публикации/авторы/Секацкий А.К.

ряд понятий, выступающих в роли синонимов - или почти синонимов: карма, судьба, рок, фатальность, предопределенность, обреченность. Все они так или иначе противопоставляются свободе воли и дискредитируют человеческую суверенность как иллюзию. В первом приближении судьба предстает как аналог физической причинности в человеческом мире, причем речь идет о завершающем уровне целого. В масштабе каждого отдельного поступка "законы явлений" отступают перед максимой суверенной воли и тогда образуются своеобразные окна свободы, куда и высовывает голову трансцендентальный субъект чистого практического разума. Кант во второй критике как раз и описывает панораму, открывающуюся из окна отдельно взятого поступка; однако в более общей панораме, включающей в себя биографическую длительность (в масштабе свершений) плоды усилий свободы воли в упор не видны, а то, что обнаруживается вместо нее как раз и принято именовать судьбой. Таким образом возникает странное противоречие, превышающее разрешимость диалектической оптики. С одной стороны, неодолимость судьбы превосходит по жесткости детерминации любую закономерность природы. Вот физический закон - он кажется образцом установленного порядка вещей.

Правила игры не даются сразу, они усваиваются с возрастом. Самый инфантильный способ игры в прятки известен: закрыть глаза. Раз я тебя не вижу, то я спрятался - детский закон симметрии. В отношении поединка со смертью инфантильная стадия преобладает до сих пор. Событие смерти отодвигается в будущее, в "не сейчас и не-со мной". Я тот, кто живее всех живых и смерти в упор не вижу - по крайней мере сегодня. И сегодня, и до тех пор пока она не берет свою добычу из того, что мне принадлежит - вот тут становится "горяча", ибо она проходит совсем близко. Но все же не я.

// Фигуры Танатоса: Искусство умирания. Издательство СПбГУ, 1998.

"Dasein вступает в мир, отпадая от самого себя как настоящего в смысле чистой возможности, Dasein всегда заброшен в мир, попасть в который означает одновременно и пропасть, заброшенность в мир подразумевает растворение в совместности бытия, которая ..." - Хайдеггер, один из самых проницательных философов XX столетия, словно бы воспроизводит уже знакомый нам внутренний монолог шпиона. Любопытно, что хотя текст "Бытия и Времени" непосредственно повествует о многочисленных приключениях Dasein после его "заброшенности в мир", о собственно биографических данных агента нам известно немногое - прежде всего, две вещи: Dasein отвечает на вопрос "кто?" и представляет собой "подлинное-во-мне". Остается лишь выстроить рабочую версию, держась, по возможности, ближе к тексту.