Рональд Дэвид Лэйнг 1927-1989. Он родился в
Глазго, Шотландия, в бедной семье; его родители были рабочие.
После окончания медицинского факультета университета два года он
работал психиатром в армии (1951-1952), потом преподавал
психиатрию в университете Глазго и работал в местной клинике.
Несмотря на то, что тогда у него еще не было своей теории, уже
тогда он провел эксперимент, которым позже очень гордился. Тогда
Лэйнг работал младшим медицинским сотрудником в городском
госпитале Глазго. Он добился у администрации разрешения на
некоторое преобразование больничного режима. Преобразование
называлось «Rumpus Room». Лэйнг рассказывает в «Фактах жизни»:
«В те месяцы, когда я работал в женской палате для безнадежных
больных, помимо выполнения всех прочих своих обязанностей, я
старался проводить там как можно больше времени - и днем, и
ночью. В этой палате находилось около шестидесяти пациенток и две
медсестры. … Спустя три-четыре недели я стал неотъемлемой частью
жизни этой палаты. Месяца через три, когда я уже разобрался в
ситуации и завоевал полное доверие пациентов, а также медсестер …
я написал рапорт… В первую очередь я указал, что, с моей точки
зрения … гораздо важнее, чем мое лечение, отношения между
персоналом и пациентами, а также взаимоотношения пациентов. … Я
внес несколько конкретных предложений, среди них было одно,
которое имело для меня особое значение. Работая в палате для не
поддающихся лечению, я сосредоточился на тех пациентках, которые
выглядели наиболее безнадежными и были совсем запущены. Я выяснил
у нянечки, которые из них кажутся ей самыми безнадежными, а также
взял на заметку тех, кто больше всех был обделен вниманием сестер
и других пациентов и кто менее всего тянется к другим. … Были
отобраны двенадцать наиболее безнадежных больных. [Удалось
добиться, что] две сестры, по крайней мере в течение года, если
они захотят дотерпеть до конца, будут проводить с этими
пациентками время с девяти утра до пяти вечера. Я сказал сестрам,
что меня не волнует, будут ли они являться на дежурство ровно в
девять и уходить ровно в пять - этим ничего не добьешься, - пусть
они просто проводят с этими пациентками столько времени, сколько
они сами могут им уделить. Другим условием было предоставление
пациенткам отдельного помещения. Мне не удалось вытребовать
помещение, которое было бы в их распоряжении круглосуточно, но я
вылез из кожи и все-таки добился выделения довольно уютной
комнаты. Это была не палата, коек в ней не было. И отныне
двенадцать пациенток и две медсестры переходили в эту комнату и
проводили там время с девяти утра до пяти вечера. В первый день
этих»безнадежных«женщин из палаты в дневную комнату пришлось
вести силой. На второй день в половине восьмого утра меня ожидало
одно из самых волнующих переживаний за все время, проведенное в
этой палате. Двенадцать пациенток сгрудились около запертых
дверей и просто-таки не могли дождаться момента, когда они
выберутся отсюда и окажутся там вместе со мной и двумя сестрами.
И пока мы шли туда, они пританцовывали, припрыгивали, делали
нетерпеливые круги и т.п. Совсем не мало для»безнадежных«. ….
Примерно через год я ушел из этой больницы. Это мероприятие,
правда, в видоизмененной форме, продолжалось и после моего ухода.
Месяцев через восемь после его начала все двенадцать пациенток
покинули стены больницы. На следующий год все двенадцать снова
туда вернулись. Эксперимент заглох, но на какое-то время он
что-то изменил в судьбе двенадцати больных и двух сестер, да и в
судьбе других людей тоже. … ничто не пропадает зря.»
Уехав из Глазго, Лэйнг переехал в Лондон, в знаменитую
Тэвистокскую клинику. В ней давно существовала сильная
психологическая и психоаналитическая школа. Там читал очень
известные лекции Юнг, там же базировались многие психоаналитики
школы Мелани Кляйн; его научным руководителем стал психоаналитик
и педиатр Д.Винникотт. До сих пор в Тэвистоке ведутся
социологически-психиатрические исследования. Важно, что если до
этого Лэйнг был знаком только с психиатрией физиологического
направления, потому что в Глазго не было своей сильной
психоаналитической или психологической школы (Лэйнг рассказывает
об этом в автобиографических вещах «Факты жизни» и «Голос
опыта»), то после приезда в Тэвисток он встретился с
психологическим и социологическим подходом. Видимо, это было для
него открытием, которым позже он очень увлекся. Там он провел
первые исследования семей шизофреников (1956-1960). Это были для
него годы, когда созревала его уверенность, что корни шизофрении
находятся, если говорить широко, в социальных условиях, а если
говорить более узко - в семье (последнее - ход мысли,
продиктованный психоанализом). В последующие годы он работал в
разных клиниках и занимался частной практикой, постоянно
сотрудничал с Институтом исследования человеческих отношений при
Тэвистоке (Tavistock Institute of Human Relations,
научно-исследовательское учреждение), а также возглавлял
несколько комитетов и общественных учреждений, разных в разное
время.
По всей видимости, тогда он еще не познакомился с теорией двойной
связи Бэйтсона (см.прил.), которая предлагает конкретный механизм
того, как неправильное воспитание (и вообще неправильные
взаимоотношения) вызывают шизофрению. Впоследствии, узнав теорию
Бэйтсона, он стал ее адептом. В его работах того периода - прежде
всего, «Self And Others» - ощущается предшествующее
экспериментальному исследованию желание доказать заранее
известный результат (шизофрения вызывается в семье). Однако, не
зная, грубо говоря, как это происходит, он (как и его соавторы) в
поисках убедительной картины пробует примерять разные теории.
Вообще говоря, скорее всего это говорит о том, что относительно
главного гносеологического вопроса настоящей работы - порождается
научное знание объективными свойствами предмета или
господствующими в это время в культуре ходами мысли -
антипсихиатрия скорее всего представляет собой пример определения
мысли культурой.
Шестидесятые годы для него - период антипсихиатрии. В судьбе
этого явления, с точки зрения рассказа о Лэйнге, интересно
соотношение его личных качеств и действий и некоторым образом
независимых от него обстоятельств. Независимые от него
обстоятельства складывались неблагоприятно. До какой-то степени в
его власти было с этим бороться. Пока у него были силы, он
боролся, затем силы кончились, он перестал, все развалилось
[Laing, 1982].
В человеческом смысле слова жизнь его была грустной и неудачной.
В конце ее он много пил, потерял из-за этого работу, семью и дом.
В 62 года он умер от инфаркта. Долгая депрессия, в которой он был
перед смертью, и сам его алкоголизм, кажется, однозначно
свидетельствуют, что в чем-то он допустил ошибку. Он не знал, в
чем она, поэтому не смог исправить (впрочем, если бы он знал, в
чем она, он, наверное, не столько смог бы ее исправить, сколько
написал бы об этом книгу).
Е.Косилова «История антипсихиатрии»