публикации/авторы/Каган В.

Догадываюсь, что у многих представителей академических наук, серьезно разделяющих шутливое деление Резерфордом наук на физику и собирание марок, этот текст, если они его вообще заметят, не найдёт ни понимания, ни принятия. Но гуманитарные экскурсы всегда — зона риска, а пускающиеся в них — своего рода сталкеры. В этой зоне мы имеем дело не с формулами и законами, обеспечивающими воспроизводимость результатов, а с самими фактами — не исчерпывающимися формулами и не укладывающимися в них, далеко не всегда воспроизводимыми и всегда живыми, но находящимися и состоящими в неразрывных отношениях с нами — одновременно творцами, участниками и наблюдателями, с придаваемыми им значениями и смыслами, и обострённо чутко реагирующими на любое изменение в нас. Но, если мы говорим о человеке не как о частном случае «способа существования белковых тел» или «носителе» свойств, обеспечивающих существование с его возможностями и особенностями, а как о Бытии, то зону гуманитарности, по одну сторону от которой — Sciences (науки в до сих пор преобладающем академическом смысле слова), а по другую — Arts (искусства), нам не обойти.

В общественно-политическом издании и одиночество, и метафизика выглядят случайно затесавшимися и раздражающими чужаками. Политика не живет по законам душевной жизни. Но делается она людьми, и душевная жизнь отдельного человека оказывается мощной преломляющей средой, небезразличной для политики. Много раз в работе с лидерами разного рода мне приходилось убеждаться в том, что отношения с собственным одиночеством ощутимо сказываются на принятии решений, затрагивающих интересы множества людей. Да и просто по-человечески это интересно. Никаких претензий на раскрытие тайн одиночества и расстановки точек над i у меня нет — это лишь попытка интерпретации, никоим образом не исключающая других попыток. К одиночеству, взывая о помощи, лепятся эпитеты: беспомощный, несчастный, подавленный, безысходный, покинутый, отчаявшийся, отчужденный, затерянный, тревожный, ужасный, тоскливый, смертельный … Если пошутить с этимологией, то одиночество — одноочество: один-ок — одно око: лишающий мир объемности взгляд на мир. И у Маяковского недаром же: «Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека» — одиночество одиноокого и в мире глядящих на мир двумя глазами и в мире слепых.

К одиночеству, взывая о помощи, лепятся эпитеты: беспомощный, несчастный, подавленный, безысходный, покинутый, отчаявшийся, отчужденный, затерянный, тревожный, ужасный, тоскливый, смертельный … Одиночество — одноочество: один-ок — одно око — лишающий мир объемности взгляд на мир. И «Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека» (В. Маяковский) — одиночество одноокого и в мире глядящих на мир двумя глазами, и в мире слепых. Одиночество в человеческой жизни присутствует всегда, но далеко не всегда принимается в его полноте и многогранности. Психолог, работая с чувством одиночества, делает это преимущественно в ключе его преодоления либо направляет усилия на совладание с состояниями, вызванными внезапным или хроническим одиночеством. Одиночество и уединение противопоставляют как негативное и позитивное, травмирующее и успокаивающее, навязанное и свободное. Ресурсы одиночества при этом остаются не-увиденными, не-востребованными и, в конечном итоге, не-понятыми в том смысле, что одиночество не-принято (как заметила М. Цветаева, принятие и есть понимание, и что не принято — то не понято).

Психотерапия несводима к ее рациональной стороне, как поэзия несводима к ее доступному вербализации содержанию. Поэтика - то пространство, которое каждый из нас выстраивает и простраивает по-своему на фундаменте владения ремеслом, без которого психотерапия будет домом, построенным на песке.

// Каган В. Поэтика психотерапии // Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия 2/ 2012 (21), С.123-136. Выступление на VII Международной конференции ВЕАЭТ "Экзистенциальное измерение в консультировании и психотерапии", Бирштонас (

То, что сегодня называют психотерапией, складывалось в попытках сначала выделить её из культурных контекстов, а потом соединить с ними. В российской1 психотерапии эти процессы носят неизбежно драматический характер в силу того, что её освобождение от идеологических пут и шор советского тоталитаризма само по себе не могло ни компенсировать постигшие её потери2, ни сделать её внутренне свободной, ни создать культурно-мировоззренческие контексты жизни, в которой внутренняя свобода могла бы немедленно и продуктивно реализоваться. Хотя изменения идут на удивление быстро, известное старым врачам и в принципе приложимое к "организмам" профессии и общества правило - от кризиса болезни до полного здоровья проходит такое же время, как от полного здоровья до кризиса - остаётся актуальным. Прошедшие с 1991-го года двадцать лет явно не исчерпывают этого времени - мы живём и работаем в эпоху перемен внутри нашей профессии, к тому же протекающую внутри эпохи глобальных и принципиальных перемен жизни человечества,

// EXISTENTIA: психология и психотерапия. Спецвыпуск: философия. 2011, стр. 46-65