Я придерживаюсь понятия невроза, данного Карен Хорни, как «нарушения отношения к себе и другим» [1].
Я полностью принимаю открытие Виктором Франклом особого типа неврозов - ноогенных неврозов, о которых он писал: «В отличие от неврозов в узком смысле слова, являющихся, по определению, психогенными заболеваниями, ноогенные неврозы проистекают не из комплексов и конфликтов в традиционном смысле слова, а из угрызений совести, из ценностных конфликтов…» [2]
В свою очередь, из сферы ноогенных неврозов я выделяю самые что ни на есть ноогенные и даже ноэматические неврозы, представляющие конфликты человека с такой центральной ценностью его существования, как само Я. Отсюда и экстравагантный неологизм, который я ввожу для обозначения данных неврозов - «яврозы».
Приблизительным определением явроза может служить мысль Франкла, правда, высказанная им по поводу всех ноогенных неврозов. Явроз - это такой невроз, «…который вызывается духовной проблемой, моральным или этическим конфликтом, каким может быть, например, конфликт между»Суперэго«и истинной совестью, когда последняя по необходимости противостоит первому» [3].
Категория «Я», какой бы простой и очевидной она ни казалась, имеет свою историю. Содержание её складывалось по крупицам из ячных сущностей и знаний, осваиваемых людьми, как говорится, с кровью [4], в совокупном опыте самопознания. Каждый человек застает эту категорию предзаданной и должен переоткрыть её для себя заново. И тут его поджидают подводные камни - яврозы.
Явроз - это нарушение отношения и конфликт Я с Я: Я идеального с Я реальным, Я субъективного с Я объективным, Я практического с Я теоретическим, Я индивидуального с Я общечеловеческим, Я экзистенциального с Я тотальным, Я феноменального с Я ноуменальным и т.д. и т.п. до неисчерпаемости всех ноэматических определенностей категории «Я».
Явроз имеет два отличительных признака:
1) вознесение Я на высоту, по сути ему не подобающую (например, на место Бога), и в том числе расширение функций Я до таких, которые ему не осилить по сущности (например, «поворачивание рек вспять»),
2) невознесение Я на высоту, ему полагающуюся на данный момент времени по исторической культурной сути (например, на место абсолютной идеи (Гегель - XIX в.) или трансцендентального эго (Гуссерль - XX в.)), и в том числе неисполнение человеком высших ячных функций (например, неучастие в творчестве, в мышлении или в самопознании).
Вознесение и невознесение Я диалектически связаны. Непомерное раздувание самоценности Я тотчас представляет умаление Я до тривиальной эгоцентрированной самозамкнутости. А умаление Я, скажем, до раба Божия имеет оборотной стороной упоение гордыней Я, так осилившего богообщение и богизбранность, как никто в мире.
В целом явроз характеризуется не столько аномальным положением какого-либо ячного элемента в системе сознания, сколько неадекватным положением какой-либо культурной ценности по отношению к ячной сути.
Например, если неячная ценность «любовь к Богу» вытеснена исторически низшим, обыденным феноменом «любви к себе», то налицо явроз. Если же ячная энергия, например, философской «субстанции Я» вытеснена исторически низшей феномикой ортодоксального «богопочитания», то налицо тоже явроз, поскольку реальное Я, требующее сознательного характера, замещается полусознательным или избегающим самопознания Я.
В первом примере обыденное высокомерное Я изгоняет Бога, во втором - полуневежественное Я с помощью «Бога» изгоняет философски рефлектирующее Я. И в том и в другом случае идет превышение полномочий обычного Я и умаление того высокого предназначения философского Я, до которого доросла к концу ХХ века мировая культура.
Раз уж пришлось коснуться проблем веры, то скажу ещё пару слов. Вера в Я, вера в Софию, философия в целом не противоречат вере в Бога. Вере в Бога, общению с Богом противоречат яврозы - как атеистов, так и религиозных ортодоксов. Если между ячной и неячной историко-культурными сущностями устанавливается гармония, адекватная современной эпохальной историософской предустановленности, то явроза нет, а то, что есть, и есть норма.
Несмотря на отмеченные недостатки, яврозы обладают примечательными достоинствами и положительными функциями - иначе зачем им вообще иметь место?
Прежде всего, яврозы могут устранять и излечивать психогенные неврозы и даже другие яврозы, доставляя человеку духовное удовлетворение и счастье. Общеизвестно, например, психотерапевтическое значение религии; к тому же религия излечивает людей от атеистических яврозов. Философское же самопознание не только лечит от теистических яврозов, но, по Хорни, вообще извечный путь терапии. «Дорога аналитической терапии стара и нахожена за века истории человечества. Словами Сократа и индийской философии, это путь к изменению через самопознание» [5].
Кроме того, яврозы играют роль первостимула во всякой жизнедеятельности, которая носит более или менее духовный, смысложизненный характер. Приобщение к такой деятельности всегда начинается с того, что человек окунается в благостную атмосферу соответствующего явроза. И это нормально: без явроза, идеализирующего бытие и не ведающего инобытия, в принципе не может быть входа в любое новоизбранное познание.
Впрочем дальнейшее продвижение к истине - это путь долгого и мучительного освобождения от явроза. Мучительность заключается в том, что поскольку полного освобождения от яврозов быть не может [6], постольку оказывается, что более грубые яврозы заменяются более тонкими. И это продолжается до тех пор, пока их качество не становится величиной, существенно несоизмеримой с истиной бытия человеческого Я, и не уходит из поля гносеологического интереса.
Явроз психолога - это явроз, сопровождающий психологическое познание и деятельность психологов. Здесь слово « психолог» я употребляю достаточно широко, подводя под него всех специалистов, занимающихся познанием, изменением, исцелением и улучшением человеческих душ.
Суть данного явроза - в конфликте между амбициями психолога познавать другие Я и неспособностью адекватно знать своё собственное Я. Явроз психолога имеет эхо и у непсихологов - как умаление прав личности иметь адекватное знание себя и добровольная передача таких прав психологам.
Современная психология явротична по определению, так как пытается познавать Я методами и способами, неадекватными, а порою отличными от ноогенной и, главное, от ноэматической (самознающей) природы Я, претендуя при этом на научное или истинное познание сущности Я и Человека в целом.
Врачу-стоматологу, избавляющему людей от зубной боли, не придет в голову утверждать, что он совершенствует Человека (с большой буквы), он понимает, что воздействует всего лишь на часть тела. Психолог же, врачующий всего лишь психическую реальность, претендует на то, что ввергается в Я и улучшает человеческую природу.
Лично я не осознаю себя психологом в этом смысле слова. У меня нет уверенности, что я познаю души других людей, хотя и я, к слову сказать, даже в этих записках посягаю на такое знание. Я философ и в первую очередь имею дело с собственной душой. Здесь я, как говорится, у себя дома. И уже отсюда мне удается разглядеть кое-что в других окнах.
Метод психологии - обратный. Сначала вознести общее, а уже затем, на основе этого познавать себя. Но я уже отмечал, что вознесение тотчас оборачивается умалением. Существующие психологические методы познания Я в большинстве своем ущемляют понятие «Я», путая его с «человеком», с «личностью», с «индивидуальностью» и прочим.
Таким образом, возникает дилемма: либо то, о чем вещает предлагаемая теория яврозов, не психология, а какой-то метафизический мираж, либо современная (прямолинейная, узкая, самовозвеличивающая, явротическая) психология терпит крах.
Впрочем в действительности ситуация намного сложней и напоминает ту, что сложилась на заре ХХ века в физике, когда с открытием поля казалось, что материя исчезла. И решение видится здесь аналогичное. Не материя исчезла, а поле оказалось атрибутом материи; не психологическая реальность исчезает, а ноогенная, ноэматическая ячность претендует и составляет уже атрибут «психеи», требуя для своего познания новых соответствующих методов.
Современные психологи расплачиваются яврозом за то, что умаляют значение универсальной античной «души», замещая её сциентистской и позитивной «психической реальностью». Теперь, когда универсализм стучится в дверь в одежде ноэматической (ноогенной, ноосферической) ячности, он не находит себе места среди психологов и вытесняется ими в область якобы неверифицируемых спекуляций.
Не отрицаю, психологи лучше, чем философы, могут врачевать тела и души людей, избавляя их от физиологических и психологических страданий, но что делать дальше, после того как боль, болезнь, аномалия устранены, психологи не знают. А если и знают, то они в этом знании перестают быть психологами и становятся этиками, эстетиками, политиками, художниками и теми же философами.
Такое положение дел - следствие явроза. И выход из него должен быть явротическим. Умаление предмета психологии до всего лишь психической реальности, а не общечеловеческой сущности дает возможность осмыслить гносеологические пределы психологического познания и вместе с тем возвыситься до гносеологической реальности. Последнее обстоятельство позволяет иметь знания о Я, адекватные современной эпохе и лишенные внутреннего конфликта.
Чтобы не выглядеть явротиком, претендующим на знание всеобщих законов умственного труда, я буду говорить только о личном опыте моего тридцатилетнего труда на философском поприще. А уж если кто-то извлечет урок из этого, то я буду доволен, что не зря потратил время на самопсихоанализ.
Ретроспективно оглядывая свою жизнь, я выделяю три больших, примерно равных периода, каждому из которых присуща отдельная парадигма организации умственной жизнедеятельности, естественно, с присущими ей невротическими и явротическими последствиями.
Парадигма первого периода моего бытия представляется двумя основными параллельными движениями: философией и жизнью.
«Параллельными» - потому, что я поочередно то занимался философией: читал, думал, записывал, творил, учил других или вещал о предмете моих занятий, то возвращался, как говорится, к жизни: ел, пил, спал, общался, повышал образование, зарабатывал деньги, участвовал в общественных делах, развлекался, влюблялся, страдал, воспитывал детей и т.д. и т.п.
Думаю, бытие людей, которые занимаются деятельностью, несущей окраску смысла жизни (а это может быть, кроме философии, преподавание, искусство, наука, вера, политика, поэзия, любовь и т.п.), раздвоено на две аналогичных параллели. Данное обстоятельство облегчает мне задачу: дальше при чтении текста каждый может вместо слова «философия» (где оно используется в смысле параллели) спокойно подставлять своё слово, обозначающее параллель его собственной жизни, и тем самым достигать более адекватного понимания сказанного.
Естественно, между параллелями человеческого бытия существуют различные отношения, начиная от взаимопроникающей гармонии и кончая непримиримыми противоречиями. Последние как раз и ведут к появлению явроза неадекватности. Подобной явротической участи не удалось избежать и мне.
Страшные нравственные и умственные кризисы, усиленные юношеской неуравновешенностью и социально-идеологической неадекватностью брежневского застойного времени, постоянно сопровождали мое существование в тот период. Почему? Потому, что хотя интервалы философских занятий и были как-то предметно связаны, но все же являлись локальными духовно-интеллектуальными вспышками, содержание которых располагалось вне повседневного течения обыденной жизни. Но поскольку философское творчество наделялось у меня атрибутами сверхценности (смысла жизни), а сама жизнь буйствовала в своей бессмысленности, то возникала проблема «ножниц» между духовной сверхценностью философии и якобы лживыми и отчужденными от моего Я ценностями (бесценностями) жизни.
Ноогенная невротическая реакция возникала тут по двум направлениям: во-первых, от философии к жизни (никакие философские идеалы в жизнь не вписывались и не внедрялись) и, во-вторых, от жизни к философии (никак жизнь не демонстрировала готовность ни уподобляться, ни даже приближаться к нормам высокой философской деятельности).
В следующий - второй - период моей жизни мне удалось в определенном смысле решить конфликт неадекватности и благодаря этому избавиться от соответствующего явроза. В «определенном» - означает не то, что я преодолел явротические претензии: ни философия не стала ввергаться в жизнь, ни жизнь не стала подниматься до философии. Я просто внешним образом убрал ситуацию разодранности параллелей, сблизив их до минимума.
Как это получилось?
Во-первых, с формальной точки зрения, я многократно увеличил частоту и интервалы умственных занятий, так что нельзя было уже отличить: то ли философские вспышки вплетаются в жизнь, то ли локальные жизненные потребности прерывают перманентное течение философии.
Во-вторых, с содержательной стороны, я просто убрал и игнорировал многие философские и жизненные ценности, оставив только близкие моему внутреннему, экзистенциальному бытию. Возможно, я немного блефую, говоря, что просто убрал. Сделать это не так просто. Просто еще как-то можно «убрать» философию. Многие так и живут: для них философии просто не существует. Убрать жизнь уже не так просто. В принципе - вообще невозможно. Впрочем адепты некоторых современных духовно-эзотерических учений умудряются сделать и это.
И тем не менее в определенных границах возможно достижение некоего неразличимого тождества жизни и духа. Такое тождество жизни и философии, которое мне удалось достичь, я назвал жизнемышлением.
Жизнемышление доставляло мне радость бытия и ощущение счастья от адекватной реализации смысла жизни. Несмотря даже на то, что в мире соприсутствовали отчужденные от меня и философия, и жизнь. Их существование было вне моего жизнемышления, в ином «мире» и не нарушало гармонии сочетания моих «параллелей». Аналогичное блаженство испытывают верующие внутри собственных конфессий, отчужденные как от других религий и противоречий своей веры, так и от мирского бытия, чуждого их горнему существованию.
Сейчас я понимаю, что в психологическом аспекте и моё, и их состояние - это явроз, оправдываемый блаженством и сладкой иллюзией всесилия экзистенциального тождества. Однако специфика моего бытия имела и нечто отличное от блаженства верующих.
Да, я отсёк чуждые мне формы философской деятельности, но я оставил естественное, самобытное, моё личное философское творчество. Да, я запретил себе возмущаться и даже реагировать на окружающую меня жизнь, но всегда находилась жизнь, которая вписывалась в мою философию. Понятно, подобное отношение требовало особого духовного усилия для своего поддержания. И это усилие имело гносеологическую природу, так как способствовало реализации бытия путем укрощения, приручения, насыщения и концентрации явротических энергий в поле самопознания и самомышления.
Вот разница: у них актуализуется одна, у меня же актуализовались две экзистенциально-личностные энергии. У них - энергия верования, у меня - верования плюс мышления. Такое количественное отличие влекло за собой качественное различие гносеологических практик. Моим гносеологическим усилием было усилие - с помощью мыслительной энергетики доводить до тождественного с ней бытия личностную энергию, лишая последнюю невротического накала и направляя в созидательное творческое русло. Их гносеологическое усилие - делать то же самое с помощью духовной энергетики, но при этом сохранять ущемленной мыслительную и творческую актуализацию.
Я бы не взял на себя смелость утверждать, что «мышление» и «творчество» ущемлены у верующих до конца. Но, во всяком случае, эти компоненты присутствуют в их гносеологической реальности в скрытом, неявном, виртуальном виде. Философии как осознанно принятого гнозиса у них нет, а если что-то и есть, то это - недо-философия, недо-бытие, недо-мыслительность. Отсюда «мышление» и «творчество» возникают и присутствуют в религиозном бытии в своих выщербленных модификациях, эрзацах, псевдоформах.
Вот и получается, что явроз неадекватности у них решается как бы наполовину: в части жизнедуховной энергетики - «да», а в части жизнемыслительной - «нет». Более того, я думаю, что он может даже и усугубляться, так как благодаря упорству, рвению и методичности их гносеологического усилия, поддерживающего статус кво явроза блаженства, загоняется вглубь и уже принципиально бежит осознания и разрешения.
Таким образом, явроз блаженства помог мне преодолеть и устранить явроз неадекватности. Но тем не менее сам погрузил моё бытие в пучину хотя и блаженного, но самозамкнутого жизнемыслительного существования, которое требовало выхода вовне, дабы не походить на религиозный фанатизм.
В третий - настоящий - период моей жизни такой выход был найден. У меня опять появились две параллели. На роль одной из них выдвинулось чистое философское мыслетворчество, интервалы между вспышками которого снова увеличились. На роль другой - жизнь, но не просто жизнь, а жизнедеятельность, находящаяся в сплошном переплетении с разнообразной околофилософской и полуфилософской практикой: преподаванием, публицистикой, общественной работой, психологической реабилитацией безработных, поэзией, редактированием сборников (литературных и философских), участием в философских семинарах, дискуссиях, диспутах с представителями различных религиозных и духовных конфессий и т.д. и т.п.
Схожесть третьего периода с первым в части разведенности параллелей привела, в частности, к рецидивам явроза неадекватности. Это проявилось в том, что меня вдруг вновь стали волновать вопросы, почему, несмотря на все мои и моих коллег «титанические» усилия, широкие массы людей остаются равнодушными к философской культуре, а наша духовно-интеллектуальная активность не улучшает общественные нравы. Во второй период такого в принципе не могло быть, поскольку и «культура», и «массы» попросту были вытеснены яврозом блаженства.
Схожесть третьего периода со вторым в части наличия ветви единого жизнемышления, с одной стороны, смягчила невротическую реакцию явроза неадекватности, а с другой - аналогично распространила явроз блаженства на сближение чистого мыслетворчества с умственно-трудовой деятельностью. Правда, и последняя явротическая реакция была смягчена реализмом четкой фиксации ролей: эпизодичностью идеального мышления и безграничностью практического воплощения.
Но в третий период возникло и нечто неожиданное. Поначалу казалось естественным сокращать интервалы между экстазами чистого мышления для вплетения их в практику. А это означало больше трудиться, напряженнее думать, с полной отдачей и на пределе сил и возможностей отдаваться всем видам деятельности, в которых так или иначе реализуется смысл жизни. Но при этом в действительности я вдруг стал обнаруживать, что всё больше и больше поддаюсь иллюзии, что всё, что я делаю, абсолютно значимо в качестве философии и что только такая деятельность и есть философия. Мало того, что эта иллюзия совершенно извращала смысл жизни, она еще подспудно пропускала в него отчужденные энергии и содержания, порождая явроз трудоголика.
Явроз трудоголика, с одной стороны, приносил удовлетворение и счастье от философской деятельности, непосредственно не относящейся к мыслетворчеству. Публикации статей, выпуски учебных групп, похвала и положительная оценка учеников и коллег и т.д. и т.п. - всё это доставляло радость и сделалось приятным. Но с другой - он стал заменять истинное мыслительное блаженство социально-психологическим эрзацем. И несмотря на то, что этот эрзац совершенно необходим для поддержания трудоголического напряжения, он тем не менее остается эрзацем, далеким от истинной благодати чистого смысла жизни.
Хорошо уже то, что явроз трудоголика, во всяком случае, у ученых, художников и мыслителей не трансформируется в невроз. Оберегает от этого то самое гносеологическое усилие, которое присутствует в деятельности самосознания и сохраняет в себе опыт отсечения невротических энергий. Точно так же, как применительно к напряженному умственному труду это гносеологическое усилие смягчает или предохраняет от яврозов неадекватности и блаженства, оно выступает залогом преодоления и явроза трудоголика в целом.
Выводы из 1, 2, 3.
Пестование познания вообще и познания познания в частности порождает в итоге особую - третью - параллель как мышлению, так и жизни - гносеологическую реальность, в которой, собственно, и происходят концентрированные вспышки осознания смыслов жизни, веры и умственного труда. Гносеологическая реальность как раз и существует для того, чтобы духовно-умственные ценности не превращались в явротические сверхценности, а были лишь относительными и даже иными по отношению к ней как к единственной по определению сверхценной сфере.
Такое решение своим осознанным утверждением принципиальной неадекватности не влечет явроз неадекватности, своим осознанным ожиданием удовлетворения только в сфере редких гносеологических откровений не влечет явроз блаженства, а своим осознанным недопущением наделять умственную жизнедеятельность атрибутами экзистенциальной сверхценности предохраняет от трудоголического явроза жертвы во благо и ведёт к отдохновению в тиши чистого гнозиса.
Франкл учил о логотерапии, т.е. о лечении ноогенных неврозов смыслом жизни. Для яврозов логотерапия не совсем подходящее «лекарство», так как яврозы в этом отношении представляют, если можно так сказать, не недостаток, а переизбыток смысла жизни.
Я ратую за гносеотерапию. Гносеотерапия - это лечение неврозов познанием. Тридцать лет в своей философской деятельности я сознательно или бессознательно, разумеется, кроме прочего, практикую гносеотерапию - как применительно к себе, так и наблюдая её действие на моих учеников. Эффект заслуживает внимания.
Участие в любом виде познавательной деятельности благотворно, во-первых, для профилактики психогенных неврозов, так как корни неврозов уходят в подсознание и бессознательное, а любое расширение знания уменьшает для них почву, во-вторых, для логотерапии, так как участие особенно в таких видах умственного труда, как искусство, религия, наука, философия, требует не просто целевой установки, а мотивации исключительно смыслом жизни, и, в-третьих, для ослабления яврозов, так как те проистекают от неадекватного знания Я, а любое познание делает знание себя более адекватным.
Однако для терапии яврозов недостаточно просто участвовать в каком-либо виде познания. Необходимо внутри или при этом познании участвовать еще и в познании Я. Философское познание Я дает более адекватные знания Я, нежели эти же знания осуществляются через символы обыденной, религиозной, художественной, научной и даже психологической предметности. Философское познание Я - залог терапии яврозов и явротических составляющих прочих неврозов.
Вообще говоря, излечение яврозов имеет два пути. Один - «вниз»: уход от яврозов простым отстранением от неисчерпаемого и многотрудного познания Я со всеми его бесконечными сомнениями и самокопаниями. Впрочем на деле это означает отдание себя на заклание психогенным неврозам. И другой - «вверх»: ко всё более и более гносеологически утонченным методам познавательного удовлетворения и познания собственной ячности.
Напоследок отмечу, что познание Я не равно познанию себя, хотя эти виды познания во многом пересекаются. «Моё» не значит «ячное». Конечно, в ячном содержится что-то от микрокосма «я», но много и от ноэматической субстанции «Я». Чтобы различать все нюансы и грани Я, необходимо знать не только гносеологию саморефлексии, но массу других гносеологических приемов из различных областей человековедения: истории, культурологии, эстетики, этики, метафизики и т.д. и т.п. - практически до всего континуума гносеологических знаний.
Получается, что не психология, а гносеология как наука о познании в целом оказывается тем теоретическим основанием, на котором воздвигается не только здание профилактики и «лечения» нравственных и интеллектуальных нарушений, аномалий, конфликтов, «болезней», но и сама наука психология в целом.
Я рассмотрел особую разновидность ноогенных неврозов, относящихся к нарушениям и конфликтам, связанным с осознанием, познанием и оцениванием такой специфической реалии, как Я, названных мною «яврозами». Среди яврозов я отметил такие типы, как атеистические, теистические, философские, а также яврозы умственного труда, а среди них отдельные виды, как-то: явроз психолога, явроз неадекватности, явроз блаженства и явроз трудоголика. Было бы некорректным, указав на «болезнь», не предложить метод «лечения». Я акцентирую внимание на одном из исконных методов, утвердившихся за тысячелетия человеческой культуры, - на гносеотерапии. Познание претендует на роль терапевтической силы не только потому, что оно поставляет человеку смысл жизни и знание ячных глубин человеческой природы, но еще и потому, что оно способно доставлять знания о самом знании (гносеология) для отличения истинных знаний от ложных и, главное, от незнания - основы всех неврозов и яврозов.
Примечания
Оригинал публикации: «Размышления о…» Философский альманах. Выпуск 2. - М.: Диалог-МГУ, 1999.