публикации/авторы/Папуш М.П.

противоречие между социо-культурной парадигмой, в рамках которой развертывалось «методологическое действо» ММК, и экзистенциально-личностной установкой, которая этой парадигмой, вроде бы, исключалась, в определенном смысле выражало принципиальную коллизию страны, в которой Г.П, довелось работать. Человек предполагался «винтиком» системы (и после смерти «отца народов» в системе, вроде бы, не должно было остаться никого, кроме винтиков), но системе постоянно нужны были небывалые достижения, а, кроме того, в силу свой тупой неповоротливости она постоянно попадала впросак, и от «винтиков» тут же требовалось личная инициатива, граничащая с экзистенциальным выбором (переходить эту границу не рекомендовалась, и, питаясь результатами «переходов», система постоянно старалась уничтожить переходящих). Вместе с тем, личная инициатива в обществе с ослабленными механизмами саморегуляции требовала значительного и специфического внимания к объективным и субъективным особенностям системо-устройства и не способствовала культивированию равнодушного к системе «личного творчества». Таким образом, представление о системно-методологическом подходе в организации деятельности явилось своевременным ответом на исторической ситуацией поставленную проблему. Нынешняя регрессия российской истории к временам всеобщего идиотизма делает этот ответ неактуальным в пределах месяцев или лет, но времена меняются, и хороший ответ на серьезную проблему обязательно будет рано или поздно востребован.

// (Статья опубликована в журнале «Кентавр» № 18 ноябрь 1997 г.)

Перипетии романа психотерапии с философским экзистенциализмом[1] весьма запутанны. Известно, что Хайдеггер выражал неудовольствие по поводу того, как поняли его современные психоаналитики и психиатры.[2] Из трех более поздних школ так называемой экзистенциальной психотерапии одна (Бьюдженталь) оказалась не вполне экзистенциальной, скорее — общегуманистической, другая (В.Франкл) оказалась не вполне терапией, скорее — идеологией. Третья (гештальттерапия Ф.Перлза), будучи практически подлинной экзистенциальной психотерапией, почти развившейся в психотехнику, не успела обзавестись адекватным теоретическим самосознанием как раз в экзистенциальном аспекте. Еще одна психотерапевтическая школа, имеющая, по нашему мнению, значительный экзистенциально-психотехнический потенциал, — трансакционный анализ Э.Берна, — в своем самосознании вообще не обращалась к какой бы то ни было философии. Таким образом, если развернувшаяся на гребне Human Potential Movement гуманистическая психология и психотерапия представляет собой некоторое вполне определенное идеолого-теоретико-методическое единство, то идея экзистенциальной психотерапии и психотехники оказалась недостаточно проработанной, а позже, когда гуманистическое движение в американской психологии выродилось, с одной стороны, в технологии типа НЛП, с другой — в престижный академизм трансперсоналов, — стала «порастать быльем». Попав как-то к гастролировавшим в Москве ученикам Бьюдженталя, я с изумлением услышал от одной из руководительниц семинара, что философских экзистенциалистов она вообще-то не читала, а идеи экзистенциализма черпает из Кафки и Достоевского. Такие вот пироги. Между тем, в расплывчатых рамках гуманистической психотерапии, при всей ее идеологической бесперспективности (известно, чем кончают идеологии, пытающиеся доверить человеку-кесарю богово), выросла и выкристаллизовалась реальная экзистенциальная психотехника, — прежде всего, как уже упоминалось, у Ф.Перлза и Э.Берна. Теоретическое и идеологическое обоснование возможного продолжения этой линии — задача предлагаемой статьи.

Так понимаемая психотехника не может не быть экзистенциальной. Будучи искусством проявления себя через формы жизни, она постоянно требует как овладения этими формами, так и выхода за их пределы, то есть, пользуясь выражением В.Франкла, трансцендирования. Бытует точка зрения, что «экзистенциальной» делает психотехнику обращение к джентльменскому набору особых, «экзистенциальных» проблем. В качестве таковых принято перечислять проблемы смерти, одиночества, вины, смысла жизни и т.п. Но каждый опытный психотерапевт знает, что если клиент проявляет желание потрепыхаться, например, вокруг «страха смерти», это чаще всего на поверку оказывается тем, что Перлз именовал elephantshit, а в после-перлзовской гештальттерапии назвали «дефлексией» — болтовней, позволяющей клиенту, оставаясь в создающем безопасность контакте с терапевтом, не говорить о действительно насущном. Когда ко мне приходит клиент с подобными разговорами, я стараюсь выяснить, в чем состоят его реальные проблемы, и, как правило, мне это удается. В тех редких случаях, когда разговор про смерть не является для клиента формой дефлексии, я рекомендую прочесть «Книгу жизни и практики умирания» Согьяла Ринпоче. Опираясь на этот классический текст, можно поговорить о том, что в приличных духовных традициях (тибетский буддизм вовсе не является здесь уникальным) хорошо известно, что никакой «смерти» нет, есть только измененные состояния сознания, которые следует проходить определенным образом. А страх, — вполне законный и обоснованный, — вызывают скорее свойственные нашей так называемой «культуре» чудовищные формы умирания. От этого естественно перейти, — а Согьял Ринпоче с этого начинает свою книгу, — к тому, что общепринятые у нас непотребные формы умирания вполне соответствуют, — если «разуть глаза», — столь же непотребным формам жизни. И они-то, формы жизни (включая в их число и практики умирания), и составляют материал, предмет и тематику экзистенциальной психотехники.