологического раскрытия вещей.
Пытаясь мыслить бытие без герменевтического посредничества Dasein, Хайдеггер сосредоточился на проявленности, в которой можно встретить сущее, и только потом уже истолковать его человеческими категориями. Он настаивал на том, что человеческий разум не может обосновать или объяснить непосредственное присутствие вещей. Следуя немецкому мистику Ангелиусу Силизиусу, он говорил «Роза - без почему. Цветет, потому что цветет». Это попытка объяснить бытие таким образом, чтобы освободить его от признаков сущностей, которые могут подвергнуть опасности его целостность. В этом смысле Хайдеггер хочет дать бытию свободу от человека, полагая, что только освобожденное от человека понятие может считаться истинным. И если центральным понятием первого периода был Dasein - пусть как просвет для вещи, но определяющий проявление вещи, то поздний Хайдеггер смещает акцент на вещь, и говорит, что просвет конституируется вещью, и мир конституируется спонтанным согласованием явлений, возникающих без причин. Для обозначения такого взаимного сообразования Хайдеггер использовал, как это ни странно, термин «логос», и говорил ,что только язык позволяет вещам быть. В этом смысле логос обозначает не человеческий язык, а некий первоначальный, божественный язык, говорение на котором было действием творения.
Однако важно отметить, что несмотря на такой четкий поворот в мышлении, хайдеггеровская философия все же обладает цельностью. Остается прежней главная проблема - проблема Бытия, остается прежней ее трактовка, и, убирая Dasein из своей новой мыслительной схемы, Хайдеггер не отрицает его существования, он лишь пытается выразить свой «икс» другим способом.
В лекциях второго периода Хайдеггер использует понятие Seyn вместо Sein. Первое является более старым вариантом современного Хайдеггеру слова «бытие» в немецком языке (само это слово перешло словарь Хайдеггера из поэзии Гёльдерлина), и он использует его, чтобы обозначить свое новое обращение к бытию, возврат к его истинному, забытому значению. Это, казалось бы, свидетельствует о том ,что Хайдеггер понимает под Бытием разное, однако он просто уточняет формулировку, чтобы отграничить бытие, понимаемое через Dasein от чистого Бытия. В лекциях 1930 года «О сущности истины» Хайдеггер проводит четкое различие между Sein и Seyn. Первое он называет «чувством бытия», второе - «истиной бытия».
Говоря о том, как может чистое Бытие быть доступным человеку, Хайдеггер следует метафизике, которая понимала Бытие как основу для всякого частного бытия. Следовательно, в каждом частном проявлении Бытия есть зерно Истинного Бытия, их совместное присутствие, которое обуславливает возможность Бытия быть если не познанным, то прочувствованным, это Хайдеггер называет словом Sein. Отблеск этого понимания мы можем встретить еще в «Бытии и Времени», когда Хайдеггер говорит о том ,что настроение предшествует мышлению. Очевидно, это настроение - и есть проявление бытия. Однако мы всегда воспринимаем Бытие как бытие вещей, поэтому истинное Бытие никогда не бывает нам явлено полностью - это восприятие частных вещей - Sein. Только благодаря дару бытия-в-мире может вставать вопрос о правильности или неправильности нашего отношения к вещам, или истинности наших суждений.
Прежде всего, надо заметить, что Хайдеггер нигде напрямую не говорит о таких вещах, как форма правления, власть и пр. Его политическая философия органично вплетена в его общую философию, и неотделима от нее. При более внимательном рассмотрении мы находим, что на самом деле Хайдеггер довольно часто говорит о политике, просто он смотрит на известные нам феномены политической и социальной жизни не с той стороны, и в его проекции не всегда можно узнать знакомую нам фигуру. Его политическая философия - это, например, интерпретация греческого понятия «полис», или справедливости, или анализ онтологических условий бытия Dasein с другими Dasein, или, проще говоря, условий существования человеческого сообщества.
Эти условия для существования человеческого общества не могут быть сведены к материальным условиям, или условиям развития, это прежде всего онтологические условия, которые позволяют человеческим существам встречаться с другими в социальном пространстве, где Dasein может войти в отношения, которые мы назовем социальными и политическими.
Понимание политической философии Хайдеггера поможет нам понять основания его связи с национал - социализмом. Однако необходимо отметить, что Хайдеггер рассматривал политику с весьма специфических позиций - он считал, что за всеми видимыми проявлениями политики стоит некая могучая и древняя, необъяснимая и непознаваемая сила, о которой ничего не знают те, кто ей служат. Политика представлялась ему верхушкой айсберга Исторического Бытия, что мешало ему задаться вопросом об истинной подоплеке происходящих событий. Все политические события того времени воспринимались с большим пафосом, как прорыв безымянных и таинственных сил Истории - то как всеобщее возрождение, то как апокалипсис.
Один из путей понимания политики у Хайдеггера - вопрос о политике как горизонте познаваемого, игре несокрытости и сокрытости.
Во «Введении в метафизику» Хайдеггер рассуждает о значении греческих слов hupsipolis apolis в знаменитом Хорале Софокла «Антигона», строка 370. Примерно это можно перевести как «благороден - безроден». Обычно слово «полис» переводят как «город-государство», но это неполная интерпретация. Изначально слово «полис» означало «сторона, место» (эта связь сохранилась и в немецком: Statte (устар.) - место, Staat - государство), в этом плане «полис» сходен с «Da» в «Dasein». Это место, в котором Dasein обретает свою временность и историчность. Полис - это место истории, в котором, из которого и для которого происходит история. Говоря об онтологическом статусе полиса, Хайдеггер отмечает: полис - полемическое местоположение историчности Dasein, в котором Dasein находит и понимает свое бытие-с другими Dasein как противостоящее бытию-вместе, место, вокруг которого все, что предстает перед греческим человечеством, поворачивается в свойственной ему манере.
Другая дискуссия, которая может быть также отнесена к теме политической философии Хайдеггера - это его дискуссия о понимании справедливости как dike eris. Хайдеггер говорит о том, что греки понимали справедливость как удар, борьбу, спор. Обычно мы понимаем под справедливостью нечто противоположное: то, что помогает избегать споров и борьбы, решать их и оставлять в стороне. Однако справедливость всегда - касается ли дело одного человека или общества - утверждает себя именно через борьбу, принуждение. В обществе это порождает партии и партийные системы, где одна сторона существует только потому, что существует ее оппонент.
Человеческое Dasein наиболее полно принадлежит полису как месту исторической принадлежности. Полис- принадлежность и место Dasein в его полемосе с истиной Бытия. Полис - это всегда некий порядок, соответственно, он открыт для нарушения порядка. Перед лицом приходящей извне сущности, не принадлежащей полису (благородного и безродного), полис становится разъединенным не перед лицом опасности смерти, помещенной в систему жизни, а перед лицом иного принципа и устройства жизни. Этот взгляд Хайдеггера на противостояние полиса и чужака можно назвать апокалиптическим в этимологическом значении этого слова - противостояние рассматривается как откровение, раскрытие через некую катастрофу.
Возвращаясь к «Введению в метафизику», мы находим очередную интерпретацию хорального пассажа, где философ с неожиданной горечью говорит о том, что люди - «странные и ужасные существа, неосторожные и в то же время лишенные дома, чьим предназначением является выходить за пределы, не принадлежа до конца ни одному из миров» [5].
Суть благородного и безродного человека, не принадлежащего полису, чужака, далеко отстоит от комфортабельного обитания в данном бытии-в-мире. Смыслом политического становится, таким образом то, что политическое - это не пространство, где действуют раз и навсегда установленные правила, а пространство для нарушения правил и установления новых в постоянном обновлении и противостоянии с чужаками.
Отдельного внимания заслуживает тема насилия у Хайдеггера. Он понимает насилие в свете двойственного значения греческого слова deinon, которое появляется в первых строках рассматриваемого отрывка из «Антигоны». С одной стороны, это непреодолимый поток Бытия, который забрасывает Dasein в мир, в конкретное место истории и пространства, которое Dasein не может выбирать. С другой стороны, Dasein сам по себе является этим «deinon», так как обладает жестокостью в противостоянии с горизонтом значений и смыслов, данных Бытием, бросает ему вызов своими интерпретациями. Таким образом, насилие - это онтологическая категория насилия над приспособленностью и посредственностью ради изменения.
Строки 370-371 рассматриваемого отрывка говорят нам об аполитичном человеке как о наглеце, заключившем соглашение со Злом. Однако для Хайдеггера греческое слово «tolma» (смелость, наглость) определено как смелость, риск, бесхитростность, бездомность. Неполитичный человек для полиса совершает то же самое, что полемическая деструкция совершает для истории бытия. В своем противостоянии полису, аполитичный человек обеспечивает ему историю. Однако и создатели полиса имеют свою смелость, они устанавливают правила не из ничего, не из грубой воли к власти. Здесь мы вновь сталкиваемся если не с апокалиптическим, то достаточно катастрофическим настроем Хайдеггера - те, кто в своей смелости противостоят горизонтам полиса, чтоб обновить его и возродить полемос с Бытием, разрушены либо самим Бытием, либо полисом.
Во время своего ректората Хайдеггер не раз обращается к теме триады поэта, мыслителя и политика, как тех, кто, будучи сам вовлечен в полемос, может вовлечь в него и других. Поэт приносит новый мир открытым в языке, мыслитель обосновывает новый мир в мысли, политик охраняет этот мир в делах. Эта триада может помочь нам понять как поворот Хайдеггера к Гёльдерлину и Гитлеру, и сделать предположения относительно того, что сам он некоторое время рассматривал себя в качестве члена этой триады.
Но на какой почве стоит сам чужак, из чего он обосновывает то, что приносит в сложившуюся систему полиса и чем ее разрушает? Когда мы говорим о почве, мы обычно имеем ввиду то, что дает нам прочное основание, и позволяет нам заниматься повседневными делами без раздумий. Для Хайдеггера истинная Почва - это Бытие как последнее основание для любого знания. Однако его понимание Почвы тесно связано с понятием хаоса, «пропасти», и отнюдь не связью противопоставления.
Хайдеггер понимает пропасть как греческое слово khaos, которое происходит от глагола khaomai - «заглатывать, разверзать, зиять». Хаос - это пропасть, которая предшествует любой почве и является основанием для всякой почвы. Хаос употребляется Хайдеггером не в значении неупорядоченности, но, скорее, как сам Хайдеггер говорит об этом, как колодец.
Смысл же хаоса для Dasein в том, что самое смелое, что можно сделать - это отважиться на прыжок в эту разверстую пропасть, отказавшись от оснований, и попасть таким образом в область истинного «Da». Этот прыжок - акт онтологического обоснования, однако другого, чем то основание, к которому мы привыкли.
Хайдеггер однажды заявил, что вопрошание - это благочестие мышления. Истинное философское вопрошание разрушает почву, на которой оно возникает, и открывает пропасть, хаос. Только отпуская себя из мира привычной повседневности в свободное падение в пропасть хаоса, Dasein может противопоставить себя бытию. Этот прыжок может погубить вопрошающего, однако, с другой стороны, если основание и может быть дано, то дано только Бытием. Все, что мы обнаруживаем как основание нашего комфорта, уверенности - не более прочно, чем воздушный замок, призванный к тому же усыпить нас, заставить забыть нашу истинную природу. Человек сам не может найти основания для своего бытия, потому что бытие выше отдельного человека, он может лишь совершить прыжок.
В марте 1933 после конференции, посвященной нацистской реорганизации университета, Хайдеггер пишет полное энтузиазма письмо своей подруге Элизабет Блохман. Он пишет о том, что после исчезновения прежних целей и ценностей под натиском всепоглощающего нигилизма, он нашел новые основания - в призыве Германии осознать свою роль в европейской истории. Ранее Хайдеггер часто говорил о деконструкции мира, теперь он говорит о создании мира, берущего свои основания в народе. Для Хайдеггера национал-социалистическая революция дала основание для обновления. «Миру народа необходимо противостоять миру коммунизма и христианства» - говорит он, видя в двух последних угрозу самосознанию нации, угрозу гомогенизированного глобального общества, где больше нет различных исторических путей и целей.
Здесь мы вплотную подходим к ключевому вопросу самоопределения нации - «кто мы?». Этот вопрос Хайдеггер регулярно задает в курсе лекций 1929-1930 года, когда мир страдал от глобального экономического кризиса. Сам по себе экономический кризис, как и кризис Веймарской республики, Хайдеггера мало волновали - в них он видел проявление более общих, фундаментальных законов. Кризис он воспринимал как знак несостоятельности современного Dasein вынести открытость Бытия, бросить ему вызов. Для него поиск решений и стратегий - это способ укрыться, укорениться в своем удобстве и привычке.
Разрабатывая подходы к ответу на вопрос «кто мы?» Хайдеггер ставит вопрос о том, что такое «мы». Мы - это количество индивидов, собранных в одном месте? Или это наша общая цель и общая история? Где границы этого «мы», определяется ли оно как Германия, Европа или Запад?
Другой подход к этому вопросу - это подход, рассматривающий идентичность, самость, качественную, определяющуюся не из совокупности территориальных и исторических условий, а из качества всей истории в целом, как череды событий, так и движущей силы.
В1929-1930 Хайдеггер неоднократно ставит этот вопрос в своих лекциях. Настроение этих лекций было не отчаянием, а глубочайшей скукой, настроением, в котором бытие и сущности впадают в неразрешимую сокрытость, и Dasein противостоит только пустоте. Не считая за противостояния противостояние внешним условиям - различным проявлениям экономического и политического кризиса - Хайдеггер говорит о глубокой скуке как основании Dasein 30-х годов. Так что нет ничего удивительного в том, что, ища пробуждения, он откликнулся на призыв «Германия, пробудись!».
Подход к ответу на вопрос «кто мы?» был найден Хайдеггером в теме языка.. Одно из самых знаменитых его высказываний о языке, оказавшее большое влияние на дальнейшее рассмотрение этого вопроса: «язык есть дом Бытия». Здесь Хайдеггер опять разрушает традиционное представление о языке как очередном способе коммуникации, подручном средстве, инструменте. Язык - это не то, чем человек обладает, но то, в чем он живет, и с помощью чего обосновывает себя. Бытие нуждается в Dasein для того, чтобы быть явленным, чтобы «населить свой дом», однако Dasein остается гостем в этом доме. Язык - это не грамматика, синтаксис и словарь - это способ бытия Dasein, который лежит в основании всех лингвистических элементов. Во «Введении в метафизику» Хайдеггер проводит параллель между полемосом и логосом, противостоянием и языком. Противостояние не разделяет единство, а создает его, как и язык. Именуя вещи, язык отделает их друг от друга, но вместе с тем объединяет их как взаиморасположенные и взаимообуславливающие. То же делает и полемос. Однако логос и полемос Хайдеггер называет вещами сходными, но не идентичными.
Судьба языка основывается на первоначальном отношении народа и бытия. Соответственно, вопрос о самоидентификации народа самым тесным образом связан с вопросом о языке.
Образ языка как дома бытия послужит нам и при рассмотрении языка как удобного замкнутого помещения, в котором мы можем погрузиться в повседневность без раздумий. Однако такой подход современного Хайдеггеру нигилизма, приписывающего только науке, причем только экспериментальной, право на полную и конечную картину мира, упускает из виду то, что язык призван скрывать в той же степени, что и раскрывать. Хайдеггер же говорит о том, что только через язык народ остается полисом и продолжает иметь общую историческую задачу. Из-за этого Хайдеггер обращается к Гёльдерлину и называет его поэтом германцев. Говоря о роли языка в обществе, Хайдеггер заявляет, что живопись и управление государством используют уже данные поэтическим наименованием формы. Таким образом, поэзия превращается в вид обоснования. Таким образом, если бытие германского народа и может быть найдено, то основанием для этого может послужить только язык немецкого поэта. В свой первой лекции по Гёльдерлину Хайдеггер говорит о том, что человек, вписанный в историю и осознающий свою принадлежность какому-либо народу, рожден и ведом бытием, которое поэт поймал в словах. Обучение языку, таким образом - это помещение не только в социальный контекст, узко понимаемый как череда повседневных практик общежития с другими, но и в исторический контекст, в неосязаемую общность.
Поворот к проблематике языка и поэзии предопределил появление работы «Происхождение произведения искусства». Хайдеггер мыслит отношение народа к бытию через язык как уникальное, и видит опасность для поэтического языка застыть, стать комфортным и ничего далее не обнаруживающим. Необходимо постоянное обновление языка, так как слова, бывшие откровением поэзии, становятся затем прозой, а затем - болтовней.
Анализ поэзии Гёльдерлина дал Хайдеггеру основания говорить об исторической задаче германского народа, ее он видит в том ,чтобы быть между, быть посредником, центром, из которого получит обоснование вся европейская история. Немецкий народ должен противостоять нигилизму других народов, их забвению Бытия и своей самости. В противостоянии ему, другие народы смогут вновь обрести свою самость.
Теперь мы проанализируем некоторые работы, написанные Хайдеггером в период ректората.
Самый значительный и известный текст этого времени - «Самоутверждение германского университета» [6], ректорская речь Хайдеггера. В ней он не упоминает ни национал- социалистическую партию, ни Гитлера, однако там часто появляется слово «фюрер», а основные идеи и настрой вполне созвучны зарождающемуся национал- социализму. Вопрос об Университете и значении знания является достаточно важным в последующем понимании обоснования самости народа. Университет должен привести германскую культуру через опасность знания к пониманию и самоутверждению. Университет должен быть местом, где «благородный чужак» обретет почву для обновления сложившейся системы.
Он обозначил три долга студенчества перед обществом, и три вида обязанностей, которые оно должно в соответствии с этим долгом выполнить. Первый долг - это долг перед всем сообществом как его членов, самый общий, самый абстрактный, но воплощаемый в труде. Второй долг - долг по отношению к чести и судьбе нации среди других народов, его помогает выполнить военная служба. Третий - долг по отношению к исторической задаче германского народа, и его помогает выполнить знание. Знание - это никогда не статичная информация, но продолжающееся противостояние с горизонтом ,в котором существует знание.
В этой лекции Хайдеггер дает свое понимание лидерства. Лидерство неотделимо от заботы, озабоченности как способа бытия с другими, который позволяет другому оставаться другим, не делая его в то же время безразличным для нас. Однако он негативно оценивает воспетую свободу германского университета как ненастоящую, и произносит достаточно парадоксальную мысль «дать кому-либо закон - высшая свобода». Свобода в университете должна быть не разнузданностью, а свободой противостояния - студенчества - профессуре, и их совместного противостояния остальной нации.
Вскоре после занятия должности ректора Фрайбургского университета, Хайдеггер начинает испытывать проблемы во взаимоотношениях с коллегами - из-за их сближения с идеей политизированной науки, знания, поставленного на службу политической программе. Такой подход в корне противостоит хайдеггеровскому пониманию философии как основания любых политик, а отнюдь не служанки идеологии.
В ноябре того же 1933 г. Хайдеггер произносит страстную речь о референдуме по вопросу выхода Германии из Лиги Наций, анонсированном национал- социалистической партией. Хайдеггер говорит о нацистской революции как о том ,что перевернет все германское бытие. Таким образом, перед немцами ставится глобальная задача обновления полемоса бытия. Хайдеггер отрицает искусственные сообщества, как и жесткое доминирование, как затемнение смысла своего народа и других.
В 1937 г. выходит его работа «Пути к обсуждению». Хайдеггер говорит там о двух соседях, Франции и Германии, исследуя вопрос о том, почему им трудно придти ко взаимопониманию. Он утверждает, что истинное понимание между народами возникает только тогда, когда они узнают друг друга как противостоящие традиции и исторические задачи. Декарт, создавший основания современной математики, обусловил и становление немецкого ученого Лейбница, который стал Лейбницем именно в полемике с Декартом.
В 1966 г., в интервью «der Spiegel», Хайдеггер защищает свою ректорскую речь как выражение мышления времени, другие де свои речи того периода расценивает как компромиссы между мышлением и политическими требованиями.
Однако органичное пребывание Хайдеггера в лоне национал - социализма продолжалось недолго. Его надежды на возрожденный дух немецкого народа ,который обретет себя в борьбе, разбились о реальности партийной политики и реальные цели национал - социалистов.
Воодушевление по поводу новой власти быстро сменяется разочарованием. Одной из главных надежд, которые Хайдеггер возлагал на национал-социализм, было пробуждение истинно народного духа и отход от технологического подхода к миру. Однако национал-социализм не оправдал этих надежд, повернувшись к технологии и развивая ее. В статье 1949 г. «Вопрос о технике» [7] Хайдеггер настаивает на том, что сущность технологии - способ Бытия, которым сущности провозглашают себя в технологическую эпоху. В «Письме о гуманизме» Хайдеггер называет язык домом Бытия, и, продолжая эту аналогию, говорит, что технология превращает язык из дома в склад, контейнер для сущностей, которые принадлежат куда более эффективной, чем раньше, системе властных отношений. На этом «складе» не остается места поэзии, ее заменяют инструкции и термины. Мышление обретает акцентуацию на вычисление. Даже люди становятся резервами однородной энергии - рабочей силы.
В одном из малоизвестных пассажей лекции 1949 г. Хайдеггер пишет о том, что современное моторизованное сельское хозяйство по сути своей то же самое, что и производство трупов в газовой камере. Это утверждение вызвало многочисленные возражения, так как, казалось, устанавливало равенство между уничтожением людей и простым применением технологии в сельском хозяйстве индустриального общества, вещами этически несоизмеримыми. В данном случае, однако, Хайдеггер говорил не об этике, он закрывал глаза на уничтожительные намерения нацизма и страдания жертв, и говорил о сути процессов - сельское хозяйство имеет дело с порождением и развитием новой жизни животных и растений, которая является способом для поддержания жизни человеческой. Поэтому к пище нельзя относится как к механизму - а все, порожденное механизмом, есть механизм. Чистая, порождающая сила Земли в каждом из своих проявлений требует подхода человека, но не механизма, который может служить при великом таинстве преобразования одной жизни в другую, проводником в круговороте жизни. Когда же вместо человека в этом процессе появляются механизмы, они убивают жизнь, и передают дальше все, кроме нее. Продукт остался тем же, но из него исчезло или исчезает наполнение. Жизнь, данная Землей для вечного круговорота, остается неиспользованной. То же происходит и со смертью, превращенной в технологический процесс. Смерть как бы перестает быть индивидуальной, и теперь уже не болезни, старость или даже другой человек приносят ее, но механизм, который сам по себе не является ни живым, ни мертвым. Искусственное производство жизни логически уравновешивается искусственным производством смерти.
Подводя итоги, можно выделить следующие основные черты его политической философии:
Если мы попытаемся определить понятия «модернизм» и «постмодернизм» через политическую философию каждого из направлений, то мы увидим, что мир до эпохи модерна полагался на традиции власти, раскрытой или скрытой, модерн - это то, что отрицает полученную власть в пользу той, что основана на своих собственных причинах и действиях. Постмодерн может быть назван отрицанием обеих форм власти. Постмодернизм, на первый взгляд, имеет много общего анархизмом, он всегда разрушительный, атакующий. Однако постмодернизм провозглашает более грандиозную цель - он предлагает себя как имя целой эпохи, в которой мы живем или в которую вот-вот войдем. Постмодернизм ни в коем случае не отрицает продолжающегося прогресса науки модерна, но он задает вопрос - принадлежит ли в самом деле этот успех науке более, чем нам самим.
«Сумерки богов, или как философствовать с молотком» - полное название одной из книг Ницше. Во вступлении автор говорит «Это маленькое сочинение есть великое объявление войны; что же касается выслеживания идолов, то на сей раз это не временные, а вечные идолы, к которым я здесь прикасаюсь молотом, как камертоном, - не существует вообще более старых, более уверенных, более надутых идолов… А также более пустых… Это не препятствует тому, что в них больше всего верят; да и говорят, особенно в важнейшем случае, отнюдь не идолы» [8]. Обычно полагают, что имеется ввиду молоток, как если бы Ницше предлагал и оправдывал жестокое и всеобщее разрушение. Однако как инструмент он может и не разрушать старых богов, идолов, а, например, простукивать их, выясняя, пусты ли они внутри. Однако эта функция молотка не отменяет его разрушительной функции. Если звук от удара молотком по идолам говорит о том, что они пусты, молот ударяет со всей силы.
И что ж это за идолы? Прежде всего, это Бог, и идея абсолютно истины. Эти два идола взаимосвязаны, даже на представления самого атеистического из позитивизмов падает тень Бога - в виде концепции абсолютной истины, к которой стремится любое познание. А что такое молоток? Возможно, это философия Свободного Духа, или Сверхчеловека, возможно, это провозглашение смерти Бога и воли к жизни, возможно, это концепция вечного возвращения.
В любом случае нет сомнений - постмодернизм берет ницшеанский молот, и работает им, разрушает тех же богов, служащих основанием любого понимания.
Со смертью Бога, говорит Ницше, реальный мир наконец-то стал выдумкой, и постмодернизм добавляет, что со смертью мета-сюжета (Бога как объединяющей идеи) мир стал не одной выдумкой, а множеством независимых выдумок.
Однако и Ницше, и Хайдеггер говорят не только о разрушении. У Ницше, свободный дух может использовать молоток для разрушения, но даже он не может предположить, что сверхчеловек создаст из этого разрушения. У Хайдеггера мы видим, что триада поэт - мыслитель - политик может вовлечься в полемос с бытием, который одновременно и разрушает мир, и создает новый.
Разница между Ницше и Хайдеггером с одной стороны, и постмодернизмом с другой - в демократическом подходе к использованию молотка в последнем случае. И Хайдеггер, и Ницше говорят о том, что орудию - молотку - должен соответствовать определенный субъект, будь то сверхчеловек или упомянутая выше триада. В постмодернизме могут пользоваться молотком все. И тогда встает вопрос о его использовании. Разрушение идолов, производимое нетвердой рукой, направляемое разумом, который находится под влиянием других идолов, сможет только повредить.
Деррида выбран потому, что он даст нам самое концентрированное выражение ответа философии постмодернизма на полемику Хайдеггера. Для Дерриды текст - всегда контекст. Его понимание текста похоже на хайдеггеровское понимание мира как открытости истины Бытия. Мы не можем контролировать контекст в целом, потому что для этого нам необходимо было бы занять место Бога как автора мира. Мир для Дерриды- текст, но не книга. Интерпретации сами выбирают себя, и одна не может быть более правильной, чем другая. Иерархия более сильных и менее сильных - не основана на критерии правильности и неправильности, это просто интерпретация, которая рассчитывает на большее значение, и это является единственным возможным в данном случае критерием. Ни автор, ни читатели не являются источником установления истинного значения текста, понимаем ли мы текст как книгу или как контекст
Деррида считает, что деконструкция - необходимое условие для борьбы с тоталитаризмом в любых формах, не только формах уже известных политических режимов. Понятие тоталитаризма философ понимает очень широко: это и логоцентризм, и гуманизм, и субъективизм, и метафизика. В самом широком смысле тоталитаризм - это то, что пытается сделать мир единым, связанным целым, четким и однозначным текстом. У Соссюра значение- это разница между знаками, тот факт, что знаки должны различаться, чтобы мочь обозначать объекты. В связи с этим, Деррида вводит свое понятие differance - различие, которое объединяет два значения латинского корня differe - это и различать, и откладывать. Это различие призвано разрушить представление о том, что система значений может быть сделана полностью прозрачно, понятной, средствами некого окончательного интерпретативного кода. Значения постоянно находятся в движении, их окончательная кодификация отложена. Однако мы подвержены желанию устойчивости и законченности, которые защитят нас от пугающего столкновения с миром. Это желание и заставляет нас понимать текст как книгу. Книга - это символ системы, которая может быть понята как значимая целостность. Эта идея, как считает Деррида, является ключевой в понимании концепции моноцентризма.
Возвращаясь к понятию тоталитаризма, мы теперь можем сказать, что тоталитаризм - это отрицание свободы различий и стремление к интерпретации мира как законченного целого. В этом смысле, не только нацистская Германия и Советский Союз, но и современные либерально - демократические системы заслуживают названия тоталитаризма.
Деконструкция, понимаемая в контексте политики - это не организованная оппозиция, ее не выполняют люди. Деконструкция происходит. Вот почему Деррида так отвергает понимание деконструкции как метода: это не теория, не способ, не вещь, не технология, которой мы можем пользоваться по своему усмотрению. Деконструкция - это собственное движение контекста. Это самое распространенное заблуждение логоцентризма - давать некому агенту, человеческому или божественному, власть над системой значений. Никакое человеческое существо, никакое существо вообще не может управлять деконструкцией. Это не значит, что мы несвободны, просто мы не являемся авторами своей свободы.
Конечно, Деррида предвидел, что понятие деконструкции будет воспринято именно как название метода, а не тенденции. Так что сейчас мы имеем фактически два понятия деконструкции.
И это подводит нас к следующему вопросу - если деконструкция происходит сама по себе, то зачем она нужна еще и в качестве метода, и зачем нужны деконструкторы? Они нужны, чтобы разрушить завесу привычности, которой человек сам скрывает от себя сущность мира. Деконструкция как политика призвана пробудить вечное противостояние значений и власти. Деконструкция и случается сама по себе, и делается. Хайдеггер не пошел так далеко в своем отрицании субъекта, чтобы сказать, что для Dasein не нужно средства, проводника Бытия (Бытие явлено нам посредством сущностей), и Деррида не мыслит текста без авторов и читателей, мы участвуем в текстуальности. Это размышление находит выражение в том ,что может быть названо политической этикой ответственности у Дерриды: никакая справедливость не мыслима без ответственности. Чтобы быть ответственным, чтобы отвечать полемическим голосам друг друга, мы всегда должны рассматривать каждое политическое событие в его единичности, уважать Dasein в его отличии от нас.
Как мы увидим у Дерриды - деконструкция не может быть отделена от того, что она деконструирует. И в этом проявляется различие воззрений Хайдеггера и Дерриды. Высказывание Хайдеггера, произнесенное в 1966 г. «только Бог теперь может нас спасти» означает фактически то, что мы можем умывать руки от политики. Получается, что именно вопрос о Бытии - в том смысле, в каком Хайдеггер понимает Бытие - и отделяет его от взгляда на ответственную политику, политику как реальное действие. Хайдеггеровский полемос включает в себя противостояние с историей, то есть отделение от нее.
Деррида начинает в своей книге «Ухо другого» [9] c цитаты пассажа из «Бытия и Времени» о том, что слышание - «самая естественная и полная открытость Dasein к его способности быть, как слушание голоса друга, которого всегда носит с собой любое Dasein. Dasein слушает, потому что понимает… и как понимающее бытие в мире пребывает вместе с другими и… в этой послушности принадлежит к ним". В этой фразе Дерриду интересует, кроме прочего, словосочетание «сам по себе» этого таинственного друга, который всегда сопровождает Dasein, и которому Dasein может «подставить ухо», если он готов к слышанию и пониманию своего бытия. Деррида трактует этот пассаж как существующий в контексте открытости мира через бытия Dasein с другим Dasein. Слышание - составляющая общества. Голос друга здесь не то же самое, что «дружественный голос», он не исключает спора и противостояния.
Деррида ставит себе задачу пойти дальше хайдегеровского полемоса, возможно, с помощью прерывания полемоса деконструкцией абсолютного дуализма идентичности и различия. В трактовке хайдеггеровского утверждения о том, что «полемос и логос - это одно и то же», Деррида допускает одну историческую ошибку. Дело в том ,что это выражение появилось в уже опубликованном курсе лекций 1935 года, однако добавлено оно было после чтения самого курса лекций, в период подготовки издания, примерно в 1952-1953 году. Что же заставило Хайдеггера добавить это выражение? Возможно, это делание смягчить милитаристское понятие о полемосе.
Сами по себе и полемос, и различие - ничто. Различие имеет по сравнению с полемосом тот оттенок, что, разъединяя в пространстве, оно объединяет во времени.
Основные черты деконструкции:
С точки зрения Хайдеггера, Германия всегда пыталась сохранить в неприкосновенности свой дух, а в 20 веке ее дух начал «загрязняться» еврейскими влияниями. Так что национализм Хайдеггера более духовный, чем биологический. Ностальгия по чистоте, говорит Деррида - это стремление очистить свой народ в целях его соединения со своей подлинной историей, сделать его завершенным текстом ,книгой и одновременно ключом для интерпретации самого себя. Хайдеггеру ненавистна мысль о либерализме, он видит в нем замену духа равнодушием. Деррида отвергает и либерализм, и национализм. Люди, народ, нация- это такой же ярлык, маркер как и другие обозначения.
Хайдеггерровская симпатия к национализму обусловлена его романтизацией созидательной активности избранных: поэтов, мыслителей, политиков. Бытие использует их как причину для полемоса, место для него, и, скорее всего, разрушает.
Но если Деррида прав, и люди всегда будут желать лжи обоснования, тогда идеи деконструкции будут порождать лишь реакционную политику.
Однако мы должны задуматься о том, так ли постмодернисты уверены в стабильности наших институтов, что они верят, что могут постоянно их разрушать. Они избегают при этом думать о коллапсе, который может стереть нас всех в худшей из катастроф. Прежде чем станет слишком поздно, возможно, стоит опустить ницшеанский молоток.
На самом деле, мы проделали лишь половину работы, так как истинный, не нигилистический анализ должен включать как деконструкцию, так и реконструкцию. Ели читатель не согласен с тем, что некоторая ценность может быть извлечена из онтологии в хайдеггеровском понимании, тогда изучение его политической мысли - не более чем упражнение в истории философии. Однако чтобы оставаться вовлеченными в полемос, мы должны серьезно задуматься о том, как вопрос о бытии влияет на поведение политических животных? Мы увидели, что хайдеггеровский способ ответа на этот вопрос привел его к нацизму. Постмодернисты, говоря фигурально, опустились в ад одного из самых тяжелых эпизодов истории 20 века, но они не нашли и не искали Вергилия, который бы вывел их оттуда.
Пессимизм, который может возникнуть от такой оценки рассмотренных воззрений, также неокончателен, как и сами эти воззрения. Хайдеггер ставил вопрос о чистом Бытии, Ницше призывал к разрушению идолов, постмодернизм разрушал вообще все устойчивое - однако мир до сих пор стоит, и появляются новые устойчивые связи и новые нарушители. История в целом, как и конкретный политический режим, имеет намерение, значение, траекторию, которая требует нашей продолжающейся полемической интерпретации, а философствование остается миром, вырастающим из почвы, и разрушать он может, по сути, только другое философствование, другую интерпретацию, но не мир.
Можно сказать, что и Хайдеггер, и Ницше, и Деррида, и многие другие авторы, очистили наше мышление, научили нас постоянно ставить вопросы, и никогда не удовлетворяться ответом. В этом смысле они сделали нашу природу ближе к вечному круговороту разрушения и обновления.
[1] The basic problems of Phenomenology. Trans. Albert Hofstadter. Bloomington, Indiana University Press, 1982
[2] Holderlins Hymnen «Germanien» und «Der Rhein». Gesamtausgabe, vol 39, 2d ed. Ed. Susanna Ziegler, Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann, 1989
[3] В этой лекции Хайдеггер дает свой анализ еще одного высказывания Гераклита, знаменитого panta rhei. Хайдеггер утверждает, что этот принцип не означает постоянного разрушения и уничтожения вещей, напротив, он говорит нам о потоке противостояний, гармоний, причинностей, того, что обуславливает длительность и постоянство обновления и развития.
[4] Introduction to Metaphysics. Trans Ralph Manheim. New Haven, Conn. Yale University Press, 1959
[5] Introduction to Metaphysics. Trans Ralph Manheim. New Haven, Conn. Yale University Press, 1959
[6] The Self-Assertion of the German University. In «The Heidegger Controversy» ed. Richard Wolin. New York, Columbia Unaversity Press, 1991
[7] The Question Concerning Technology and Other Essays. Translated by William Lovitt, NewYork, Harper & Row, 1977.
[8] Nietzsche, F. Twilight of the Idols, or how to philosophize with the hammer. Trans. Walter Kaufmann and R.J. Hollingdale 1895
[9] Derrida, Jacques. L'Oreille de l'autre. ed. C. Lévesque et C. McDonald, Montréal.
Sopra-vivere, Mila, Feltrinelli, 1982
Примечания
1. Gregory Fried. Heidegger's Polemos: from Being to
Politics. Yale University Press, 2000 Реферативный перевод Сity
Twilight
2. Страница автора реферативного перевода в Живом Журнале
Сity
Twilight E-mail:mlloyd@yandex.ru