публикации/авторы/Вольнов В.

Эта книга родилась в попытке ответить на вопрос «что такое свобода?». С этим вопросом я столкнулся несколько лет назад, когда судьба заставила меня готовить курс лекций по философии Нового времени. Читая политико-философские сочинения Гоббса, Локка и Руссо, я вдруг с изумлением обнаружил, до чего же по-разному толкуют они свободу. Изумление было настолько сильным, что в конце концов я решил заняться этим вопросом всерьез. Промежуточным итогом моих занятий стала статья «Три понятия свободы», опубликованная в журнале «Полис» за 1998 г. (№ 5). В ней я сделал попытку сравнительного анализа трех основных политико-философских пониманий свободы (абсолютистского, либерального и тоталитарного), основываясь на сочинениях Гоббса, Локка и Руссо. В дальнейшем я намеревался продолжить исследования в этом направлении, включая в рассмотрение все новых и новых авторов и прослеживая эволюцию упомянутых пониманий в истории политической философии. Но тут вмешался Хайдеггер…

Удивительное дело, но по меньшей мере у двух крупнейших последователей Гуссерля онтология и феноменология оказались переплетены: Хайдеггер называет феноменологией метод фундаментальной онтологии («Бытие и время», 1927), Сартр предпосылает «Бытию и ничто» подзаголовок «Опыт феноменологической онтологии» (1943). Более того, Лосев, еще до Хайдеггера и Сартра, заявляет, что любая наука, включая феноменологию, есть онтология («Философия имени», 1927, написана в 1923 г.), и наконец в 1979 г., уже после смерти Финка, выходит книга «Основные феномены человеческого бытия», автор которой был в 1928-1936 гг. ассистентом Гуссерля и которого последний называл в то время своим наиболее последовательным учеником. Да и сам Гуссерль, хотя и говорил о мюнхенских феноменологах как о «погрязших в онтологизме и реализме»,[1] мыслил феноменологию как науку о «чистом сознании в его абсолютном самобытии» («Идеи к чистой феноменологии… Книга 1», 1913), и тогда чем феноменология не онтология? Короче, не одно ли и то же феноменология и онтология, и если нет, то чем они в действительности различаются?

Мыслю, следовательно существую. Мыслю, следовательно не могу не существовать. «Ведь полагать, что мыслящая вещь в то самое время, как она мыслит, не существует, будет явным противоречием».[1] 1  Итак, «я мыслю» и «я не существую» — два противоречащих друг другу суждения, два суждения, которые не могут быть одновременно истинными. Но почему? В чем причина того, что нельзя одновременно мыслить и не существовать? 2 Причина в том, что мышление — способ существования, причина в том, что мышление — способ бытия. Вопреки абсолютному идеализму, не бытие есть мышление, а мышление есть бытие. Вопреки диалектическому материализму, бытие и мышление — не категориальные противоположности (наподобие целого и части, качества и количества), а категориальные соположности — в том смысле, что мышление той же категории, что и бытие, точнее в том смысле, что категория, к которой принадлежит мышление, это бытие.

В своей знаменитой лекции «Два понятия свободы» И. Берлин дал блестящий анализ двух основных пониманий свободы — «негативного» и «позитивного» [1]. Первое он связал с либеральной традицией, второе — с тоталитарной. Данная статья продолжает исследование Берлина, но предметом сравнительного анализа становятся не два, а три понимания свободы, которые я буду называть «абсолютистским», «либеральным» и «тоталитарным». Эти названия до некоторой степени условны и все же имеют определенное оправдание. Первое и второе понимания являются двумя видами одного и того же рода «негативное», но поскольку первое совместимо с абсолютизмом, я называю его «абсолютистским». Второе несовместимо с абсолютизмом и по этой причине может быть названо «либеральным». Наконец, третье является видом рода «позитивное», в определенном смысле совместимо с тоталитаризмом и поэтому заслуживает названия «тоталитарное».

Феномен, о котором мы сегодня будем говорить, занимает особое место среди феноменов. Во-первых потому, что свобода — важнейшая (если не самая важная) из общечеловеческих ценностей, во-вторых потому, что именно свобода стала первым из феноменов, раскрытых мною по правилам феноменологии. Более того, именно при раскрытии свободы со мной случился тот феноменологический переворот, который позволил мне найти свой собственный путь в философии и плодами которого стали позднее все те феномены, о которых мы уже говорили и еще будем говорить на наших встречах. 1 Несколько слов о предыстории упомянутого переворота. Лет десять назад судьба заставила меня готовить курс лекций по философии Нового времени. Естественно, я сел читать и перечитывать необходимые книги и в частности — политико-философские сочинения Гоббса, Локка и Руссо. И вдруг я с изумлением обнаруживаю, какое огромное внимание уделяют все трое свободе и одновременно — до чего же по-разному они ее толкуют. Изумление было настолько сильным, что в конце концов я решил заняться этим вопросом всерьез.

Напомню, что раскрыть феномен — значит выговорить его «что», его сущность, значит ответить на вопрос «что это такое?». Этим как раз и занимается феноменология, если понимать под таковой речь, раскрывающую феномен. Напомню также, что раскрывая феномен, мы должны следовать феноменологической установке, суть которой в том, чтобы понять феномен как способ бытия, чтобы истолковать его как бытие сущего. Эта установка — следствие феноменологического понимания феномена (феномен — бытие сущего), в основе которого — строгое различение бытия и сущего. Так, если человек — сущее, то его хождение — бытие, если обезьяна сущее, то ее кривляние — бытие, если дом — сущее, то его горение — бытие. Таковы вкратце правила феноменологии, о которых я уже говорил на прошлых лекциях и которыми мы будем руководствоваться и сегодня. Но если феномен — бытие сущего, то можно ли вообще раскрыть феномен смерти?