публикации/авторы/Шпарага О.

В 1980-90-е гг. на постсоветском пространстве с феноменологией, и в частности Бытием и временем М. Хайдеггера, связывали надежды по преобразованию не только философского, но и всего социогуманитарного знания. Роль феноменологии в это время отчасти можно сравнить с её ролью в начале ХХ века в Европе в целом - с её спором с неокантианством как наследником нововременного рационализма, которому было присуще недостаточно радикальное преодоление субъект-объектного дуализма. И всё же феноменология на постсоветском пространстве вы- полняла более важную роль, поскольку противостояла прежде всего марксизму-ленинизму, который, в отличие от того же неокантианства, обосновывающего своеобразие гуманитарных наук, редуцировал гуманитарные науки к естественным.

// Философско-культурологический журнал Топос №3(17), 2007

Есть книги, которые сложно отнести только к литературе, и именно такое их "не только лишь литературное положение" в мире книг и пуб­ликаций как раз и побуждает обратиться к ним. Книги, привлекающие наше внимание современны, т. е. читая их, можно установить, угадать, очертить то "здесь и теперь", которое столь эфемерно. Об этих книгах много говорят и пишут. И в основном - не философы. При этом именно философов спрашивают, что бы значили все эти критики и интерпретации. "Чапаев и Пустота", без всякого сомнения, относится к таким кни­гам. На мой взгляд, эта книга фиксирует и интересно, неоднозначно по­вествует о том, что происходило с нами в 90-е. Именно "Чапаев и Пу­стота" создает особый эффект зеркала, в котором неожиданно видишь и узнаешь себя, переживая от этого массу позитивных и негативных эмоций. Почему это так - над этим и хотелось бы поразмышлять.

Тема Другого все чаще звучит в современной философии. Последняя книга Хабермаса - Приобщение Другого. Исследования по политичес­кой теории - одно из подтверждений тому. Одна цитата из этой книги; "Равное уважение каждого базируется не на идентичном, а на личнос­ти Другого в его Друговости". Хабермас выбран не случайно. Понятие Другого связывалось обычно с феноменологической, экзистенциаль­ной или герменевтической философией. Сегодня наряду с такими по-нятиеми, как "интенциональность" и "жизненный мир", оно перекоче­вало не только в философию коммуникативного действия, но и в фи­лософию языка (напр., Searle J. Intentionality. An Essay in the Philosophy of Mind). Мы же до сих пор слабо представляем, как эта проблематика и эти понятия выглядели в контексте философии их родоначальников. Мне захотелось заглянуть немного в прошлое. Как оказалось, это не так просто. Кроме того, мной будет освещен только определенный ра­курс постановки проблемы Другого и прочтения самой Пятой карте­зианской медитации. Этот ракурс обозначен в названии как Другой в интерсубъективном мире.

Сартр начинает свое размышление о Другом с того, что если Другой есть объект (с чего собственно привычно и начинается рассмотрение Другого), то его существование только предположительно. Объектность преодолевается, однако, движением от первоначального одиночества (трансцендентальная субъективность) - к существенной связи, в которой Другой обнаруживается не посредством знания (восприятия или др. познавательных структур), а из самой этой связи как феномена повседневности. Если Другой только объект, то существенным оказывается то, что "никакое новое отношение не появилось бы через него между этими вещами моего универсума", который таким образом "сгруппирован" и "синтезирован" с моей стороны. Если Другой - человек, то вещи моего универсума организуются без расстояний вокруг этого привилегированного объекта. Иными словами, "расстояние развертывается, начиная с человека, которого я вижу", причем таким образом, что возникает "отношение без частей", данное сразу, "внутри которого развертывается пространственность, не являющаяся моей протсранственностью", возникает новая ориентация, которая избегает меня. Такая пространственность, однако, отмечает Сартр, не является первоначальным отношением Другого ко мне, вначале оно касается только человека и мира вещей

// Философско-культурологический журнал "Топос". - 2002. - № 2. -

Понятие опыта играет в феноменологии столь важную роль, что некоторые исследователи связывают или даже называют саму феноменологию и феноменологический метод философией опыта [1] . Выбор данного понятия в качестве ключевого для понимания феноменологии познания, да и феноменологии как таковой, мотивирован не только присутствием и местом самого этого понятия в текстах и размышлениях Э. Гуссерля, М. Мерло-Понти, М. Шелера и Б. Вальденфельса, но и общим стремлением перечисленных феноменологов вернуться к сфере донаучной и повседневной жизни, которая становится наконец необходимой предпосылкой познания. Можно сказать, что опыт и является той формой жизни, которая самым непосредственным образом предшествует познанию и инспирирует, порождает его. Возникают вопросы: каким же образом; что же такое сам этот опыт и как же понимание опыта влияет на понимание и осуществление познания? Отвечая на эти вопросы, мы будем ориентироваться, прежде всего, на философию Э. Гуссерля, М. Мерло-Понти, М. Шелера, а также Б. Вальденфельса. В феноменологии Э. Гуссерля понятие опыта заявляет о себе в контексте темы интенциональности и лозунга "назад к самим вещам!".