Однажды меня поразила красота и глубина этой баллады (Скиталец, 1982), истории, образно, лаконично, ёмко повествующей о переживании (Василюк, 1984) кризисной ситуации в жизни человека - ситуации потери. Потери значимого другого, который был почти всем - покровителем, другом, семьей. И вслед за этим - потери «места жизни», со всеми его материальными и нематериальными составляющими. Потери себя прежнего, устойчивого, укорененного в дорогие, любимые места, вещи, людей (сородичей, соратников), привычки, деятельность, в то, что может быть обозначено как жизненное пространство личности - наиболее значимая (близкая, любимая) и наиболее тесно связанная c субъектом часть его жизненного мира, с центральными объектами которой он идентифицируется, ощущая их как часть себя (Кондратова, 2009).
Когда-то, волею судьбы, родившись там, тогда, у кого-то, он был «вброшен» в определенные обстоятельства, определенный круг жизни, определенное место жизни. Это место жизни таким образом было ему дано и задано, практически полностью определяя ход его жизни. Такой тип отношений человека и мира обозначен М.М. Бахтиным как классический характер, ему присуща «всесторонняя определенность бытия личности, с необходимостью предопределяющая все события ее жизни» и потому жизнь такого героя «является лишь осуществлением (и исполнением) того, что с самого начала заложено в определенности бытия личности» (Бахтин, 1986, с.161). Этот тип характера вырастает на основе ценности рода: «Я не начинаю жизни, я не ценностно ответственный инициатор ее…; ряд поступков начинается не из меня, я только продолжаю его…; я связан неразрывным отношением сыновства к отчеству и материнству рода» (там же, с.164). Этот личностный уровень обозначается в психологии как «социальный индивид» (Столин, 1983), «социотипическое поведение личности» (Асмолов, 2001). Личность здесь - большей частью во вне, чем внутри. Ответственность, принятие жизненных решений - в руках «государя», «златоподателя».
Итак, опять же, «волею судьбы», государя-покровителя не стало, разрушено прежнее жизненное пространство, человек выпадает из места своей жизни, прежних связей, становится «сиротой», а затем и изгнанником, начинается скитание (неприкаянность, одиночество, страдание):
«...На тропе далекой,
на морской, незнакомой
с тоскою в сердце
он меряет взмахами
море ледяное,
одинокий изгнанник ...
... я, разлученный с отчизной,
удрученный, сирый,
помыслы я цепями
опутал ныне,
когда государь мой
златоподатель
в земную лег темницу,
а сам я в изгнанье
за потоками застылыми,
угнетенный зимами,
взыскал, тоскуя по крову,
такого кольцедробителя
далекого или близкого,
лишь бы меня приветил
он, добрый, в доме,
и в медовых застольях
захотел бы осиротевшего
утешить лаской,
одарил бы радостью»
(Скиталец, 1982, с. 71-73).
Как бы ни тосковал герой, прежний ход жизни прерван навсегда. Новый ее ход может родиться только как путь, путь, пролегающий прежде всего в пространстве собственной души, путь становления личности «внутри» - возникновение осознанных личностных смыслов и ценностей, создание «внутреннего пространства», которое станет опорой в неустойчивом, полном опасностей внешнем мире. Путь постепенно проступает через проживание, переживание скитания-страдания, рождается из деятельности переживания, особой деятельности, особой работы по перестройке психологического мира, направленной на «установление смыслового соответствия между сознанием и бытием, общей целью которой является повышение осмысленности жизни» (Василюк, 1984, с. 30).
Становление внутреннего мира героя проходит определенные этапы: сначала это фантазии - воспоминания, «видения», где «государя как будто / обнимает он и целует, / и руки ему на колена / и голову слагает, / как было ...» (Скиталец, 1982, с. 73-74) или «родные перед глазами: / рад он встрече, / соратников он приветствует, / смотрит на сородичей...» (там же, с. 74). Но видения эти «тешат его недолго», «не спит страданье» и вновь перед ним предстает реальность: «вновь он видит, / сирота - скиталец, / темные волны / и как, воспаряя на крыльях, / ныряют морские птицы, / и с неба снег, / и со снегом дождь...» (там же, с. 74). И ум не хочет принять эту действительность: «Мысля об этом мире, / не умею постигнуть, / почему от печали / мой не мрачится разум...» (там же, с.74). Затем приходит индивидуальный опыт, индивидуальная «мудрость», с возрастом, «со старостью»: «да станет он терпеливым, / не слишком спорчивым, / не слишком слабым, / не слишком храбрым, / ни прытким, ни слишком робким, / на дары не слишком падким / но прежде не слишком гордым…» (там же, с. 75). Это уже собственные, индивидуальные ценности, былые соратники их бы не разделили. Это понимание относительности ценностей мира к которому «мудрый муж» когда-то принадлежал, еще не будучи мудрым. Но эти новые, индивидуальные ценности еще относятся к ценностям мира земного. В дальнейшем же индивидуальный, самостоятельный путь человека, вне отождествления с каким-либо конкретным, ограниченным местом приводит героя к обретению иного, более общего знания и более высоких ценностей. Герой приходит к осмыслению земной жизни в целом: «полон опасностей / путь поземный, / судьба изменчива / в мире поднебесном: / здесь и злато не вечно, / и друзья здесь не вечны, / человек здесь не вечен, / родовичи не вечны. / Всю страну земную / не минует погибель!» (там же, с. 77). Герой по-прежнему одинок, но он уже не скиталец, он, духом умудренный, сам в себе отыскал (или близок к этому) ответ - «как ему исцелиться от скорби». Он обрел целостность, открыв в себе духовное измерение. Герой, через собственные усилия, обрел новое жизненное пространство, центром которого стали ценности «надмирные». Ему уже неважно, где он и с кем:
«Так сидел одинокий, задумавшись,
говорил он, духом умудренный:
"Блажен, кто стережет свою веру,
ибо жалобам муж не должен
всем предаваться сердцем,
коль сам он в себе не сыщет,
как ему исцелиться в скорби;
добро тому, кто взыскует
Помощи господней на небе,
где обеспечена всем людям защита"»
(там же, с. 78).
Проделана работа переживания, в результате которой произошел переход от дорефлексивного способа существования родового человека, определенного судьбой рода, к рефлексивному способу, который выходит «из полной поглощенности непосредственным процессом жизни для выработки соответствующего отношения к ней, занятия позиции над ней, вне ее для суждения о ней» (Рубинштейн, 2003, c.366).
Создаются условия для рождения (становления) иного типа характера, в обозначении М.М.Бахтина - романтического, который «самочинен и ценностно инициативен», который «ответственно начинает ценностно-смысловой ряд своей жизни», «осуществляет некую идею, некую необходимую правду жизни, некий прообраз свой, замысел о нем бога» и потому он зачастую «скиталец, странник, искатель» и являет собой форму «бесконечного героя» (Бахтин, с.166), так как не задан и не предопределен условиями, обстоятельствами, чьей-то волей.
На психологическом языке мы могли бы обозначить историю, рассказанную в балладе, как динамику ценностно-смысловой сферы личности при переживании кризисной ситуации. Метафора скитания может быть прочитана как архетипический символ утраты и восстановления смысла через зреление, умудрение души человека, его личностный рост, личностную трансформацию.
Эта прекрасная баллада через века проносит и приносит нам ресурсную историю, как может проживаться и переживаться бездна экзистенциального одиночества человека, сколь плодотворными могут быть усилия души, ее труд по созиданию в себе человека. Бесценный опыт и дар далекого человека, переданный нам через десятки веков.
Опубликовано в сборнике:
Проблемы современных междисциплинарных исследований в сфере
гуманитарного знания: ландшафты рациональности: Третий
Международный научно-методологический семинар: Сб. ст.: В 2 ч. Ч.
2 - Омск, 2012. C. 29-31.