публикации/авторы/Зотов А.Ф.

Существование, наличное бытие, действительность - все это, с позиций панлогистского идеализма, определения бытия "как такового", т.е. понятия бытия; они поэтому не что иное, как категории. Наличное бытие - это бытие, определенное по качеству, существование - это бытие, определенное своим основанием (обоснованное бытие); действительность - это бы­тие, определенное его сущностью ("существенное существова­ние"). Ключевое положение "бытия" в системе категорий, ко­торая в своей совокупности представляла, в учении рационали­стического идеализма, главные черты "картины мира", предоп­ределило тот факт, что первостепенным по важности стал воп­рос о смысле этого ключевого понятия, а затем - и о содер­жании других, связанных с ним. На этой фазе мировоззренче­ских трансформаций категориальный аппарат философии оста­ется, в основном, прежним, во всяком случае "внешне", в его словесной форме: "словарь" философов, отвергавших предше­ствовавшую метафизику, не менялся. Правда, толкование "слов" делается иным, а некоторые традиционные отношения между "категориями" превращаются в свое зеркальное отражение, или "переворачиваются". Поскольку критике подвергается прежде всего панлогистская "стратегия" прежнего философского мыш­ления, то и переосмыслению в первую очередь подвергается отношение между Бытием и Мышлением, каковое теперь расценивается как содержание "основного вопроса филосо­фии".

// Зотов А.Ф., Мельвиль Ю.К. Западная философия XX века [В 2т.]. - [Т.1] - М.: Интерпракс, 1994. - 431 с.

ринципиальная (можно сказать — онтологически фундаментальная) двойственность человеческого начала обнаруживается в феномене смерти. С одной стороны, как абсолютный предел, поставленный жизни любого человека, смерть, несомненно, существует как факт: со смертью жизнь кончается. С другой стороны, внутри самого пространства жизненной реальности смерти, в этом вышеозначенном смысле, «нет места»: пока человек жив, он еще не мертв! Выходит, что и к жизни человека можно применить известное определение эйнштейновской Вселенной: она конечна, но вместе с тем безгранична. И подобно тому, как смысл прозвучавшей фразы задает «окружающая» ее тишина, поскольку без этой тишины не было бы самой фразы, так и смерть задает смысл жизни: «вечная жизнь» — это, в определенном смысле, нонсенс, поскольку, став вечной, она перестала бы быть человеческой жизнью. Но экзистенциально-онтологический смысл этого тезиса в полной мере может быть понят только тогда, когда жизнь рассматривается не в качестве процесса, происходящего с неким объектом, вроде тиканья часового механизма, пока заведена его пружина, а как экзистенциальная человеческая характеристика, как моя жизнь.

// М.: Высш. шк., 2005.— 781 с. (2-е изд., испр.) ISBN 5-06-005107-2 Серия: Классический университетский учебник

Самый распространенный аргумент, с точки зрения здравого смысла, против тезиса, что человек свободен, состоит в том, что человеческие способности ограничены не только в отношении «внешнего мира», но и в отношении своей собственной «природы». И в самом деле, пишет Сартр, «Я не»свободен«избежать судьбы своего класса, своей нации, своей семьи, ни даже увеличить собственные способности или свою удачу, ни даже победить свои самые незначительные желания или собственные привычки. Я рожден рабочим, французом, наследственным сифилитиком или туберкулезником. История жизни, какой бы она ни была, — это история неудачи. Коэффициент неудачи в делах (adversite des choses) состоит в том, что необходимы годы терпения, чтобы достичь самого жалкого результата. К тому же следует»овладеть природой, чтобы ею управлять«, то есть включить свое действие в цепи детерминизма. В куда большей степени, чем»действующим«, человек представляется»сделанным«- климатом и землей, расой и классом, языком, историей общности, частью которой он является, наследственностью, индивидуальными обстоятельствами его детства, приобретенными привычками, большими и малыми событиями его жизни»

// М.: Высш. шк., 2005.— 781 с. (2-е изд., испр.) ISBN 5-06-005107-2 Серия: Классический университетский учебник

Представление временности в «Бытии и Ничто» в его существенных чертах почти совпадает с тем, что мы находим в «Бытии и времени» у Хайдеггера, что избавляет меня от необходимости подробного представления этого раздела. Временность, по Сартру, есть «бытие-для-себя»; это бытие «овременяет» в экзистировании, которое осуществляется по механизмам неантизации: ведь оно, это бытие, сразу «и есть не то, что оно есть, и не есть то, что оно есть»; поэтому оно сразу существует во всех трех своих временных измерениях (прошлое, настоящее и будущее), которые «сепарированы» друг от друга неуловимым «ничто». Сартр не согласен с Хайдеггером, который в определении временности человеческого бытия делает акцент на будущем, на «выставлении» Dasein в его будущее: ведь «проявленным»-то человек оказывается как раз в его прошлом! Можно было бы сказать, что человек есть его прошлое; но он также раскрывается в том, чего ему «недостает», — а это его «проект», то есть его будущее. Настоящее, прошлое и будущее обусловлены друг другом, и только совместно, в их синтезе, они составляют целостность временности.

// М.: Высш. шк., 2005.— 781 с. (2-е изд., испр.) ISBN 5-06-005107-2 Серия: Классический университетский учебник