публикации/авторы/Левин Г.Д.

Речь пойдет о рациональности челове­ческой жизни1. В качестве одного из критериев так понимаемой рациональности будет рассмотрена конечная целевая причина (которую нужно отличать от промежуточных целевых причин) жизни и отдельного человека, и всего человечества. Это понимание рациональности и ее критерия развивается преимущественно в рамках религиозного мировоззрения. Конечная целевая причина трактуется здесь как цель, поставленная Творцом еще до создания человека и живой природы. Поскольку эта цель благая, люди способны не только понять ее, но и сделать собственной целью. Так целевая причина деятельности Творца становится и целевой причиной деятельности творения. Эта цель выражается одним словом: «спасение». Рациональна, осмыслена жизнь, ведущая к спасению, нерациональна — жизнь, ведущая к погибели. Религиозное понимание рациональности и ее критерия не только на протяжении ты­сячелетий определяло поведение большинства человечества. Оно тщательно ос­мыслено теоретически: «Вся теология представляет собой интеллектуальную ра­ционализацию религиозного спасения»2. В материализме нет концепции, срав­нимой по разработанности с религиозным учением о спасении3. В этом пункте он больше атеизм, чем материализм. Цель статьи — пока­зать, что в качестве не столько теоретически осмысленного, сколько реально работаю­щего критерия рациональности материалистически понимаемая causa fiinalis играет в жизни и отдельного человека, и всего человечества не меньшую роль, чем религиозная.

В известной книге «Бегство от свободы» Э. Фромм исследует парадоксальное явление, возникающее в истории практически всех стран: народ добровольно отказывается от полученной свободы и ввергается в состояние худшее, чем то, из которого вышел. Самого Фромма задуматься над этим явлением побудил переход Германии от Веймарской республики к фашизму, нам же основным материалом для размышлений послужила большевистская диктатура, пришедшая на смену периоду, когда Россия была самой демократической из всех воюющих стран Европы. Сегодня это явление представляет для нас не только исторический интерес. Извечная российская тоска по порядку все чаще оборачивается тоской по все понимающему, на все имеющему готовый ответ и на все готовому диктатору. Возникает тревожный вопрос: что, Россия снова не справилась со свободой, и нас ждет очередное бегство от нее? Возникает и второй, специфически философский вопрос: а не порождено ли это бегство самой природой свободы, не является ли «возвращение маятника назад» закономерным явлением? Утвердительный ответ на этот вопрос превратил бы фроммовский гимн свободе в реквием по ней. Я намерен показать здесь ошибочность такого ответа. Для этого, не отрицая ни эмпирических фактов, над которыми размышляет Фромм, ни их психологической интерпретации, я намерен предложить их несколько иной философский анализ. Мой тезис: в приведенных Фроммом и его единомышленниками реальных исторических фактах речь идет не об одном, а о двух внешне удивительно похожих, но принципиально разных процессах: бегстве от свободы и бегстве от покинутости. Смешивание покинутости и свободы, бегства от покинутости и бегства от свободы нередко оборачивается страхом перед свободой, служит для теоретического и нравственного оправдания тоталитаризма. Пугало свободы все смелее бродит по нашей стране. Отсюда первая задача статьи: показать принципиальное, качественное отличие покинутости от свободы. Это позволит обсудить менее академический вопрос: почему освобождение так часто оборачивается не свободой, а покинутостью? Известно, например, что многие крестьяне восприняли освобождение от крепостного права как свою беду; покинутостью обернулась для большинства страны большевистская революция; да и горбачевско-ельцинское освобождение многих людей, особенно принадлежащих к старшему поколению, сделало покинутыми, забытыми, никому не нужными. Поняв причины такого «срыва» освобождения в покинутость, мы сможем обсудить еще два, на сей раз сугубо прагматических: что нужно сделать, чтобы освобождение вело не к покинутости, а к свободе, а уж если состояние покинутости все-таки возникает, как не допустить бегства из него в несвободу? На мой взгляд, это как раз тот вопрос, перед которым страна стоит сегодня.