Интерес к вопросам профессионализма возник у меня давно. Ситуация на шего поколения, стартовавшего в психологической практике на рубеже 70-80-х годов, существенно отличалась от нынешнего периода небывалого информационного бума в психологии и психотерапии. Идеи к чему стремиться и ка к работать не витали тогда в воздухе, а собирались по крупицам, как золотой песок, из прообразов психотерапевтической классики и отдельных редких встреч со звездами психотерапии. Это давало возможность хоть как-то прикоснуться к таинству душевного священнодействия, каковым воспринималась психотерапия. Основные профессиональные мифы и идеалы возникали, в основном, под воздействием двух первых волн развития психотерапии, которое сказывается до наших дней.
Психоанализ и бихевиоризм при всем своем различии и скептическикритич еском отношении друг к другу вызвали к жизни ряд сходных представлений о сути деятельности и образе психотерапевта. Психотерапевт, как всезнающ ий учитель, почти мессия, имеющий доступ к Тайне, единолично вершил судьб у своего пациента, принимая на себя ответственность за его исцеление, решая чего и как нужно достичь в процессе лечения. От пациента, в котором видели скорее объект и существо малодуховное, ожидалось лишь подчинение и покорно-радостное согласие на роль ведомого. Умудренность и директивность психотерапевта вырабатывались в течение долгих лет индивидуальной подготовки: у психоаналитиков сосредоточенной на проработке глубин их личности, а у бихевиористов - на отработке конструктивного стиля и эффективных навыков.
Вторая волна гуманистической и экзистенциальной психотерапии возникла как противовес и проявление протеста против такой принципиальной директивности, манипулятивности и отстранения клиента от выбора своей судьбы. Клиент-центрированная терапия, с ее идеей доверия к доброму и здоровому началу каждого человека и к его способности самому выбирать цели развития и объем изменений, вызвала и смену взглядов на самого терапевта. Идеалы самоактуализации, диалогичности и недирективности подкреплялись образами психотерапевта как мудреца, гуру, доброго всепонимающего отца и почти святого.
При подготовке психотерапевтов внимание сосредотачивалось не на методах, а на развитии личности специалиста, его конгруэнтности, открытости для опыта, готовности олицетворять собой идеи гуманизма и толерантности. Путь в психотерапию предполагал подчинение этой цели всего образа жизни, нацеленность на самосовершенствование с перспективой отдать ему весь жизненный срок.
Объединяло эти две волны представление о терапевте как о модели провозглашаемых образов если не самого психологического благополучия, то способов его достижения. На этом фоне с легкостью возникали мифы о непогрешимости, всезнании и беспроблемности психотерапевта, что вызывало у моих сверстников мучительные опасения о невозможности соответствовать этим идеалам и самозапреты на обращение за помощью самим себе. Несколько облегчали ситуацию лишь контакты с профессионалами-мастерами, представлявшими порой самые разные стили и направления. Из таких встреч с К. Роджерсом и В. Франклом, А. Алексейчиком и В. Сатир, Г. Юновой и М. Форвергом складывалось впечатление, что настоящий профессионал всегда отличается яркой индивидуальностью и способностью создавать неповторимую атмосферу насыщенной и многомерной жизни, где нет места суетности и фальши. Именно в ней раскрывались глубинные возможности человека и совершалось таинство психотерапии: через совместное бытие или со-бытие личностей.
Подвергая сомнению мифы об избранности терапевта, мы убеждались на практике, что только индивидуально-неповторимое давало стойкий эффект, стимулируя клиента к поиску собственных потенциалов самости и здоровья. Открыли для себя также ценность психотерапевтической хиротомии - посвящения в дух профессии через непосредственное влияние индивидуальности Мастеров, их опыта выхода к своей неповторимости. Именно из таких контактов постепенно вызревал путь к своей идентичности.
Остаются ли эти вопросы об индивидуальном своеобразии актуальными сейчас, на гребне третьей волны развития психотерапии, давшей о себе знать с появлением психотехнологий, эриксонианского гипноза и целого букета семейных терапий?
Возникнув как ответная реакция на элитарность, мессианские претензии и недооценку технических аспектов психотерапии, эта волна сделала общедоступными психологические знания и сконцентрированный в технологиях чужой опыт. Технологизация, сблизив психотерапию и психологическое консультирование, раскрыла для практиков совершенно новые перспективы: краткосрочность, экоцентричность, многообразие групповых форм работы и т. д. Одновременно она создала ореол всемогущества вокруг приема, увеличив вероятность для консультантов, используя чужие стандарты, утратить свое лицо.
Вокруг образа психотерапевта возникли самые разнообразные, подчас взаимоисключающие представления. Кто он теперь: служащий или шаман, фокусник или веселый чудак, бизнесмен или каскадер? На что рассчитывает и чего опасается клиент? И совпадут ли его ожидания с выбором и возможностями психотерапевта?
К психологу я больше не пойду! Лучше пойду к друзьям или буду выбираться из своих бед сама, такие слова я услышала недавно от одной своей пр иятельницы-журналистки, прошедшей, на ее взгляд, достаточно успешный сеанс НЛП. Парадокс? Легко и быстро вылечилась и не хочет больше связыватьс я?! Психотерапевт помог ей избавиться от душевной боли, отключиться от прошлых страданий и даже предложил набор возможностей на будущее - как очаровывать, добиваться своего, стать счастливее. А у нее после этого осталс я осадок и ощущение, что все проделанное с ней не настоящее. Ей показалось, что ее индивидуальность и неповторимость ее чувств были низведены до примитивности, до некоего общего, усредненного варианта, приравнены при ему. Словно ее жизнь попытались свести к «кнопочной» психологии, к манипуляции и самоманипуляции.
Этот рассказ еще раз подтвердил мысли о том, что отдельно взятые технологии без контекста настоящего человеческого контакта не гарантируют учета индивидуального запроса человека, могут оказаться неэкологичными и идти вразрез с культурной и духовной традицией, составляющей основу человеческого своеобразия. Можно увидеть преимущества развития самоиден тичности не только для создания неспецифической атмосферы целебного контакта, но и для реализации своего индивидуального выбора в существующем океане возможностей. В противном случае, избыточная установка терапевта на делать, а не быть может отражаться и на особенностях развития самого консультанта, приводя в ловушку недоверия к своим чувствам и желаниям, к подавлению спонтанных реакций и нарушениям органичности душевного мира.
Можно назвать и другие факторы риска в нашей профессии, с которыми сталк ивается большинство консультантов. Это - работа в условиях повышенной не определенности и принудительного общения, повышенные эмоциональные, у мственные и энергетические затраты, избыточная сосредоточенность на т еневых сторонах жизни, человеческих слабостях и негативных эмоциях.
Провоцирующую роль в возникновении деформаций, а также личностного и энергетического истощения, называемого синдромом сгорания, играют обычн о неконструктивные установки и наличие некоторых личностных предпосылок. Наиболее отрицательно сказывается влияние слабо развитой рефлекси и и низкой эмпатии, неспособность к партнерскому разделению инициативы и ответственности, избыточные авторитарность, ригидность, проявления зависимости, экстернальности и сниженной мотивации к работе. Существует также опасность избыточной идентификации с клиентами, перенесения в свою жизнь их проблем.
Среди наиболее типичных деформаций, возникающих на этом фоне, можно назвать рост конфликтности и амбиций, нарушения адекватности самооценки, усиление внутренних конфликтов, аутичности, отчужденности. Возможны такж е проявления психического пресыщения, цинизма, деперсонализации и, эпат ирующие клиентов и близких, интерпретационный ажиотаж, умствование и психологизаторство.
Появление деформаций не является неизбежным последствием условий работы, а связано с неконструктивностью профессионального стиля и ролевых установок, и во многом подлежит коррекции. Действие факторов риска само по себе неоднозначно и может, как всякое стрессогенное воздействие, приводить как к деформациям, так и к возрастанию потенциалов стойкости и жиз неспособности личности. Можно развивать способность к преодолению пре пятствий и умение в опыте страдания видеть ресурс своего развития. Такой позитивизм и развитие спектральности видения, жизненной мудрости можно назвать одним из отличительных достоинств профессионала.
Поэтому одной из главных задач на пути к профессионализму становится развитие этого чувства перспективы, способности к обнаружению и реализац ии своих потенциалов.
Именно под этим углом зрения хочется еще раз посмотреть на сегодняшнюю психотерапию и увидеть в ней не только избыточность стандартов, манипуляций и издержки поточной и поверхностной подготовки консультантов, но разглядеть в этой лавине направлений и технологий возможности для развития разностороннего и пластичного специалиста, способного к коллегиальности, толерантности, развитию, позитивизму и юмору.
И тогда с понятием «профессионал» начинает ассоциироваться уже не образ творческого монстра и супермена, а человек, открытый жизни и изменениям, рискующий быть собой и создавать бытие вокруг себя.
Прим.
1. Галина Авенировна Миккин - психолог, кандидат психологических
наук, доцент Таллинского педагогического университета.
2. Впервые статья была опубликована в психологической газете